Майя Кювилье прожила удивительную жизнь. Она была подругой Марины Цветаевой, в первом замужестве вышла за князя Сергея Кудашева, а во втором — стала женой французского писателя Ромена Ролана.
Хорошенькая барышня Мека Кювилье, родом то ли из Франции, из то ли из Швейцарии, служила гувернанткой у детей московского полковника. От полковника Мека забеременела и родила в мае 1895 года дочь. Девочку назвали Марией, а по-домашнему — Майей, Майкой.
Детство Майя провела во Франции, у своей тетки. В 1902 году девочка вернулась с матерью в Москву. Майя рано начала писать стихи на русском и французском языках. После гимназии она поступила учиться на Высшие женские курсы.
В самом начале 20-х Кювилье подружилась с Лизой и Верой Эфрон (золовки Марины Цветаевой). В их доме на Кривоарбатском переулке собирались люди искусства, молодые художники и поэты.
Тогда же она познакомилась с Мариной Цветаевой. Сестра Марины, Анастасия Цветаева, позже писала в своих «Воспоминаниях»: «Марина и Майя крепко сдружились. В их лицах, «прическе пажа», в их профилях было сходство».
Как-то богемная молодежь собралась на даче у Макса Волошина в Коктебеле. Сидели на дачной террасе, «обормотничали» — как всегда дурачились.
Потом кто-то — то ли Макс, то ли Сережа Шервинский предложил написать письма «очарованных поклонниц» трем известным людям — Бернарду Шоу, Герберту Уэллсу и Ромену Роллану.
Майя, мастер любовной переписки, это сделала с блеском. Ответил ей только Роллан, удивленный ее искренностью и чистым французским языком.
Шел 1912 год, первый Майин год в Коктебеле среди богемных неуемных выдумщиков, да и мистификации с легкой руки Волошина были в моде. Майя Кювилье слыхом не слыхивала, кто такой этот Ромен Роллан, но Макс утверждал, что это чуть ли не самый знаменитый французский писатель.
Макс встречался с Ролланом еще в 1901 году в Париже, в мастерской русской художницы Елизаветы Кругликовой, и много о нем рассказывал. Тогда в Коктебеле, увлекающаяся Майя влюбилась в Волошина.
Макс Волошин посвятил ей стихи:
Над головою подымая
Снопы цветов, с горы идет…
Пришла и смотрит…
Кто ты? — Майя.
Благословляю твой приход.
В твоих глазах безумство.
Имя звучит, как мира вечный сон…
Я наважденьями твоими
И зноем солнца ослеплен…
Майя Кювелье вообще была влюбчивой. Волошина сменил Бальмонт, а после Вячеслав Иванов…
Но Сергей Кудашев был лучше всех — красавец, аристократ — настоящий князь, обаятельный и остроумный. Майя понимала, что она сама не идеальная красавица — слишком маленькая, слишком худенькая, с темно-русыми прямыми волосами, но в ее глазах горел заводной огонь — она всегда была готова на любые приключения, вот жизнь ей их и подбрасывала одно за другим.
С Сережей они обвенчались, когда им обоим едва исполнилось двадцать один год. Но счастье было недолгим: в 1916 году мужа призвали на Юго-Западный фронт. Майя к тому моменту была беременна.
Рожать она отправилась в имение своей свекрови Екатерины Васильевны Кудашевой под Житомир, в Митрофановку. Сын появился на свет в 1917 году и Майя назвала его в честь мужа Сергеем.
В 1920 году ее муж, князь Сергей Кудашев, воевавший в составе Белой армии погиб. Майя вместе с сыном и Асей Цветаевой помчались спасаться к Максу Волошину, в Коктебель.
В Коктебеле их ждало разочарование. Макс ходил понурый, голодный, растерянный и ничем не мог им помочь. Молодые женщины уехали в Феодосию. Власть в Крыму постоянно менялась — то белые, то красные…
Было страшно. Однажды Майя бежала с базара по улице, спеша к сыну, оставленному с Асей, и дорогу ей преградил огромный страшный мужик в папахе с саблей наперевес. Он рявкнул: «Идешь со мной — и только!»
Это был батька Иван, на тот момент правивший Феодосией. Его как огня боялись местные жители: батька расстреливал без суда и следствия офицеров и спекулянтов. Иван сделал Майю своей наложницей, а за это давал продукты и приставил к ней охрану. Майя не знала, плакать тут или радоваться, но маленький Сережа был спасен и не голодал.
Когда ее страшного покровителя погнали из Феодосии, неузнаваемая Майя вернулась в Москву. Она еще больше похудела, смуглое лицо осунулось и побледнело, повадками она стала напоминать вечно настороженную лань. Ей было страшно и тошно смотреться в зеркало, себя она больше не узнавала: а ведь ей только 26 лет…
Разбирая от тоски старые бумаги, она наткнулась на письмо от Марины Цветаевой, которое она написала еще прежней — неотразимой, легкой, очаровательной Майке в теперь уже далеком, невозвратном 1913 году: «Ах, Майя вся ваша жизнь будет галереей прелестных юношеских лиц с синими, серыми и зелеными глазами под светлым или темным шелком волос…»
Майя зло заплакала. Видела бы Марина «прелестное юношеское лицо» батьки Ивана! Из друзей теперь рядом никого: Ася Цветаева уехала, Макс далеко, Вячеслав Иванов на Кавказе, а муж в могиле…
Свекровь похлопотала за Майку и попросила своего брата — профессора Льва Тарасевича устроить невестку на работу. Ее взяли, благодаря хлопотам, во французское консульство из-за свободного владения французским. И пошла новая дикая жизнь.
Майя с сыном ютилась в одной комнатенке в «уплотненной» квартире в Староконюшенном переулке, где с утра выстраивалась длинная очередь в грязную ванную: и Майе надо успеть, и восьмидесятилетней бабуле, и работяге-алкашу, смачно плюющемуся прямо на пол…
Когда в Москву приехал французский писатель Жорж Дюамель, Майю приставили к нему как переводчицу. От Дюамеля, тщательно выбритого, в дорогом костюме, упоительно пахло французским одеколоном, так пахло, что вся прежняя дореволюционная жизнь Майи с влюбленностями, флиртом, подарками и стихами мучительно всплыла в памяти.
В номере отеля Дюамель читал ей свои стихи, как это делали все ее бывшие. А она читала свои — у нее было много стихов на французском… Вдруг неожиданно переводчица Майя Кудашева расплакалась: «Тут понимаете, такая жизнь, даже чулок приличных нет…», — и продемонстрировала чулки в дырках.
Дюамель испугался ее истерики, утешал, проводил до такси, подав куцее пальтишко. На следующий день Дюамель вручил Майе какой-то пакет: в нем оказался флакон божественных духов и чулки.
Расчувствовавшаяся Майя сунула Дюамелю запечатанное письмо с просьбой передать его «ее доброму знакомому» Ромену Роллану, который когда-то давным давно ответил ей на их с Максом послание. На этот раз там были ее стихи на французском и впечатления от его романа-эпопеи «Жан-Кристоф». Письмо было передано Роллану.
На второе, после десятилетнего перерыва Майино письмо писатель ответил подробно: разбирал ее стихи, давал профессиональные советы, расспрашивал о личном — сколько лет, есть ли семья…
Майе показалось странным, что занятой известный человек тратит свое драгоценное время на едва ли интересные ему подробности. Неужели ему не с кем поговорить, наверняка у него есть жена, дети, и все в полном порядке. Завязался эпистолярный роман.
А еще через пару писем Роллан пригласил Майю погостить в Швейцарию, где у него был дом в городишке Вильнёв. Он предлагал ей совместить приятное с полезным — отдохнуть и «поработать в качестве секретаря-помощника для подготовки русского издания его произведений».
Писатель так же сообщал, чтобы Майя не волновалась о визе — он обратится к Горькому, своему другу, и тот похлопочет, ну и, разумеется, о деньгах Майя тоже пусть не беспокоится — все за его счет.
Приехав, на вокзале Майя испуганно озиралась по сторонам и чувствовала себя нищей замарашкой. Она стола в куцем жакетике, одолженном у свекрови, и явно старомодной шляпке с широкими полями — такие явно не в моде.
К ней подошел человек: «Мадам Кудашева?» — «Да, добрый день…»
Но это явно не Роллан, она изучила его фотографии. Человек оказался помощником Роллана и отвез ее в отель, откуда ее должен был забрать писатель. Майя огляделась: добротный просторный номер, но дверь в смежную комнату оказалась почему-то закрыта.
Страшно нервничая, и не снимая дурацкой шляпки, Майя уселась на стул и стала ждать. Время шло. Майя осторожно подошла к зеркалу, сорвала шляпу, причесалась, стала расческой взбивать виски, сняла жакет, поправила блузку…
Блузка болталась на ней, как на вешалке. Тогда она она сделала грудь «колесом», распрямила плечи, показала себе язык и рассмеялась. В этот момент запертая дверь в смежную комнату открылась и из-за нее появился Ромен Роллан, в точности как на фотографии: высокий, худой, светловолосый, моложавый.
Майю тот час осенило: он за закрытой дверью подглядывал за ней в замочную скважину, словно мальчишка. Хорошо, что она блузку не стала переодевать… Майя покосилась на Роллана любопытным глазом и он смущенно кашлянул: понял, что она догадалась.
Майе вдруг стало легко — он совсем не страшный, этот знаменитый писатель, раз ведет себя как мальчишка. Она сразу заметила, какие у него голубые и несчастные глаза.
Ему сейчас 63 года, ровно на тридцать больше, чем ей. Но он совсем не похож на старика — подтянут, строен и очень подвижен…
Дом Роллана на берегу Женевского озера с огромным садом произвел на Майю большое впечатление. Бесконечная водная гладь озера видна из окна, пение птиц в саду и покой. Безмятежный покой, которого никогда не было в ее неприкаянной жизни.
Перед отъездом с Майей была проведена беседа: на нее надеются, ей верят, у симпатизирующего социализму писателя должно с Майиных слов сложиться самое лучшее впечатление о России: все счастливы, работают, учатся, беспризорники накормлены, все благодарят Советскую власть…
Поняла? Да, она все поняла. Она просто будет избегать рассказов о себе. Да и рассказывать-то ей нечего: она работает, Сережа учится, все нормально, и чулки у нее целые и туфли на каблуке есть на выход.
Прибыв в Вильнёв, Майя познакомилась с хозяйкой. Мадам Роллан оказалась красивой дамой, называющей Ромена Ромео. Она была громкой, говорила цитатами и всем в доме распоряжалась.
Майя сразу поняла, что наедине с Ролланом ей и словом перекинуться не дадут. А жаль, Роллан ей приглянулся — интересный, с аристократическими манерами и красивыми руками, как раз в ее вкусе…
Мадам Роллан заметила, как писатель бросает на Майю неравнодушные взгляды, и строго ограничила время их работы над рукописями — с пяти до семи, и ни секундой более. Уезжая в Москву, Майя грустно думала, что с Ролланом они больше никогда не увидятся. Мадам Роллан не скрывала своего облегчения, узнав, что русская уезжает.
А Роллан был подавлен и признался, что Майи нему не будет хватать. Только перед отъездом Майя узнала, что мадам Роллан — вовсе не жена ему, а сестра. Мадлен Роллан спасла его жизнь во время обострения чахотки и теперь денно и нощно заботится о нем, следит за режимом и питанием.
Майя удивилась, что такой независимый и смелый в суждениях, готовый перед всем миром отстаивать свою точку зрения, Роллан отдал свою личную жизнь на откуп сестрице. Жалел ее, боялся обидеть, готов был ради не страдать сам. На вокзале, провожая, он слишком долго держал руку Майи в своей…
После возвращения из Швейцарии Кудашеву вызвали в тот самый отдел: «Ну что, Мария Павловна, замуж выходить будем?»
Майя стояла и не нашлась что ответить. Издеваются? Оказывается пришло новое письмо от Роллана, его вскрыли и ознакомились с содержанием. В письме Ромен писал, что «не может выбросить ее образ из головы» и зовет ее с сыном погостить подольше…
Вернувшись домой, Майя сообщила сыну, что они уезжают в Швейцарию. Но не тут то было: Сереже ехать нельзя. «Товарищи» объяснили, что Сереже «советскому мальчику» надо учебу продолжать в России. Майя спросила: «Как же он здесь останется без матери?»
У «товарищей» на все был ответ: «У него есть бабушка — Екатерина Васильевна Кудашева!» Майя поняла: она в засаде, в ловушке; а Сережа — заложник. Если она что-то сделает не так — сын у них на крючке…
Да, и еще: есть небольшая просьбишка… Через Майю московские «товарищи» будут влиять на писателя, надо его еще больше расположить к России, вес-то в мире у него огромный — как никак нобелевский лауреат в области литературы…
В августе 1931 года Майя приехала в Швейцарию к Роллану. Мадлен, узнав, что ее брат собирается сделать предложение русской, сказала, что будет защищать его от «этой бестии» до последней минуты: «Испытательный срок! Вы должны пройти испытательный срок…»
Майя мрачно пошутила: «Сколько? Лет десять?»
Ролан виновато произнес: «Вы, конечно, уедете теперь. Но я не могу вот так с Мадлен… Вы меня презираете?»
Он был уверен, что она уедет. А по сути, ей уже некуда было возвращаться. Она сожгла за собой все мосты. Майя согласилась жить одна в арендованном маленьком домике и помогать ему, работать с ним и ждать… Ролан смотрел на Майю с обожанием: «Я всегда знал, что русские женщины — особенные!»
Вот только одно его настораживало. Роллан недоумевал: как Майя могла оставить Сережу в Москве. Майя, стараясь не выдать своих чувств, ответила, что у сына все хорошо: он так привык к школе, к друзьям, московской атмосфере, что здесь, в маленьком городе ему было бы скучно и непривычно. Сережу пустят в Швейцарию погостить только через несколько лет, в 1934 году.
Мадлен только и ждала, когда она сбежит. Но Майя искренне привязалась к Роллану той нежной дружбой, которая гораздо прочнее любви. Он баловал Майю, являясь в ее чистенький маленький домик, подарками: то пирожными из кондитерской, то аппетитным приготовленным поросенком, то россыпью индийских камней.
Мадлен испугалась, что на старости лет братец скандализирует их имя, перебравшись совсем в домик Майи и… дала согласие на брак. В 1934 году они поженились. Первые месяцы после свадьбы стали самыми счастливыми для Майи.
Она переехала в его дом на правах полноправной хозяйки. Вот только Мадлен упорно величала ее «дорогуша», так французы часто величают прислугу. Но ей по большому счету было плевать: чего стоили их совместные обеды с Ролланом на тенистой веранде, искрящееся вино в бокалах, запах пекущегося хлеба, корицы и мяты, разговоры о литературе, его бесконечные нежные комплименты…
Он вернул ей прежнее имя — Мария и называл ее только так. Молодую жену он также любил с каждым днем все больше. Вот какими словами он посвятил ей четвертый том «Очарованной души»: «Марии! Тебе, жена и друг, в дар приношу свои раны. Они лучшее, что дала мне жизнь, ими, как вехами, был отмечен каждый мой шаг вперед».
Своему другу он писал о жене: «Мы с женой будем очень рады Вам. У меня теперь есть славная спутница в жизни, она разделяет мою участь, защищает меня от всех напастей».
Вот только из Москвы получала Майя иногда послания или «просьбочки»: неплохо бы было Роллану тиснуть парочку статей, выступить на писательском конгрессе и не забыть упомянуть то-то и то-то, и еще…
Нежели они думали, что она, без году неделя как жена писателя, могла влиять на социальные и политические взгляды Роллана? Она порой говорила «хорошо бы», а Ромен в ответ: «Это противоречит моим убеждениям…»
В 1935 году Майя и Ромен Роллан приедут в Москву. Будет аудиенция у Сталина, где Роллан попытается убедить советского вождя «смягчить методы», будут мучительные посиделки у больного, измученного Горького на даче, будут отчужденные колючие глаза сына Сережи, когда Майя трясущимися руками станет вынимать из чемодана для него подарки…
По возвращении в Швейцарию почтальон принесет Роллану свежие газеты и писатель увидит опус Анри Гильбо под жирным заголовком «Государственный брак Ромена Роллана — узника Кремля», где он назовет Майю «подосланной к писателю шпионкой».
Он отшвырнул газету. После прочтения у Ромена затряслись руки, начался озноб. Тогда Мадлен запустит в Майю тяжелой чернильницей и кинется растирать брату ледяные руки… Собрав последнее самообладание Кудашева крикнет: «Это клевета!»
Мадлен плюнет Майке в лицо, а Роллан скажет твердо и весомо: «Не смей!»
Роллан не выгонит Майю, но она словно перейдет из статуса жены в помощницу или секретаря. Ее положение станет двусмысленным в доме писателя и она тайком достанет из сейфа пистолет, который будет носить с собой, подумывая покончить с собой, если что…
После потрясений у Роллана откроется кровохарканье и врач не будет отходить от его постели. Майя станет сама ухаживать за ним: снимать приступы удушья, давать по часам лекарства, поить-кормить с ложечки.
Когда Ромену станет лучше, они переедут во Францию. Майя возьмет на себя все хлопоты и присмотрит симпатичный домик в бургундском городке Везеле. У Роллана постепенно откроются глаза на советскую Россию и он не будет безоговорочным ее сторонником.
Только тогда Майя расскажет ему все: и про «безоблачную жизнь» в Москве, и про «товарищей» и их просьбочки, про нищету. А когда увидит Роллана, завернувшегося в теплый плед, и не сводящего с нее любящих глаз, ее совсем понесет, вплоть до истерики…
Он узнает все, сто копилось: и про батьку Ивана, и про писателя Дюамеля в гостиничном номере, и про чекистов. Тогда Майя ему выложит свою главную боль: она оставила заложником своего сына в Москве и единственный, перед кем она виновата в этой жизни — это Сережа.
Через несколько месяцев мимо их сада пронесется на мотоцикле фигура эсэсовца, другая, третья. Солдаты вермахта будут наводить порядки в мирном французском городке. История повторялась, снова Майя в гуще событий. Все годы оккупации она будет дрожать от страха за мужа. Но немцы не тронут старого больного писателя. Он умрет своей смертью в канун Нового года — 30 декабря 1944 года.
Идя за гробом мужа, Майя Роллан впервые в жизни ничего не будет бояться. К тому времени ее единственный сын Сережа погиб, защищая Москву, и душа Майи умерла. Она проживет еще 41 год после смерти мужа, практически безвыездно, до последнего дня занимаясь созданием музея Роллана и переводами его произведений.
