— Таня, дорогая, передай, пожалуйста, салат, — Виктория Павловна одарила невестку улыбкой, которую та уже научилась распознавать как предвестник очередной «воспитательной беседы».
— Конечно, держите, — Таня аккуратно передала вазу с оливье через стол.
— Спасибо. А знаешь, когда я была молодой невесткой, я свою свекровь мамой называла. Как-то уважительнее получалось. Не то что сейчас — всё по имени-отчеству, словно чужие люди.
Таня сделала глубокий вдох, стараясь сохранить нейтральное выражение лица. Эта тема возникала с завидной регулярностью на протяжении всех шести месяцев их брака с Никитой. Сначала намёками, затем всё более прозрачными указаниями, а теперь уже в форме прямых требований.
— У каждого свои традиции, — мягко ответила она, ловя умоляющий взгляд мужа, сидящего напротив.
Никита за эти полгода стал настоящим экспертом в попытках разрядить ситуацию. Вот и сейчас он поспешил вмешаться:
— Мам, попробуй мясо по-французски, Таня специально для тебя приготовила, знаю, ты любишь.
— Очень вкусно, — Виктория Павловна кивнула, отрезая маленький кусочек. — Только соли многовато. В моём рецепте соли меньше. Я тебе как-нибудь покажу, Таня, как правильно готовить это блюдо.
Павел Михайлович, молча наблюдавший за разговором, негромко хмыкнул, но комментировать не стал. За тридцать пять лет брака он привык к манере жены устанавливать свои порядки.
— Обязательно, — сдержанно ответила Таня, хотя внутри у неё всё кипело. Рецепту этому её бабушка учила, и мясо было идеальным.
— Кстати, о правильном, — Виктория Павловна отложила вилку. — Я вчера разговаривала с Людмилой Сергеевной, она на третьем этаже живёт. У неё невестка Ксения — такая умница! Двое детей, работает, и свекровь мамой называет. Людмила Сергеевна так радуется, говорит, будто родная дочь у неё появилась.
Никита поморщился, зная, к чему ведёт этот разговор.
— Таня, может, расскажешь, как дела у тебя на работе? — попытался он перевести тему.
— Да-да, — неожиданно поддержал его отец. — Ты ведь что-то с дизайном связанное делаешь?
— Графический дизайн, — с благодарностью подхватила Таня. — Сейчас работаем над новым логотипом для…
— А вот моя мама, царствие ей небесное, — прервала Виктория Павловна, словно не слыша невестку, — всегда говорила: семья должна держаться на уважении. Особенно к старшим. Когда я вышла за Павла, я каждый день свекрови помогала, слушалась её советов. И мамой называла.
— Помню-помню, — усмехнулся Павел Михайлович. — А ещё помню, как ты ей борщ пересолила, а потом плакала на кухне.
— Паша! — возмутилась Виктория Павловна. — Я не об этом сейчас. Я о традициях, об уважении.
— Виктория Павловна, — спокойно произнесла Таня, стараясь говорить максимально ровно. — Я вас уважаю как мать Никиты и как хозяйку вашего дома. Но у каждой семьи свои обычаи. В моей семье не принято называть мамой кого-то кроме родной матери.
— Вот именно, что в твоей семье, — тон Виктории Павловны стал жёстче. — А теперь ты в нашей семье. И здесь свои правила.
Никита поперхнулся водой.
— Мам, давай сегодня без этого, а? Мы же просто поужинать пришли.
— А я что? Я просто объясняю Татьяне, как у нас в семье заведено. Это не я придумала, а ещё моя свекровь. Три поколения невесток так делали, а теперь вдруг нельзя?
Таня почувствовала, как краснеют щёки. Она изо всех сил старалась следовать совету своей матери: «Первый год терпи и улыбайся, потом будет легче». Но становилось только тяжелее.
— Может, десерт подадим? — предложил Павел Михайлович, явно пытаясь разрядить обстановку. — Вика, ты же торт испекла?
— Испекла, — кивнула Виктория Павловна, не сводя взгляда с невестки. — Никита, помоги мне на кухне.
Когда сын вышел с ней из комнаты, в столовой повисло неловкое молчание. Павел Михайлович покачал головой и негромко произнёс:
— Не обращай внимания, Танюша. Она всегда такая. Привыкнет.
— Шесть месяцев, — тихо ответила Таня. — Шесть месяцев я слышу одно и то же. Каждую неделю. И если честно, моё терпение заканчивается.
Павел Михайлович внимательно посмотрел на невестку:
— Знаешь, я на твоей стороне. Но Вика… Она всегда была упрямой. И властной.
Их разговор прервало возвращение Виктории Павловны с огромным тортом в руках. За ней шёл Никита с чайником и чашками. По напряжённому лицу мужа Таня поняла — на кухне состоялся непростой разговор, и вечер обещал стать ещё интереснее.
Виктория Павловна торжественно водрузила торт в центр стола. Это был её фирменный «Наполеон» — двенадцать слоёв тончайшего теста, пропитанных заварным кремом. Обычно Таня искренне восхищалась кулинарными талантами свекрови, но сегодня аппетит пропал напрочь.
— Так вот, — продолжила Виктория Павловна, словно и не было паузы в разговоре, — я считаю, что уважение к старшим — это основа семейного благополучия. Моя свекровь, Анна Григорьевна, научила меня всему: как дом вести, как мужа правильно кормить, как детей воспитывать. И я каждый день её благодарила, называла мамой, советовалась с ней.
Таня почувствовала, как у неё начинает дёргаться глаз — верный признак того, что нервы на пределе.
— А ты, Татьяна, — Виктория Павловна отрезала идеально ровный кусок торта и положила его на тарелку, — как будто стену между нами строишь. Всё «Виктория Павловна» да «Виктория Павловна». Холодно так, официально. Будто не в семью пришла, а в офис устроилась.
— Я просто привыкла обращаться к старшим по имени-отчеству, — Таня старалась говорить спокойно. — Это тоже форма уважения.
— Уважение… — протянула свекровь. — Знаешь, что такое настоящее уважение? Вот Светлана, жена Игоря из девятой квартиры — она понимает. Каждое утро звонит свекрови, спрашивает о здоровье, в гости ходит два раза в неделю. А в праздники всегда первый тост — за маму! Не за свою, заметь, а за свекровь. Вот это я понимаю — уважение.
Никита беспомощно смотрел то на мать, то на жену, понимая, что ситуация становится всё напряжённее.
— У нас с Таней свой уклад, мам, — попытался он вмешаться. — Мы ведь совсем недавно женаты, всё ещё притираемся.
— Полгода — это немало, — отрезала Виктория Павловна. — За полгода можно и привыкнуть, если есть желание. А желания я не вижу.
Таня сжала под столом кулаки так, что ногти впились в ладони.
— Или вот ещё пример, — свекровь повернулась к мужу, словно ища поддержки. — Алевтина Сергеевна, помнишь, с нами в хоре пела? У неё три невестки, и все как одна её мамой называют. Потому что воспитание у них есть. А не то что нынешняя молодёжь — ни традиций, ни уважения.
— Вика, давай не будем… — попытался вмешаться Павел Михайлович, но жена только отмахнулась.
— А что не будем? Правду не будем говорить? — Виктория Павловна повысила голос. — Я пытаюсь сделать так, чтобы в нашей семье был порядок, традиции сохранялись. А мне что в ответ? Холодность и отчуждение!
— Я никогда не была холодна с вами, — тихо возразила Таня. — Я всегда относилась к вам с уважением.
— С уважением? — свекровь горько усмехнулась. — Ты даже не посоветовалась со мной ни разу! Ни по хозяйству, ни по готовке. А ведь я могла бы научить тебя многому. Сорок лет замужем, между прочим! Сорок лет я вела дом, воспитывала сына, поддерживала мужа. А ты думаешь, что знаешь всё лучше меня.
Таня поняла, что разговор принимает совсем неприятный оборот. Она бросила быстрый взгляд на Никиту, ища поддержки, но он сидел, опустив голову, явно не зная, что сказать.
— В прошлое воскресенье, — продолжала Виктория Павловна, — я звонила вам. Хотела пригласить на обед, передать рецепты, которые мне ещё моя свекровь дала. А что ты сказала? «Мы заняты, может, в другой раз».
— У нас действительно были планы, — попыталась объяснить Таня. — Мы обещали моим родителям…
— Вот! — Виктория Павловна торжествующе подняла палец. — Вот оно! Твои родители всегда на первом месте. К ним можно и в выходные, и в праздники. А к нам — только когда удобно.
— Это несправедливо, — Таня наконец не выдержала. — Мы делим время поровну между вами и моими родителями.
— Поровну? — свекровь фыркнула. — А на прошлой неделе кто готовил для твоей мамы именинный ужин? А кто отвозил твоего отца в поликлинику, когда у него спина болела? Никита — мой сын, между прочим, а не их!
Павел Михайлович кашлянул:
— Вика, ты перегибаешь палку. Ребята сами решают, как распределять своё время.
— Молчи уж, — отрезала Виктория Павловна. — Если бы не твоё попустительство, в этой семье был бы порядок. Но нет — «пусть молодые сами решают, не надо вмешиваться»! Вот и допустились до того, что невестка даже элементарного уважения не проявляет!
Никита наконец поднял голову:
— Мама, хватит. Таня проявляет к тебе достаточно уважения.
— Достаточно? — Виктория Павловна смерила его ледяным взглядом. — Значит, ты тоже считаешь, что называть мать твоего мужа по имени-отчеству — это нормально? А если твои дети будут так же относиться к своей бабушке? Тебе понравится?
Воцарилось тяжёлое молчание. Таня чувствовала, как внутри нарастает буря. Все попытки сохранить спокойствие и вежливость оказались тщетными — Виктория Павловна явно нацелилась на серьёзный разговор, и отступать не собиралась.
— Может, чаю? — неуверенно предложил Павел Михайлович, глядя на нетронутый торт.
— Какой чай? — отмахнулась Виктория Павловна. — Нам нужно раз и навсегда разобраться с этим. Я хочу знать, почему Татьяна отказывается соблюдать традиции нашей семьи!
Таня почувствовала, как что-то внутри неё окончательно надломилось. Шесть месяцев она старалась быть идеальной невесткой — готовила, улыбалась, терпела бесконечные замечания и сравнения. Шесть месяцев она пыталась найти компромисс, но чем больше уступала, тем больше требований выдвигала свекровь.
— Я не отказываюсь соблюдать традиции, — голос Тани был тих, но тверд. — Я лишь прошу уважать и мои тоже.
— А какие у тебя традиции? — Виктория Павловна скрестила руки на груди. — Работать допоздна? Не звонить лишний раз? Не заходить в гости просто так?
— Традиция уважать меня, например, — Таня посмотрела прямо в глаза свекрови. — Традиция не навязывать своё мнение. Традиция принимать людей такими, какие они есть.
Виктория Павловна задохнулась от возмущения:
— Да как ты… Это неуважение называется, а не то, что ты там сказала! Я мать твоего мужа! Я вырастила его, воспитала, всю жизнь ему отдала!
— И я благодарна вам за это, — Таня старалась говорить спокойно, хотя сердце колотилось так сильно, что казалось, его стук слышен всем за столом. — Но это не значит, что я должна раствориться в вашей семье, забыв о себе.
— Никто не просит тебя забывать о себе! — воскликнула свекровь. — Я лишь прошу проявить уважение! Одно слово — «мама»! Неужели это так сложно?
— Для меня — да, — твердо ответила Таня. — Потому что у меня есть мама. Живая, любящая, которая никогда не требовала от меня невозможного. И если для вас уважение измеряется только словами, а не поступками, то это ваша проблема, а не моя.
За столом повисла абсолютная тишина. Никита смотрел на жену так, словно видел её впервые. Павел Михайлович опустил глаза, скрывая промелькнувшую в них искру одобрения.
— Вот, значит, как, — медленно произнесла Виктория Павловна, и её голос стал ледяным. — Значит, все мои старания напрасны? Все попытки сделать из тебя настоящую хозяйку, достойную жену для моего сына — зря?
— Я не просила делать из меня кого-то, — ответила Таня. — Я уже была сформировавшейся личностью, когда пришла в вашу семью. С уважением к старшим, с умением вести дом, с любовью к вашему сыну. Но вы почему-то решили, что этого недостаточно.
— Потому что недостаточно! — Виктория Павловна стукнула ладонью по столу. — В нашей семье невестка всегда становилась дочерью! Всегда! Но ты… Ты даже не пытаешься!
— Я не могу стать вашей дочерью, — тихо произнесла Таня. — Не потому, что не хочу, а потому что у меня уже есть мать. И слово «мама» для меня священно. Я не могу произносить его просто потому, что так заведено в чужой для меня семье.
— Чужой? — Виктория Павловна побледнела. — Ты считаешь нас чужими?
— Вы делаете всё, чтобы я так считала, — Таня наконец позволила себе высказать то, что накопилось за полгода. — Вы критикуете мою готовку, моё отношение к Никите, мою работу, мою семью. Вы постоянно сравниваете меня с какими-то идеальными невестками, которые, видимо, не имеют своего мнения и собственной личности. Вы хотите, чтобы я стала вашей копией, а не партнёром для вашего сына.
— Никита! — свекровь повернулась к сыну. — Ты слышишь, что она говорит? Ты позволяешь ей так разговаривать с твоей матерью?
Никита выглядел растерянным. Он переводил взгляд с жены на мать, явно не зная, чью сторону принять.
— Мам, Таня имеет право на своё мнение, — наконец произнёс он.
— Мнение? — фыркнула Виктория Павловна. — Это не мнение, а открытое неуважение! В моём доме!
Именно в этот момент что-то окончательно сломалось в Тане. Все попытки сдержаться, все шесть месяцев терпения и компромиссов — всё вылилось в одну фразу, которую она произнесла, глядя прямо в глаза свекрови:
— Да мне параллельно, что вы обо мне думаете, Виктория Павловна! Я вас мамой никогда в жизни называть не буду! У меня есть мама, и это, к большому счастью, не вы!
Виктория Павловна откинулась на спинку стула, словно её ударили. Никита застыл с открытым ртом. И только Павел Михайлович вдруг издал странный звук — то ли кашель, то ли сдержанный смешок.
— Ты… Ты… — Виктория Павловна не могла подобрать слов от возмущения.
— Знаете, — неожиданно вмешался Павел Михайлович, — а ведь девочка права.
Три пары глаз уставились на него с изумлением.
— Что ты несёшь? — прошипела Виктория Павловна.
— Правду, Вика, — спокойно ответил муж. — Тридцать пять лет я слушал, как ты рассказываешь о своём уважении к традициям. Но уважение — это не слова. Это поступки. Таня уважает тебя — она приходит в гости, готовит, помогает, слушает твои бесконечные советы. Но она имеет право на собственные чувства.
Виктория Павловна смотрела на мужа с таким изумлением, словно он внезапно заговорил на иностранном языке.
— Предатель, — процедила она сквозь зубы. — Тридцать пять лет прожили, а ты встаёшь на сторону чужого человека против родной жены?
— Не чужого, Вика, — Павел Михайлович покачал головой. — Таня — жена нашего сына. И я не против тебя. Я за справедливость.
— Справедливость? — Виктория Павловна расхохоталась, но в этом смехе не было ни капли веселья. — Какая справедливость, когда невестка прямым текстом заявляет, что ей наплевать на мои чувства?
Таня глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться.
— Я не говорила, что мне наплевать на ваши чувства. Я сказала, что мне параллельно, что вы обо мне думаете. Потому что я устала пытаться соответствовать вашим бесконечным ожиданиям.
— Ой, не надо играть словами! — Виктория Павловна всплеснула руками. — Всё ты прекрасно понимаешь. Просто не хочешь быть частью нашей семьи. Никита, — она повернулась к сыну, — неужели ты позволишь ей так разговаривать со мной? Со своей матерью?
Никита выпрямился на стуле. Его лицо, обычно мягкое и добродушное, вдруг стало решительным.
— Мам, это должно прекратиться. Все эти месяцы ты постоянно пыталась указывать Тане, какой ей быть. Это неправильно.
— Я? Указывать? — возмутилась Виктория Павловна. — Я лишь хотела помочь! Научить! Передать опыт!
— Нет, — твёрдо возразил Никита. — Ты хотела контролировать. Как всегда. Как контролировала меня всю жизнь — какие друзья у меня должны быть, какой институт выбрать, как одеваться, с кем встречаться.
— Я заботилась о тебе! — голос Виктории Павловны дрогнул.
— Забота не должна душить, мама, — тихо произнёс Никита. — Я люблю тебя. Но я выбрал Таню. И она не обязана становиться твоей копией или копией твоей свекрови.
Виктория Павловна побледнела. Она медленно перевела взгляд с сына на невестку, затем на мужа.
— Вот, значит, как, — произнесла она ледяным тоном. — Все против меня. Прекрасно. Просто замечательно.
— Никто не против тебя, Вика, — устало произнёс Павел Михайлович. — Мы просто хотим, чтобы ты дала молодым самим строить свою жизнь.
— Молчи! — резко оборвала его Виктория Павловна. — С тобой я потом поговорю. А сейчас, — она повернулась к сыну, — ты должен выбрать, Никита. Либо я — твоя мать, которая вырастила тебя, отдала тебе всю жизнь… Либо она — женщина, которая даже элементарного уважения к твоей семье проявить не может.
В комнате воцарилась тишина. Никита смотрел на мать с каким-то новым выражением в глазах — словно впервые увидел её настоящую.
— Ты не можешь просить меня выбирать между вами, — медленно произнёс он. — Это несправедливо и… Жестоко.
— Жизнь несправедлива, сынок, — ответила Виктория Павловна. — И я хочу знать, на чьей ты стороне.
Никита взял Таню за руку и переплёл их пальцы.
— Если ты ставишь вопрос так, то я выбираю свою жену, — твёрдо произнёс он. — И не потому, что я не люблю тебя, а потому, что взрослый человек не должен выбирать между любимыми людьми. Это манипуляция, мама. И я больше не поддамся ей.
Виктория Павловна побелела так, что, казалось, кровь отлила от её лица.
— Значит, она важнее матери? — прошептала она. — Я для тебя ничего не значу?
— Значишь, — мягко ответил Никита. — Очень многое. Но я не позволю тебе управлять моей жизнью и диктовать, как должна себя вести моя жена. Твои ультиматумы, мама… Они разрушают нашу семью, а не укрепляют её.
— Прекрасно, — Виктория Павловна резко встала из-за стола. — Замечательно! Всё именно так, как я и думала. Можете забыть мой номер телефона. Обоих вас больше не существует для меня.
— Вика, сядь, — Павел Михайлович потянулся к жене, но она оттолкнула его руку.
— И ты туда же! Всю жизнь молчал, а теперь решил героем стать? — она обвела всех презрительным взглядом. — Что ж, раз вы всё решили, мне здесь делать нечего.
Виктория Павловна развернулась и быстрым шагом направилась к выходу из комнаты.
— Мама! — окликнул её Никита.
Она остановилась в дверях, но не обернулась.
— Мы не хотим разрывать отношения, — сказал он. — Мы хотим, чтобы ты приняла нас такими, какие мы есть. Без условий и ультиматумов.
Виктория Павловна молча вышла, громко хлопнув дверью.
Павел Михайлович тяжело вздохнул и посмотрел на молодую пару:
— Простите её. Она просто не умеет по-другому. Всю жизнь пыталась всё контролировать — так ей спокойнее.
— Я понимаю, — тихо сказала Таня. — Но я не могу стать другим человеком только для того, чтобы ей было комфортно.
— И не должна, — Павел Михайлович грустно улыбнулся. — Дайте ей время. Она поостынет и, возможно, поймёт, что перегнула палку.
— А если нет? — спросил Никита, всё ещё держа Таню за руку.
— Тогда это её выбор, сынок, — отец пожал плечами. — Каждый имеет право на ошибку. Даже если эта ошибка — потерять самых близких людей из-за собственного упрямства…
