Зал взрывался хохотом. Сергей Филиппов, вытянувшись в нелепой позе, произносил: «Есть ли жизнь на Марсе?» Зрители катались по полу. Это был 1956 год.
«Карнавальная ночь» делала его богом комедии. Аплодисменты гремели так, что казалось, рухнет потолок. Но за кулисами актер вытирал пот со лба и тянулся к фляжке с коньяком.
«Смех — это работа, а не радость», — бросал он ассистентам.
Спустя тридцать лет он сидел в полутемной ленинградской квартире. На столе — банка тушенки, окурки в стакане. Телефон молчал. За окном — серое небо, а в памяти — толпы поклонников, кричавших его имя. «Слава? Да она давно сдохла», — бормотал он, затягиваясь дешевой сигаретой.
Как человек, смешивший миллионы, превратился в нищего старика? Ответ — в его же словах: «Юмор — это маска. А под ней — пустота». Пустота, которую он годами заполнял алкоголем, скандалами и ролью шута. Но тогда, в 1956-м, он еще верил, что сыграет Гамлета.
Бунтарь в балетных туфлях
Сергей Филиппов родился в Саратове 24 июня 1912 года. Отец, Николай Георгиевич, слесарь с прозвищем «фон-барон», вернулся из Германии с европейскими манерами и любовью к немецким песням. Мать, Евдокия Терентьевна, шила платья и пела романсы.
Но Первая мировая смешала карты: отец ушел добровольцем на фронт и пропал без вести. Двухлетний Сережа остался с матерью, которая едва сводила концы с концами.
Мальчик ненавидел школу. Учителя называли его хулиганом: он игнорировал уроки, кроме литературы и химии. Однажды, оставшись один в кабинете, смешал соляную кислоту с железными опилками.
Взрыв, едкий дым, эвакуация школы. «Несостоявшийся Менделеев! — орал директор, выгоняя его. — Ты кончишь на помойке!»
Но Сережа нашел выход: танцы. Высокий, неуклюжий, он случайно заглянул в окно хореографического кружка.
«Девчонки в юбках ногами выделывали кренделя. Ноги понравились», — позже шутил он.
В 1929 году, бросив столярную мастерскую, он отправился в Ленинград.
В эстрадно-цирковом техникуме педагоги ахнули: у парня — прыжок, как у пантеры, и невероятная пластика. «Из тебя выйдет великий классический танцовщик! — убеждал балетмейстер Петр Гусев. — Но брось эти дурацкие пародии!» Филиппов игнорировал советы. Во время серьезных номеров он корчил рожицы, доводя коллег до истерики.
Мечта рухнула в 1933 году. На четвертом спектакле «Красный мак» он упал в обморок на сцене. Диагноз — порок сердца.
«Из балета — вон! — приказали врачи. — Иначе умрешь!»
Филиппов выбросил пуанты в мусорник. «Значит, буду смешить людей по-другому», — сказал он, направляясь в театральную студию.
Театр, водка и «Барабулька»
В Театре комедии Николай Акимов разглядел в нем алмаз.
«Вы — инопланетянин юмора! — воскликнул режиссер. — Здесь ваше место!» Филиппов стал звездой.
В спектакле «Страшный суд» он играл судью, который чихал в самый пафосный момент. Зрители рыдали от смеха, а за кулисами актер глушил водку.
Первая жена, Алевтина Горинович, внучка царского генерала, терпела его гулянки десять лет. Но однажды, застав мужа в постели с гримершей, выгнала его поленом.
«Ты не муж — ты клоун! — кричала она. — Иди к своим пьяницам!» Сережа ушел с одним чемоданом в руках.
Вторую жену, Антонину Голубеву, Филиппов встретил в ресторане «Астория». Писательница, автор книги о Кирове, была старше его на 13 лет. Пухлая, с глазами навыкате, она звала его «Долгоносиком», а он ее — «Барабулькой».
«Она меня как рыбу на крючке держала», — жаловался он друзьям.
«Однажды она ворвалась на «Ленфильм» и устроила истерику из-за ассистентки, — вспоминал актер Олег Белов. — Все ржали, а Филиппов бледнел, как смерть».
Алкоголь стал спасением. После спектаклей он заходил в подвальчик на Невском, где ему наливали коньяк без очереди.
«Пить — единственный способ не сойти с ума», — оправдывался он. Но однажды, напившись, разбил зеркало в гримерке. «Видите? Это я — треснувший клоун!» — заорал он на испуганную труппу.
Кино: слава, которая жгла
Его кинокарьера началась с эпизода в фильме «За Советскую Родину» (1937). Он падал в ледяную воду четыре дубля. «Вытаскивали, растирали спиртом — и снова «мотор!», — вспоминал оператор. Режиссеры заметили: даже в крошечных ролях Филиппов был незабываем.
«Укротительница тигров» (1954) сделала его звездой. Казимир Алмазов, наглый дрессировщик, стал народным любимцем. «Это аттракцион! Это имя! — орал он в кадре. — Афиша, публика, касса!»
Но за кадром Филиппов боялся тигра Пурша. «Вошел в клетку, дрожа как осиновый лист, — рассказывал ассистент. — Но сыграл наглеца идеально».
«Карнавальная ночь» (1956) едва не провалилась. Рязанов вспоминал: «Он приехал пьяным, мы сняли 13 дублей! Потом он вернулся трезвым — и выдал шедевр».
Фраза «Есть ли жизнь на Марсе?» ушла в народ, но сам актер ненавидел ее. «Цитируют, как попугаи, — рычал он. — А я хоть умри — никто не заметит».
Пиком стала роль Воробьянинова в «12 стульях» (1971). Но во время съемок Филиппов падал от боли: опухоль мозга давила на череп.
«Режьте, — сказал врачам. — Только дайте доиграть!» После операции, без части черепа, он вернулся на площадку. «Фурцева считала меня дураком. А я умнее ее — даже без мозгов», — язвил он.
Но спиртное уже плотно вошло в его жизнью. На съемках «Ивана Васильевича» (1973) он едва стоял.
Гайдай хмурился: «Сережа, ты же гений. Зачем губишь себя?» Филиппов отмахивался: «Гении долго не живут. Я — исключение».
Закат: «Дай мне умереть быстрее»
К 1980-м о нем забыли. Театр комедии выгнал его за пьяные дебоши. Кинорежиссеры боялись связываться. «Он мог обматерить директора или разбить камеру», — вспоминал осветитель «Ленфильма».
Антонина распродавала антиквариат, чтобы покупать еду. «От роскоши остался только портрет Кирова», — иронизировал Филиппов.
Сын Юрий от первого брака, уехавший в США, слал письма. «Папа, прости нас», — писал он. Филиппов не читал. «Предатели», — бурчал он, засовывая конверты в ящик.
Олег Белов вспоминал: «Однажды я спросил про сына. Он ответил: «Умер». А потом добавил: «Для меня — да»».
В последние годы он жил в грязи. Окурки — в банках, холодильник — пуст.
Соседи приносили суп, но он вышвыривал миски: «Не надо подачек!»
Врачи, обнаружив рак, настаивали на лечении. «Зачем? — говорил он. — Чтобы продлить это?» Вместо таблеток пил дешевый портвейн.
Умер Сергей Филиппов в апреле 1990-го. Тело нашли через две недели. В квартире пахло плесенью и табаком. На столе — нераспечатанное письмо от Юрия. Коллеги скинулись на похороны.
Сын приехал через год, положил на могилу цветы. «Прости, отец», — прошептал он. Но Филиппов, наверное, лишь усмехнулся бы: «Жизнь — та же комедия. Только смешно до слез».
Эпилог: Последний смех
Его могила на Северном кладбище — скромная, без помпезности. Ни свечей, ни венков. Только надпись: «Народный артист РСФСР».
Он мечтал о трагедии, но стал клоуном. Смешил страну, пока алкоголь и опухоль не съели его изнутри. А зрители? Они помнят Казимира Алмазова, Некадилова, Воробьянинова. Но забыли Сергея Филиппова.
Остается вопрос: а что, если его главной ролью была вовсе не комедия? Может, это и есть та самая трагедия, о которой он грезил?
