Вечер наваливался на плечи тяжелой шалью. Алексей сидел на кухне, рассеянно глядя в окно на мокрый от дождя двор. Пальцы крепко сжимали телефон — разговор с матерью закончился пять минут назад, а внутри до сих пор что-то дрожало и ныло.
На экране светилось объявление: «Продаю Шкоду Октавию, 2020 г.в., один хозяин, состояние отличное». Его машина. Та самая, на которую копил два года, отказывая себе во всем. Та, которой он так гордился — первая иномарка, купленная на собственные деньги.
Мать сегодня плакала в трубку. У нее сломалась старенькая «девятка», и дорога до поликлиники превращалась в настоящее испытание. «Я не прошу денег, сынок, просто… так тяжело стало без машины в моем возрасте».
Алексей потер переносицу. В голове крутились обрывки воспоминаний — как мать подрабатывала уборщицей, чтобы купить ему зимние ботинки, как отказывалась от новой одежды, чтобы оплатить его спортивную секцию.
Сколько можно было выручить за Шкоду? Хватит ли на подержанную машину для мамы? А если добавить отложенные на отпуск деньги…
Вина и долг боролись внутри с жалостью к себе. Мать дала ему все, что могла. А что он? Навещает раз в месяц, привозит гостинцы, отделывается формальными разговорами.
«Отправить объявление», — палец замер над кнопкой. Всего одно движение. Маленькая жертва по сравнению с тем, что сделала для него она.
За спиной раздались шаги Ирины. Алексей вздрогнул и быстро нажал кнопку.
Горечь непонимания
— Ты сделал что? — голос Ирины звенел от напряжения. Она стояла в дверях спальни, опираясь на косяк, словно боялась упасть.
Алексей присел на край кровати. Как объяснить ей то, что сам до конца не понимал? Этот порыв, это неожиданное решение, продиктованное то ли совестью, то ли застарелым чувством вины.
— Выставил Шкоду на продажу. Хочу купить маме машину взамен её старой развалюхи.
Ирина медленно опустилась рядом. Лицо её застыло, только пальцы теребили кружевной край ночной рубашки.
— И когда ты собирался мне сказать? После того, как продашь? Или когда я однажды выйду, а машины нет?
— Ира, ты не понимаешь…
— Нет, это ты не понимаешь! — её голос сорвался. — Машина нужна нам самим. Детей в школу, в поликлинику. Мне на работу. Ты представляешь, как мы будем без неё?
Алексей вздохнул.
— Можно купить что-нибудь подешевле…
— На какие деньги? — Ирина поднялась, скрестив руки на груди. — На те, что мы откладывали на отпуск? На ремонт? Или, может, ты предлагаешь продать нашу квартиру ради твоей мамы?
Обида колола сердце. Почему она не может понять? Ведь его мать старенькая, одинокая…
— Ты просто не знаешь, как ей сейчас тяжело, — попытался объяснить Алексей.
— А как тяжело будет нам, ты подумал? — Ирина смотрела на него с горечью. — Я всегда уважала твою маму. Но мы — твоя семья. А это… это какое-то предательство, Лёша.
Слово «предательство» повисло в воздухе, тяжёлое, неподъёмное. Алексей хотел возразить, но слова не шли. Ирина отвернулась к окну, вытирая невидимые слёзы.
Где-то между ними пролегла невидимая трещина. И он не знал, как её заделать.
Подарок с горчинкой
Солнце играло в стёклах окон, когда Алексей остановил машину у маминого дома. Обычная пятиэтажка на окраине города. Когда-то этот район считался престижным, теперь же облупившаяся краска и разбитые дорожки говорили о его возрасте лучше любых слов.
Валентина Петровна стояла у подъезда, кутаясь в старенький вязаный жакет. Высохшая, маленькая, совсем не похожая на ту статную женщину, которую он помнил с детства. Алексей помахал ей рукой и достал из кармана связку ключей с брелоком в виде смешного лягушонка — мама всегда любила такие мелочи.
— Сынок! — она засеменила к нему, улыбаясь. — А я думала, ты на своей приедешь. Чья это красавица?
Алексей протянул ей ключи.
— Твоя, мам.
Валентина замерла, недоверчиво глядя то на машину — скромный, но опрятный Хёндай, то на ключи в своей морщинистой ладони.
— Как… моя? — её голос дрогнул. — Откуда у тебя такие деньги?
— Нашлись, — Алексей улыбнулся, стараясь, чтобы голос звучал беззаботно. — На день рождения заранее. И за все пропущенные праздники.
Мама порывисто обняла его, прижавшись щекой к груди. От неё пахло ромашковым чаем и домашними пирожками — запахи детства, тёплые и родные.
— Мой хороший, — шептала она, и Алексей почувствовал, как намокает рубашка от её слёз. — Спасибо… но это же…
— Дорого? Да ерунда. Ты же сколько на меня потратила.
Валентина отстранилась, вытирая слёзы уголком платка.
— Давай прокатимся? — предложил Алексей, открывая дверцу. — Я тебе покажу, что и как.
Она села за руль осторожно, как на трон, оглаживая кожаную обивку тонкими пальцами. Смотрела на панель восхищённо, словно ребёнок на новую игрушку. Алексей сглотнул ком в горле. Она не узнает. Не должна узнать, чего стоил ему этот подарок.
Цена решений
Утро понедельника началось с тихого плача. Миша, младший, размазывал слёзы по круглым щекам, пока Ирина пыталась одновременно собрать ему завтрак и утешить.
— Опять опоздаем, — раздражённо бросила она, глянув на часы. — Автобус уже ушёл.
Алексей торопливо закидывал в портфель бумаги. Без машины всё пошло наперекосяк — раньше он развозил всех, теперь каждый выкручивался как мог.
— Может, вызовем такси? — предложил он, но по лицу Ирины понял, что сморозил глупость.
— С нашими-то финансами? После твоих… благотворительных акций? — она застегнула Мише куртку и выпрямилась. — Идём пешком. А ты как хочешь.
Алексей проглотил обиду. Неделя без машины превратилась в испытание. Вечером Катю нужно везти на музыку. Потом в магазин за продуктами — теперь это целое путешествие с сумками. Вчера Ирина промокла под дождём, возвращаясь с работы, и теперь кашляла.
Начальник уже дважды делал замечания за опоздания. С каждым днём Алексей всё острее чувствовал: его поступок имеет последствия, и они намного серьёзнее, чем он предполагал.
— Мишка, ну не плачь, — он присел перед сыном, вытирая его мокрые щёки. — Папа тебя вечером на каруселях покатает, договорились?
— А на машинке? — с надеждой спросил малыш.
Ирина фыркнула, поправляя сумку на плече:
— Машинки у нас теперь нет. Бабушка Валя теперь с машинкой, а мы…
— Ира, — тихо одёрнул её Алексей.
Она осеклась, посмотрела виновато на Мишу и вздохнула:
— Пойдём, маленький. Погода хорошая, пройдёмся.
Когда дверь за ними закрылась, Алексей медленно опустился на стул. В квартире повисла звенящая тишина. Правильно ли он поступил? И почему доброе дело вызвало столько… осложнений?
Взглянув на часы, он чертыхнулся и бросился к двери. Опять опаздывал.
В тишине размышлений
Автобус дёргался на каждой остановке, скрипел на поворотах и набивался людьми до отказа. Алексей стоял, держась за поручень и глядя в окно на мелькающие дома.
Было уже поздно, рабочий день давно закончился. Задержался из-за ошибки в отчёте — без машины он приезжал уставший, рассеянный, делал больше просчётов. Начальник смотрел косо.
Пожилая женщина рядом что-то бормотала себе под нос, прижимая к груди сумку. Седые волосы, морщинистые руки, выцветший платок — всё напоминало о матери, о её усталом лице, когда она возвращалась с двух работ. Алексей тогда был маленьким, не понимал, почему мама часто кричит, почему плачет по ночам.
«Ты вечно недоволен! Я из сил выбиваюсь, а тебе всё мало!» — кричала она тогда.
А он прятался в шкафу, зажимал уши руками и тихо плакал.
Теперь, глядя на мелькающие в окне фонари, Алексей думал: каково ей было? Одной, без мужа, с ребёнком, который вечно что-то требовал — то новые кроссовки, то велосипед, как у Пашки со второго этажа.
Мать срывалась, кричала, а потом пекла его любимые пирожки и гладила по голове, извиняясь без слов.
Автобус резко затормозил, и Алексей качнулся вперёд. Старушка рядом охнула, он подхватил её под локоть:
— Держитесь, пожалуйста.
— Спасибо, сынок, — улыбнулась она, и что-то кольнуло под сердцем.
«А ведь мать никогда ничего не просила, — подумал он вдруг. — Ни разу. Это я сам решил…»
Он задумался: а правильно ли понял её слова о сломанной машине? Может, это была просто жалоба, а не просьба о помощи?
За окном мелькнула его остановка.
Алексей выскочил в последний момент и побрёл домой пешком, всё глубже погружаясь в омут воспоминаний и сомнений.
Момент правды
— Папа теперь всегда пешком ходит, потому что у нас машины нету. Бабушка Валя её забрала, — звонкий голос Миши разнёсся над праздничным столом, и разговоры мгновенно стихли.
Алексей замер с вилкой в руке. Валентина Петровна, сидевшая во главе стола — именинница, седьмой десяток разменяла — медленно опустила чашку с чаем.
— Что значит «забрала»? — её голос звучал тихо, но в нём слышалась сталь.
— Миша, доедай салатик, — попыталась отвлечь ребёнка Ирина, но было поздно.
— Машинку нашу теперь бабуля водит, — продолжал болтать мальчик, наматывая спагетти на вилку. — А мы на автобусе ездим. Я не люблю автобус, там воняет и тесно.
Валентина Петровна побледнела. Её взгляд метнулся к сыну:
— Алёша, это правда? Ты продал свою машину, чтобы купить мне эту?
За столом повисла тишина. Родственники переглядывались. Кто-то нервно кашлянул.
— Мам, давай потом, — Алексей чувствовал, как краска заливает лицо. — У тебя праздник.
— Какой праздник? — голос матери дрогнул. — Ты отдал свою машину, а я… Боже мой, я радовалась, как дурочка! — она прижала ладонь ко рту.
Ирина поднялась:
— Пойдём, Миша, поиграем в комнате.
Когда дети и большинство гостей покинули кухню, Валентина посмотрела на сына покрасневшими глазами:
— Почему ты мне не сказал? Думал, я бы приняла такую жертву?
— Это не жертва, мам.
— Не лги мне! — её голос сорвался. — Я вижу, как Ира на меня смотрит. Как ты измотан. И теперь понимаю почему.
Алексей опустил голову. Из-за стола бесшумно вышли последние гости, оставив их наедине.
— Я хотел как лучше.
— А получилось, как всегда, — горько усмехнулась Валентина. — Знаешь, Лёша, самое обидное, что ты не спросил, нужна ли мне эта машина. Просто решил за меня. Как будто я… немощная старуха, не способная принимать решения.
В её глазах стояли слёзы обиды и разочарования.
Слова из глубины души
Кухня погрузилась в полумрак. Только настольная лампа создавала островок света над столом, где сидели мать и сын. Праздничный торт остался нетронутым, чай в чашках давно остыл.
— Я просто хотел тебе помочь, — тихо произнёс Алексей, глядя на свои руки. — Ты всегда всё для меня делала, а я…
Валентина тяжело вздохнула, собирая крошки на скатерти кончиками пальцев.
— Знаешь, Лёша, когда ты был маленьким, я часто чувствовала себя плохой матерью. Возвращалась уставшая, срывалась на тебе… Помнишь?
Алексей молча кивнул.
— Потом плакала по ночам от беспомощности. Хотелось дать тебе всё, а получалось только кричать и требовать, — её голос дрогнул. — Я думала: вырастет — возненавидит меня.
— Что ты, мам…
— Нет, дай договорить, — она подняла руку. — Я никогда не просила о помощи. Мне казалось, что я должна справляться сама. А когда рассказала про машину… Это была просто жалоба, понимаешь? Я не думала, что ты…
— Продам свою?
— Да, — она покачала головой. — Я бы никогда не приняла такой подарок, если бы знала цену.
Алексей неожиданно для себя улыбнулся:
— А я ведь тоже виноват. Не спросил, чего ты хочешь. Просто решил… искупить вину.
— Какую ещё вину? — недоуменно спросила Валентина.
— За то, что редко приезжаю. За то, что не помогаю достаточно. За то, что… — он запнулся, — у тебя такая тяжёлая жизнь была из-за меня.
Мать неожиданно рассмеялась — тихо, с горчинкой:
— Глупенький. Ты был лучшим, что случилось в моей жизни. И сейчас остаёшься.
Она накрыла его руку своей — маленькой, тёплой, с выступающими венами:
— Но машину мы вернём. Завтра же. И я не хочу слышать возражений.
Семейное решение
— Ну как вам этот вариант? — Алексей обошёл вишнёвую Ладу Гранту, заглянул в салон. — Не Шкода, конечно, но на ходу. И денег почти не придётся добавлять.
Они стояли втроём на площадке автосалона — Алексей, Ирина и Валентина Петровна. Продавец топтался поодаль, деликатно давая семье время на размышление.
— А мне нравится, — Ирина провела рукой по крылу машины. — Компактная, для города самое то.
Последние дни между ними установилось хрупкое перемирие. После того памятного дня рождения Валентина настояла на возврате Хёндая. Сама пригнала его к дому сына и решительно вручила ключи:
— Забирай. И не спорь с матерью.
Ирина, к удивлению Алексея, не торжествовала. Наоборот, смягчилась, пригласила свекровь на чай. Они долго говорили на кухне, о чём — Алексей не знал, но вышли обе с красными глазами и почему-то улыбающиеся.
А сегодня утром Валентина позвонила:
— Я продаю свою «девятку» на запчасти. Немного, но всё же деньги. Давайте вместе выберем мне машину попроще, а разницу оставьте себе.
— Мама, хватит, — попытался возразить Алексей, но она оборвала:
— Или так, или я вообще обхожусь без машины. Выбирай.
И вот они здесь, втроём. Выбирают. Вместе.
— А вы что скажете, Валентина Петровна? — спросила Ирина, поправляя шарф на шее свекрови. — Вам удобно будет входить-выходить?
— Да что со мной церемонии разводить, — отмахнулась та, но к машине подошла, внимательно осмотрела.
Алексей наблюдал за ними, и что-то тёплое разливалось в груди. Его женщины. Родные. Почему раньше казалось, что они соперничают за его внимание? Теперь он видел — они просто любят его. По-разному, но искренне.
— Берём, — решительно сказала вдруг Валентина Петровна. — Нечего деньги зря тратить. На сэкономленное внуков в Питер свозите, в Эрмитаж.
Ирина неожиданно обняла её за плечи.
Тихая дорога к пониманию
Просёлочная дорога петляла между полей. Где-то вдалеке синела полоска леса, в высоком небе таяли перистые облака. Алексей вёл машину медленно, наслаждаясь моментом спокойствия. Рядом, на пассажирском сиденье, мать смотрела в окно, подставив лицо ласковому весеннему солнцу.
— Хорошо здесь, — произнесла она тихо. — Я уж и забыла, когда последний раз выбиралась за город просто так, без цели.
Они возвращались от тёти Клавы — маминой двоюродной сестры, жившей в деревне. Можно было поехать по трассе, но Алексей выбрал длинный путь, по старым дорогам. Торопиться было некуда.
— Помнишь, как мы ездили на пикники, когда ты маленьким был? — вдруг спросила Валентина Петровна. — Я термос с чаем брала, бутерброды. А ты всё норовил в ручей залезть.
Алексей улыбнулся. Память услужливо подбросила картинку: зелёный берег, журчание воды, мамины руки, намазывающие его обгоревшие плечи сметаной.
— Помню. Ты ещё песни пела. У тебя красивый голос был.
— И сейчас есть, — шутливо возмутилась она, а потом вдруг тихо запела: «Подмосковные вечера».
Алексей подхватил, и они, сбиваясь и смеясь, допели до конца.
А потом замолчали. Но это молчание было особенным — не тяжёлым, не натянутым. Тёплым, каким бывает только между по-настоящему близкими людьми.
— Знаешь, сынок, — вдруг сказала Валентина, глядя куда-то вдаль, — я часто думаю: правильно ли я тебя воспитала? Не слишком ли строга была? Может, надо было больше ласки…
Алексей на секунду оторвал взгляд от дороги, посмотрел на мать — маленькую, хрупкую, с сединой в волосах.
— Всё ты правильно делала, мам. Вон какого сына вырастила, — он улыбнулся. — Упрямого только.
— Это у тебя от отца, — вздохнула она. — Я рада, что у нас теперь… всё по-другому.
— И я.
Машина миновала берёзовую рощу, выехала на пригорок. Алексей остановил её на обочине.
— Посидим немного?
Они вышли, встали у капота. Валентина Петровна вдохнула полной грудью весенний воздух, пахнущий талой землёй и первой травой.
— Спасибо тебе, — сказала она вдруг.
— За что?
— За то, что ты есть. За то, что не держишь обиды. За то, что умеешь прощать.
Алексей обнял мать за плечи, притянул к себе. Они стояли молча, плечом к плечу, а вокруг дышала, просыпалась от зимнего сна земля. Где-то далеко пели птицы, приветствуя новый день.
— Поехали домой, — наконец произнёс Алексей. — Ирина пирог обещала.
— Поехали, — кивнула мать. — Только не гони.
— Не буду, — пообещал он. — Теперь я никуда не спешу.
И это была правда. Им больше не нужно было догонять упущенное время — оно теперь принадлежало им, как и эта тихая дорога, соединившая прошлое с настоящим.
