— Открывай, свои! Ну чего замерла, как соляной столб? Не признала, что ли? Кровь-то не водица!
Голос, пронзительный и визгливый, перекрыл даже шум бетономешалки, работавшей у соседей. Яна, стоявшая на стремянке с шпателем в руке, чуть не выронила инструмент. Внизу, у распахнутой калитки, стояла «Лада» неопределенного серого цвета, доверху набитая узлами, пакетами и какими-то коробками. А перед калиткой, уперев руки в бока, обтянутые пестрым синтетическим сарафаном, возвышалась Галина. Золовка. Человек, которого Яна в последний раз видела на похоронах свекра, когда делили гараж и старый «Москвич».
Рядом с Галиной, уткнувшись в телефон и жуя жвачку, стояла ее дочь Света — девица лет двадцати с выражением вселенской скуки на лице.
Яна медленно слезла со стремянки. Ноги гудели после шести часов ошкуривания стен, в волосах застряла известковая пыль, а старая футболка липла к спине от южной жары.
— Галя? — Яна вытерла руки о тряпку, висевшую на поясе. — Вы какими судьбами? Мы никого не ждали.
Галина фыркнула, картинно обмахиваясь ладонью.
— «Не ждали». Родню не ждут, родню встречают с распростертыми объятиями! Витя где? Брат мой ненаглядный где прячется?
— Виктор на рынке, за цементом уехал, — Яна подошла к калитке, но открывать ее шире не спешила. — Галя, у нас тут, как видишь, стройка. Пыль, грязь, воды горячей через раз, туалет на улице пока. Жить негде.
Галина, не слушая, уже протискивалась мимо Яны, задевая её объемным бедром.
— Ой, да ладно тебе прибедняться! «Стройка». Мы люди не гордые, нам дворцов не надо. Светочке врач прописал морской воздух, у нее носоглотка слабая, ты же знаешь. А где нам еще оздоравливаться, как не у родного дядьки? Не в гостиницу же ехать, деньги чужим людям платить, когда у своих дом пустует.
Она махнула рукой водителю такси:
— Выгружай, шеф! Вон туда, под навес ставь!
Яна смотрела на гору чемоданов, которую таксист начал вытаскивать из багажника, и чувствовала, как внутри закипает холодная ярость. Это были не вещи для выходных. Там были баулы. Огромные клетчатые сумки, с какими раньше челноки ездили в Турцию.
— Галя, стоп, — голос Яны стал твердым. — Не надо ничего выгружать. Я серьезно. У нас одна комната жилая, и там мы с Витей спим на матрасе. Полы вскрыты. Кухни нет — плитка на веранде стоит. Куда я вас поселю? На щебень?
Галина замерла, медленно повернулась. Её маленькие, глубоко посаженные глазки сузились.
— Ты, Яна, я смотрю, совсем одичала тут на югах. Родственников на порог не пускаешь? Света, ты посмотри на нее! Тетя Яна нам от ворот поворот дает!
Света лениво подняла глаза от экрана:
— Мам, я пить хочу. И в туалет. Долго мы тут на жаре стоять будем?
— Сейчас, доча, сейчас тетя Яна совесть найдет и впустит. — Галина шагнула к Яне вплотную, обдав ее запахом тяжелых духов и пота. — Мы проехали полторы тысячи километров. Устали как собаки. Ты нас хоть чаем напои, а там разберемся. Не по-людски это.
Яна стиснула зубы. Выгнать их прямо сейчас, не дав даже воды, было невозможно — воспитание не позволяло, будь оно неладно.
— Ладно. Заносите сумки на веранду. Но только чаю попить. Жить у нас правда негде.
Следующий час превратился в ад. Галина, едва ступив на веранду, начала инспекцию. Она критически осмотрела временную плитку, потыкала пальцем в мешки со штукатуркой, заглянула в кастрюлю с супом, который Яна сварила утром.
— Жиденько, — резюмировала золовка. — Витьку совсем не кормишь? Он мужик здоровый, ему мясо нужно, а не эта водичка. У нас вот Светочка готовит — пальчики оближешь, да, доча?
Света, развалившись на единственном пластиковом стуле, не ответила. Она с брезгливостью осматривала двор.
— Мам, ты говорила, тут коттедж. А это сарай какой-то. И до моря сказали пять минут, а мы пока ехали, я видела — там пилить и пилить.
— Ничего, полезно для фигуры, — отмахнулась Галина, доставая из сумки палку колбасы, которая на жаре уже начала «плакать» жиром. — Яна, нарежь. И хлеба дай. У нас с собой всё своё, мы тебя объедать не собираемся, не бойся.
Яна молча поставила чайник. Ей хотелось кричать. Этот дом они с Виктором купили полгода назад. Старую, убитую саманную хату на окраине приморского поселка. Вложили всё, что было: продали квартиру в родном городе, взяли кредит. Полгода они жили в строительной пыли, спали по четыре часа, сами месили раствор, сами крыли крышу, экономя каждую копейку. Никто из родни ни разу не позвонил, не спросил, живы ли они вообще.
И вот теперь, когда они только-только выдохнули, когда появилась надежда к осени закончить хотя бы одну спальню…
В калитку вошел Виктор. В рабочей робе, весь в серой пыли, с мешком цемента на плече. Он застыл, увидев «Ладу» у ворот и жену, зажатую в углу веранды массивной фигурой сестры.
— Витюша! — взвизгнула Галина и кинулась к нему, едва он успел сбросить мешок. — Братик! А мы сюрприз решили сделать!
Виктор отстранился, не давая себя обнять. Он посмотрел на Яну, увидел ее побелевшие губы, потом перевел тяжелый взгляд на сестру.
— Какой сюрприз, Галка? Ты почему не позвонила? У нас тут не санаторий.
— Ой, да что вы заладили оба — не санаторий, не санаторий! — Галина обиженно надула губы. — Мы к вам всей душой. Светочке нужно море. У нее стресс, экзамены в колледже завалила, нервы ни к черту. Решили — пусть у любимого дяди поживет месяцок-другой, развеется. Поможет вам по хозяйству! Она девочка работящая.
— Поможет? — переспросил Виктор, глядя на длинные, ярко-розовые ногти племянницы, которая брезгливо отгоняла муху.
— Конечно! — Галина понизила голос, переходя на доверительный шепот. — Вить, ну ты пойми. Мне в город возвращаться надо, работа не ждет. А Светку одну там оставлять боюсь, связалась с компанией какой-то непутевой. Пусть она у вас пересидит. Вы присмотрите. Яна женщина строгая, спуску не даст. А я вам за это… ну, продуктов оставлю. Крупы там, макароны.
Яна, стоявшая у плиты, медленно повернулась. В руках она держала нож для хлеба.
— То есть, ты хочешь оставить нам свою взрослую дочь, чтобы мы ее кормили, развлекали и следили за ней, пока мы сами живем на стройке и работаем как проклятые?
— Ну зачем так грубо? — поморщилась Галина. — По-родственному. Места у вас много, участок вон какой огромный, палатку поставим, если в доме тесно. Света неприхотливая.
— Мам, я в палатке жить не буду! — подала голос Света. — Там пауки. Я буду в доме. Вон та комната с окном вроде ничего, если там кровать поставить.
— Слышала? — обрадовалась Галина. — Ребенок согласен на спартанские условия! Витя, ну скажи ты своей, чего она как цепная собака? Мы же семья!
Виктор молча подошел к умывальнику, смыл пыль с лица. Вытерся жестким вафельным полотенцем. Он был спокойным мужиком, терпеливым. Но Яна знала этот взгляд исподлобья.
— Галя, — сказал он тихо. — Пейте чай. И уезжайте.
Галина поперхнулась колбасой.
— Что? Ты гонишь родную сестру? Из-за нее? — она ткнула пальцем в сторону Яны. — Это она тебя подговорила? Подкаблучник! Забыл, как я тебя в школе от хулиганов защищала? Забыл, как мать просила нас дружными быть?
— Мать просила людьми быть, — отрезал Виктор. — Мы здесь полгода спины ломаем. Ты хоть раз позвонила? Хоть раз спросила, нужна ли помощь? А теперь приехала, увидела, что мы у моря зацепились, и решила дочку нам на шею повесить?
— Я к тебе приехала! К брату! Имею право!
— У тебя нет прав на мой дом и на мою жизнь, — Виктор сел за стол, не глядя на сестру. — Света, собирайся.
— Никуда я не поеду! — взвизгнула Галина. — У меня билеты обратные только через три дня! Я устала! У меня давление! Вы обязаны нас принять! По закону… по совести обязаны!
Она начала багроветь, хватая ртом воздух. Спектакль начинался. Яна знала этот прием: сейчас начнется «сердечный приступ», поиск корвалола, и в итоге они останутся, потому что «человеку плохо».
Яна подошла к столу. Спокойно, без истерики, убрала недоеденную колбасу обратно в пакет золовки.
— Галина, — сказала она неожиданно мягко.
Золовка замолчала, надеясь, что добилась своего.
— 10 лет вас не видела, а как узнали, что я дом на море купила, так примчались на всех парах? — заявила золовке Яна.
В тишине стало слышно, как жужжит муха.
— Что? — прошипела Галина.
— Десять лет, — повторила Яна, глядя ей прямо в глаза. — Когда Витю сократили на заводе и мы полгода ели пустую картошку, ты где была? Когда я в больнице лежала после аварии, ты хоть раз позвонила? Нет. Ты тогда сказала общим знакомым: «Сами виноваты, нечего было машину в кредит брать». А теперь, значит, «родная кровь»?
— Ты… ты злопамятная! — выдохнула Галина.
— Нет, я просто память имею хорошую. А еще я знаю, Галя, почему ты Свету привезла. Не из-за воздуха. Мне Люда, соседка ваша бывшая, писала. Света на работе деньги из кассы взяла, верно? И теперь вы прячетесь, пока отец долг отдает, чтобы дело не завели.
Света побледнела, выронив телефон. Галина вскочила, опрокинув пластиковый стул.
— Да как ты смеешь! Клевета!
— Правда? — Яна скрестила руки на груди. — Хочешь, я сейчас участковому нашему позвоню? Он как раз мимо проезжать должен, проверит документы.
Это был блеф. Яна не знала местного участкового, а про историю с кассой слышала на уровне сплетен через третьи руки. Но попала в точку.
Галина заметалась. Весь ее напускной апломб слетел, как шелуха. Осталась только злая, испуганная баба, которую поймали за руку.
— Собирайся, Света! — рявкнула она. — Ноги моей здесь больше не будет! Прокляну! Всем расскажу, какие вы твари! Родственников на улицу выгнали!
— Сумки не забудьте, — спокойно напомнил Виктор, продолжая пить чай.
Сборы были хаотичными и шумными. Галина швыряла пакеты в багажник такси, которое, к счастью, не успело уехать (водитель, мудрый местный дядька, видимо, чувствовал, что заказ будет с возвратом, и стоял за углом, курил).
— Чтоб у вас фундамент треснул! — крикнула Галина напоследок, садясь в машину. — Чтоб вас морем смыло! Жлобы!
Света даже не посмотрела в их сторону, только хлопнула дверью так, что машина качнулась.
«Лада» рванула с места, подняв столб пыли.
Яна и Виктор остались стоять на недостроенной веранде. В тишине снова стало слышно, как у соседей работает бетономешалка и где-то далеко кричат чайки.
Виктор тяжело вздохнул, потер лицо ладонями.
— Прости, Ян.
— За что? — она подошла, положила руку ему на плечо. Рука была шершавой, в царапинах, но теплой.
— За то, что родня такая. Стыдно.
— Родню не выбирают, Вить. Выбирают, с кем жить и с кем дом строить. А они… пусть едут. У них своя дорога.
Она посмотрела на стол.
— Чай остыл. Давай новый заварю? И там, в холодильнике, кусок грудинки был. Нормальной, не той химозной колбасы. Поедим по-человечески.
Виктор впервые за этот час улыбнулся. Улыбка вышла кривой, усталой, но настоящей.
— Давай. А потом поможешь мне балку поднять? Одному неудобно.
— Помогу, — кивнула Яна. — Куда я денусь.
Она взяла веник и начала выметать с веранды песок, который нанесли непрошеные гости. Вместе с песком уходило напряжение, злость и тяжелый запах чужих, дешевых духов. Оставался только запах моря, нагретого бетона и сухой полыни. Запах их дома. Их крепости, которую они никому не отдадут.
Вечером они сидели на куче досок, смотрели, как солнце садится в море — маленький кусочек синевы, видимый между соседскими крышами.
— Знаешь, — сказал вдруг Виктор, разламывая хлеб. — А ведь мы правда счастливые.
— Почему? — удивилась Яна.
— Потому что нам ни от кого ничего не надо. И прятаться нам не надо. И врать.
Яна прижалась к его плечу.
— Это точно. Но замок на калитку надо поставить покрепче. И звонок отключить.
— Завтра поставлю, — пообещал Виктор. — С самого утра.
Они сидели, пока совсем не стемнело, и пили крепкий, сладкий чай, чувствуя, как морской воздух заполняет легкие — чистый, свободный, свой. И никакой золовки в радиусе тысячи километров.
