– Я тут подумал… – начал он с той самой интонацией, от которой у Натальи всегда замирало сердце. Потому что за ней никогда не следовало ничего хорошего.
Она поставила кастрюлю с макаронами на плиту и обернулась:
– Что опять?
Игорь почесал затылок и уселся за стол. Вид у него был серьёзный, почти драматичный.
– Ты же знаешь, у мамы всё совсем плохо. Коллекторы. Суды. Её квартиру скоро арестуют.
Наталья молчала. Она знала. Уже полгода как знала. И всё это время держалась на расстоянии, потому что, сколько ни сочувствовала, понимала — если хоть пальцем влезет в это болото, утянет и их.
– Она мне вчера звонила. Плакала. Сказала, что если никто не поможет, пойдёт жить в подвал.
– У неё есть квартира, – напомнила Наталья. – В смысле, была. И была не одна. Где деньги, Игорь? Она всё продала. И всё проиграла.
– Да ты как с чужой, честное слово… Это же мама. Моя мама!
Наталья облокотилась на шкаф и скрестила руки на груди. Она ждала. Сейчас будет главное.
– Ну, и?
Он не сразу ответил. Посмотрел на пол, потом на потолок, потом в окно — туда, где висело их с Наташей старенькое, но уютное бельё. Всё её — от штор до простыней — было куплено ею ещё до брака. На подаренные родителями деньги. Ещё когда Игоря в её жизни не было даже в проекте.
– Я тут прикидывал… Может, ну её, эту большую квартиру? Всё равно нам столько места не надо. Продадим, купим что-нибудь поскромнее. А на разницу маме долги перекроем.
Он сказал это так буднично, будто речь шла о смене обоев.
Наталья молча смотрела на него. Секунда. Другая. Потом выдохнула:
– Ты вообще с ума сошёл?
Игорь напрягся:
– Я просто предложил. Без нервов.
– Ты предлагаешь продать квартиру, которую мои родители мне подарили до брака. Где ты сам живёшь — по сути, в гостях. Только потому, что твоя мать…
Наталья запнулась. Она не хотела быть жестокой, но в груди всё горело от несправедливости.
– …потому что она всю жизнь спускала деньги, не думая ни о завтрашнем дне, ни о тебе?
– Наташ… ну ты как будто не понимаешь. Ей тяжело. Она одна. Стареет. Ей страшно.
– Пусть продаёт свою квартиру!
– Её уже забрали за долги…
– Тогда пусть снимает! Или идёт к соцслужбам! Или к той подруге, с которой она в Турцию летала на деньги, которые, как теперь выяснилось, она в долг брала!
Игорь встал из-за стола:
– Значит, ты не поможешь?
Голос у него был с ноткой упрёка. Как будто это она теперь виновата.
– Я – не обязана. И ты тоже, если честно. Ты взрослый мужчина, а ведёшь себя как… как мальчишка, который всё тащит в дом.
Он хлопнул ладонью по столу:
– Ну и знай! Если бы у моей жены была совесть, она бы хоть что-то сделала. А ты только пальцем тыкать умеешь.
– Ты живёшь в моей квартире! – напомнила Наталья, уже срываясь на крик. – Ездишь на машине, которую мои родители помогли купить! Вся мебель, ремонт — это всё делалось для меня, моими руками! И теперь ты хочешь, чтобы я продала всё это ради… ради женщины, которая всю жизнь только и делала, что наживала себе неприятности?!
Он молча смотрел на неё. А она — на него. И в первый раз за всё время их брака она поняла: он не просто слаб. Он по-настоящему слеп. И с этой слепотой он сейчас стоит посреди её кухни и просит отдать её дом — за чужие ошибки.
На следующий день Игорь вернулся поздно. Наталья уже лежала в спальне с открытым ноутбуком, делая отчёт для работы, но на деле — просто стараясь не думать. Он молча разделся в коридоре и прошёл на кухню.
– Я купил ей лекарства, – громко сказал он оттуда. – Она давление сбить не может. Полдня дома лежала, не вставала.
Наталья ничего не ответила. Её это уже не удивляло. И не трогало.
– Наташ, ну ты чего? Я ж тебе не враг…
Она вышла из спальни. Встала в проёме, облокотилась на косяк.
– А ведёшь себя так, будто враг. Вечно разговоры о маме, которая снова что-то сломала. Деньги, здоровье, документы. Ты как её адвокат, не как мой муж.
Игорь поднял глаза от стола.
– Я просто между двух огней. Ты не понимаешь… Она ж меня растила одна. Всё сама. Без отца. Я у неё — единственный.
– Вот именно, – перебила Наталья. – Единственный. А теперь она хочет, чтобы этот “единственный” притащил ей на блюдечке всё, даже если это не его. Даже если это — моё.
– Мы семья. Мы всё делим.
– Серьёзно? – Наталья подошла ближе. – А ты делил, когда я тащила ипотеку? Когда мои родители с пенсий копили, чтобы помочь дочке встать на ноги? Где ты тогда был? На съёмной, вон с теми старыми дешманскими обоями и холодильником “Саратов”?
Он нахмурился:
– Не надо так.
– А как? Как ты хочешь? Чтобы я сама отдала то, что копилось годами, ради человека, который ни разу не сказал “спасибо”, только упрёки сыплет, что я “не родня”? Игорь, ты взрослый. Она тоже взрослый человек. Пусть отвечает за свои долги сама.
Он встал.
– Она не может. Она не справится.
– Она не хочет справляться! Вот в чём разница! Она не ищет решений — она ищет, за чей счёт решить!
– Да ты просто ненавидишь мою мать, – выдохнул он сгоряча.
Наталья усмехнулась, но взгляд стал тяжёлым.
– Ненавидеть? Нет. Но уважать — тоже не за что.
Они замолчали.
За стеной у соседей лаял пёс, гудел телевизор. Но в квартире было ощущение такой тишины, будто воздух замер. Наталья первая разорвала молчание.
– Я никому не позволю забрать у меня то, что мы с родителями строили годами. Ради чьих-то долгов — нет. Хоть родная мать попроси, я бы подумала десять раз. А тут — свекровь, которая ни дня меня не уважала. Да ещё и ты ей в этом поддакиваешь. Как мальчик…
– Значит, ты не дашь? – тихо спросил он.
– Нет.
Игорь отвернулся. Пошёл в комнату, тихо закрыл дверь.
Наталья стояла посреди кухни с дрожью в груди. Она боялась не за квартиру. Она боялась, что в этом споре не квартира была настоящей потерей.
Она теряла мужа.
Утро началось с глухой тишины. Ни звона посуды, ни запаха кофе, ни шагов по коридору — словно в доме никто не жил. Наталья проснулась раньше обычного, но не спешила вставать. Лежала, слушала, как капает вода из крана на кухне, и чувствовала: что-то сдвинулось. Уже не вернуть назад.
Он не ночевал дома.
Телефон молчал. Сообщений не было. Ни “я у мамы”, ни “не жди”. Только пустота.
Наталья заставила себя подняться, принять душ, одеться. Руки дрожали, когда она варила себе овсянку. Ни аппетита, ни настроения — но нельзя же просто лежать и ждать.
В десять утра он вошёл. Тихо. Как вор. Наталья даже не сразу поняла, что он дома.
– Наташ…
Она не обернулась. Просто продолжала мыть чашку.
– Я был у мамы. У неё криз. Её увезли на скорой ночью. Я поехал за ней. Ты не поверишь, но она правда чуть не умерла…
Наталья вытерла руки о полотенце и повернулась к нему.
– Я не сомневаюсь. Но только не делай вид, что я виновата.
– Да я не про вину! Просто… я думал. Всю ночь думал. Может, ты права. Я зря попросил продать. Но она ж не чужая. Ну как я могу стоять в стороне?
– Прекрасно. Тогда бери кредит. Продай машину. Найди вторую работу. Сдавай комнату у неё. Всё, что угодно — только не трогай моё.
Он провёл рукой по лицу.
– Она просила… Продай свою. Продай. Я сказала, что не могу.
Наталья села за стол.
– И что?
– Она начала орать. Что я подкаблучник. Что ты на мне “едешь”. Что если бы была нормальная баба — сама бы всё отдала, без лишних разговоров. А ты… ты для неё не родня, ты соперница.
Наталья усмехнулась.
– Ну наконец-то ты начал видеть, кто она есть.
– Неужели нельзя всё сделать по-доброму?
– Можно. Только добро — это не тогда, когда один отдаёт всё, а другой ломает и требует ещё. Добро — это про взаимность. А тут её нет.
Он тяжело вздохнул и сел напротив.
– Я понимаю, что перегнул. И что просил глупость. Но я не знаю, как быть. Мне её жалко…
– А мне жалко тебя. Потому что ты так и не научился ставить границы. Ты до сих пор — сын, но не муж. Ты всё ещё думаешь, что обязан спасать, даже если тонешь сам.
– Это жестоко…
– Это правда.
Они сидели напротив, как чужие. За плечами — годы, вечера, разговоры, праздники. Всё было вроде бы вместе. А сейчас — будто между ними пропасть.
– Я не уйду, – тихо сказал он.
– И не надо. Я не выгоняю. Просто… знай: квартира останется моей. Мои родители не для того считали копейки, чтобы сейчас я растранжирила всё по чьей-то жалости. Если хочешь — помогай. Но не за мой счёт.
Он кивнул. Усталый, помятый, будто за ночь состарился на десять лет.
– Я найду способ, – сказал он. – Без тебя.
– Вот это и будет правильно, – ответила Наталья.
В этот момент она поняла: возможно, это первый его взрослый шаг за всё время их брака.
Прошла неделя.
Он действительно не просил больше. Не спорил, не намекал. Просто стал поздно возвращаться с работы. С утра уходил молча, вечером приходил усталый, с глазами, в которых плескалась тревога.
Наталья наблюдала. Впервые за долгое время — со стороны. Он не ныл, не жаловался. Один раз она видела, как он долго сидел в машине во дворе, прежде чем подняться домой. Как будто собирался с духом. Или боялся взглянуть ей в глаза.
– Устроился по вечерам доставлять заказы, – бросил он однажды. – Немного выходит, но хоть что-то.
– Поняла, – коротко кивнула Наталья. Не уговаривала. Не жалела. Просто приняла как факт.
Мать его не звонила. Или он не брал. Или просто не рассказывал, что они общаются. А может, и правда ушёл в тень, чтобы наконец разобраться, что важнее — слёзы из трубки или дом, в котором он живёт.
Однажды вечером Наталья пришла с работы раньше обычного. У подъезда сидела пожилая женщина в тёмном пальто и с пакетом у ног. Под глазами — синева, в волосах седина, неухоженная, но с высоко поднятым подбородком.
– Наталья? – услышала она.
Она обернулась. Узнала не сразу.
– Маргарита Павловна?
– Мы можем поговорить?
Наталья не хотела. В теле поднялась волна холода. Но она кивнула.
Они сели на лавочку, рядом. Женщина достала сигарету, но, взглянув на Наталью, спрятала обратно.
– Я была против тебя. Признаю. С самого начала. Мне казалось — ты из тех, кто только деньги и видит. Но теперь… теперь я поняла, что ошиблась. Сын всё тянет сам. Ничего у тебя не просит. Ты его поставила на место. И знаешь… правильно сделала.
Наталья слушала молча.
– Я не привыкла просить прощения, – продолжала свекровь. – Но сегодня — тот самый день. Я никому больше не навязываюсь. Я уезжаю. В область. Нашлась комната у подруги. Простая, маленькая. Но я справлюсь. Игорю не говори — он опять сорвётся.
– Он всё равно узнает, – спокойно сказала Наталья.
– Узнает — так узнает. Только ты ему не мешай. Я понимаю теперь, ты ему не враг. Ты просто умнее. И сильнее. Спасибо тебе за это.
Она встала и, не дожидаясь ответа, пошла прочь — с той же гордой осанкой, с какой когда-то перешагнула порог их дома, чтобы командовать.
Наталья смотрела ей вслед. И чувствовала: в ней больше нет злости. Осталась только усталость… и, может быть, капля уважения.
Когда Игорь пришёл вечером, она подогрела ему ужин. Сама не ела — не хотелось.
– Ты устала, – сказал он, глядя на неё с тревогой.
– Я в порядке.
– Я найду ещё подработку. Скоро… я всё закрою.
Наталья подошла ближе, положила руку ему на плечо.
– Я знаю.
Они смотрели друг на друга. Просто — два человека, которые, кажется, впервые по-настоящему увидели друг друга.
– А мама… – начал он, но Наталья перебила.
– Уехала. Сама. Сказала, не хочет быть обузой.
Он молчал.
– Ты не обязан её спасать, Игорь. Главное — не потеряй себя. И нас.
Он сжал её руку.
– Не потеряю.
И в этот момент Наталья почувствовала, как внутри стало тихо. Не пусто — а именно тихо. Будто всё наконец встало на свои места.
