Марина Цветаева сама была нелюбимым ребенком. Родившись в семье профессора Московского университета Ивана Владимировича Цветаева и его второй супруги — пианистки Марии Мейн, Марина была третьим ребенком. От первого брака отца подрастали брат Андрей и сестра Валерия, а через два года после появления Марины родилась Анастасия.
Когда 23-летняя Мария Мейн вступила в брак с 44-летним вдовцом, то была уверена: муж продолжал обожать свою покойную жену Варвару — ее портрет так навсегда и остался висеть в гостиной. К детям Мария относилась сдержанно и неласково.
У Марины обнаружились способности к музыке, и ее мать мечтала, что она станет пианисткой, а дочь хотела писать стихи, и это безмерно раздражало Марию. Марине попросту не давали бумагу, а найденные «вирши» родительница издевательски торжественно зачитывала вслух, чтобы продемонстрировать всю их бездарность и глупость:
«Ты лети, мой конь ретивый,
Чрез моря и чрез луга,
И, потряхивая гривой,
Отнеси меня туда!»
Зачитав, мать издевательски и веско поинтересовалась: «Куда -туда?» Все захохотали: Мария — торжествующе, Иван Владимирович, не вполне понимающий, что происходит, добродушно, студент-репетитор — угодливо, брат Андрей и младшая сестра Ася — просто в подражание взрослым.
Юная поэтесса стояла, оглушенная и красная как рак. Молчала, едва сдерживая слезы, а потом срывалась и кричала: «Туда — далеко! Туда — туда! И очень стыдно брать без спросу мою тетрадку и потом смеяться!»
Мария ждала от детей многого, словно не понимая, что знания не возникнут в их голове сами собой. Как-то Марина поинтересовалась: «Мама, что такое Наполеон?» — «Как ты можешь не знать!» — «Но мне никто не рассказывал…» — «Но это же просто в воздухе носится». С тех пор девочка боялась не только просить, но и задавать вопросы.
Казалось, испытав на себе «нелюбовь» матери, Марина будет иначе относиться к собственным детям. Познакомившись в 1911 году в Коктебеле с Сережей Эфроном, Марина 29 января 1912 года выходит за него замуж. 18 сентября 1912 года у пары рождается дочь Ариадна, по-домашнему Аля.
Цветаева дала дочке имя персонажа греческой мифологии: «Я назвала ее Ариадной… от романтизма и высокомерия, которые руководят всей моей жизнью».
Марине всего 20 лет, но Аля для нее — «легкий ребенок». Аля красива, опережает в развитии сверстников, потом выяснится, что девочка под стать своим одаренным родителям. Способная Аля рано начинает писать стихи, ведет дневники, поражает взрослых неординарностью мыслей и суждений.
Марина души в ней не чает: «Она, конечно, будет поразительным ребенком… К двум годам она будет красавицей. Вообще я ни в ее красоте, ни уме, ни блестящести не сомневаюсь ни капли…»
Неисправимая идеалистка Цветаева думала, что все ее дети будут исключительными. Пережив несколько личных драм (роман со старшим братом Сергея — Петром в 1914 году, а затем почти трехлетнюю связь с Софией Парнок), Марина в 1916 году возвращается к мужу.
13 апреля 1917 года на свет появляется дочь Ирина. Совершенно обычный ребенок, совершенно обычное имя. Ирина оказалась для матери скорее обузой, чем радостью.
Дочь Марина почему-то игнорирует, и это доходит до странного. Например, гостям о существовании Ирины просто не рассказывали. Как-то поэтесса и актриса Вера Звягинцева провела у Эфронов всю ночь, и лишь на под утро заметила, что в кресле, заваленном тряпками, лежит хныкающий младенец. Ребенком в семье особо не занимаются.
Через год поле рождения Ирины Сергей Эфрон уходит в Добровольческую армию и Марина остается в Москве одна с детьми. На лето 1918 года Марина отдает младшую дочь Елизавете Эфрон, которая так описывает Ирину: «Это была умная, кроткая, нежная девочка. Привезла я ее совсем больной, слабой, она все время спала, не могла стоять на ногах. За три месяца она стала неузнаваемой, говорила, бегала. Тиха она была необыкновенно…»
Осенью Ирину возвращают матери. Цветаева с девочками живет в Борисоглебском переулке, работает в Информационном отделе Комиссариата по делам национальностей.
«Я больше так жить не могу, кончится плохо», — пишет Цветаева о тех днях. Не было ни молока, ни хлеба, питались одной картошкой или ходили обедать к друзьям и родственникам.
Маленькая Ирина связывает мать по рукам и ногам. Марина, уходя с Алей, привязывает Ирину к ножке кровати. С семилетней Алей можно бывать всюду: в гостях, на литературных вечерах — но так ли необходимо это семилетнему ребенку?
В воспоминаниях людей, встречавшихся тогда с Цветаевой, имя Ирины почти не упоминается. Гринева-Кузнецова, много рассказывая об Але, Ирине уделила пять строк: «Я заглядываю в первую (три шага от входа) комнату: там кроватка, в которой в полном одиночестве раскачивается младшая дочь Марины — двухлетняя Ирочка. Раскачивается — и напевает: без каких-нибудь слов — только голосом, но удивительно осмысленно и мелодично».
Марина по совету знакомого принимает решение — отдать обеих девочек в Кунцевский детский приют, якобы там есть все шансы выжить: детям дают полноценное питание и уход. Главный аргумент — приют считается образцовым. Сама Цветаева в приют не наведывалась, обстановка была ей известна со слов.
Более того, стыдясь своего поступка, Цветаева выдала девочек за сирот, строго-настрого запретив им говорить, что у них есть мать. Естественно, это относилось только к старшей, Але, потому что младенческий лепет Ирины вряд ли кто-то разобрал.
В середине ноября 1919 года, убеждая себя, что «надо пережить только зиму», Цветаева отдала детей в Кунцево.
Цветаева не ездила в приют и потому понятия не имела, что там происходит. Изменилось все, когда она случайно узнала от девочки, приехавшей вместе с заведующей в Москву в Лигу спасения детей за продуктами для приюта, что Аля плачет и тоскует. Марина и сама очень тосковала по Але:
«Маленький домашний дух,
Мой домашний гений!
Вот она, разлука двух
Сродных вдохновений!
Жалко мне, когда в печи
Жар, — а ты не видишь!
В дверь — звезда в моей ночи! —
Не взойдешь, не выйдешь!»
О Ирине она тоже спросила у заведующей и описала в своем дневнике это так: «Всё поет?» — «Поет, кричит, никому покою не даст. Это определенно дефективный ребенок: подхватит какое-нибудь слово и повторяет — без конца совершенно бессмысленно. Ест ужасно много и всегда голодна. Вы совершенно напрасно отдали ее к нам, она по возрасту принадлежит в ясли, кроме того, как явно-дефективного ребенка, ее надо отдать в специальное заведение». Я, почти радостно: «Ну, я же всегда говорила! Не правда ли, для 2 1/2 лет она чудовищно-неразвита?»
Марина размышляет: чтоб у нее, у гениального поэта Цветаевой, была отсталая дочь? Нет уж, у нее дети должны либо гениальные — вот как Аля, которая в семь лет пишет так, как пишет! — либо они не должны быть вовсе.
Марина выкраивает свободный день и едет в Кунцево. В кабинете заведующей Цветаева интересуется, как живут «сироты». Услышав от заведующей, что Аля — не по годам развитый, «исключительный ребенок», она расцветает от гордости. Ее Ариадна, ее любимая Аля, скорее увидеть ее…
С тех пор Цветаева начала говорить Ариадне, что скоро заберет ее домой. Аля, по их с Мариной по договоренности, в письмах обращается к ней по имени, как к крестной: «Висят иконы Иисуса и Богородицы. Все время в глазах и душе Ваш милый образ. Ваша шубка на меху, синие варежки. Ваши глаза, русые волосы. Мне приятно вспоминать про Вас. Рядом со мной два окна, счастлива, что пишу…»
Ирину забрать домой Цветаева не обещала, а в дневниках отзывалась о младшей дочери пренебрежительно.
Заведующая рассказала, что двухлетняя малышка постоянно кричит, а в записной книжке Цветаевой появились слова: «Ирина, которая при мне никогда не смела пикнуть. Узнаю ее гнусность!» Работница приюта заметила, что привезенным сахаром Цветаева угощает только Ариадну и попросила дать хоть немного Ирине, а мать лишь разозлилась: «Господи! Отнимать у Али!»
Ирину в приюте не любят. Потому что беспокойна, потому что все время плачет, потому что у нее не выработались навыки опрятности. Водопровод отключен, воды горячей нет, приходится по нескольку раз в день стирать простыни и пеленки за Ириной. Старшая Аля не опекает младшую сестренку. Девочка даже раздражает Алю, которая в письмах к матери жаловалась: «Ирина сегодня ночью обделалась за большое три раза! Ирина отравляет мне жизнь».
Еще Аля пишет матери, что в приюте есть ребенок такого же возраста, как Ирина, но который ест сам и просится в туалет: «другой ребенок гораздо умней Ирины. Он говорит, просится, сам чудно ест…»
Брошенная всеми Ирина начала без конца повторять одни и те же слова, могла упасть на пол и кричать. Глядя на это во время визитов, Марина даже не пыталась ее поднять. А еще Цветаева поняла, что в приюте детям нисколько не лучше, чем дома: кормят какой-то пустой похлебкой, на дне тарелки — капустный лист, да чечевицей; врача в приюте нет, как и лекарств.
Аля пишет матери в декабре 1919 года: «Ирину и меня остригли. Я оставила прядь из моих волос Вам на память. Написала уж письмо к Рождеству. Ирина выучила одно слово: «Не дадо»- не надо».
Представьте, выучила слово — «не надо», не «мама», «не дай», а «не надо». В своем дневнике Аля, которую положили спать в одну кровать с младшей сестрой, зло напишет: «Ирина ворочалась, толкалась. А я ей отвечала безумными гримасами…»
А потом равнодушно- безразличное: «Теперь у нас набирается порядочно маленьких детей. За Ириной я не смотрю…»
Всего за этот период Марина пять раз навещает детей в Кунцево и привозит Але (!) лекарство. Когда дети в декабре 1920 года заболели, Марина приняла решение забрать Алю из приюта. С температурой, с головными болями она застала свою старшую дочь. В январе на каких-то попутных санях довезла до дома и начала бороться за ее жизнь. В комнате Цветаевой по утрам было всего 4-5 градусов тепла, хотя она топила даже по ночам.
Болезнь Али тянулась больше двух месяцев, врачи не могли поставить диагноз, температура почти постоянно приближалась к критической отметке. Занятая уходом за Алей, Цветаева почему-то отвергла предложение сестры мужа забрать Ирину.
В 20-х числах января Але становится лучше, температура нормализуется. Но никаких попыток навестить и забрать Ирину Цветаева не предпринимает. Справок о младшей дочке также не наводит. Она занята формированием книги своих стихотворений 1913-1915 годов. Ирине она уже подписала приговор.
Настроение у Марины хорошее, судя по ее дневнику: «Готовила книгу — с 1913 г. по 1915 г. — старые стихи воскресали и воскрешали, я исправляла и наряжала их, безумно увлекаясь собой 20-ти лет и всеми, кого я тогда любила: собою — Алей — Сережей — Асей — Петром Эфрон — Соней Парнок — своей молодой бабушкой — генералами 12 года — Байроном — и — не перечислишь!»
Вера Эфрон, сестра Сергея Эфрона и тетка Ирины, давно предлагала Цветаевой, что она, Вера, поедет за Ириной и заберет племянницу себе, раз уж Цветаевой она не нужна.
На все это требовалось, естественно, согласие Цветаевой как матери. Цветаева наотрез отказалась, и специально просила общую знакомую (крестную Иры) «удержать Веру от поездки за Ириной». Тоже самое — забрать из приюта Ирину, предлагала вторая сестра Сергея Эфрона — Елизавета (Лиля). И опять — отказ Цветаевой.
Почему? Ответ очевиден: какой позор, знаменитая писательница не может прокормить своих детей, она отдала их родственникам! По крайне мере так рассуждала сама Цветаева. А так дети вроде как дома, ведь мало кто достоверно знал, где они на самом деле. Марина надеялась, что вылечит старшую дочь и вернется за младшей, но не успела.
Ирина умерла в феврале 1920 года, не дожив двух месяцев до трех лет. На похороны Цветаева не поехала, приводя этому два объяснения. Первое — что была занята с Алей, у которой подскочила температура второе — что просто психологически не могла.
Цветаева писала в своей записной книжке: «Чудовищно? — Да, со стороны. Но Бог, видящий мое сердце, знает, что я не от равнодушия не поехала тогда в приют проститься с ней, а от того, что не могла».
Три месяца спустя после смерти Ирины Марина напишет свои знаменитые строки:
«Две руки, легко опущенные
На младенческую голову!
Были — по одной на каждую —
Две головки мне дарованы.
Но обеими — зажатыми —
Яростными — как могла! —
Старшую у тьмы выхватывая —
Младшей не уберегла…»
Для Марины, все это время скрывавшей от Али смерть сестренки, и не знающей, как отреагирует на это Сергей Эфрон, эти стихи стали самооправданием и завуалировали ее полнейшее равнодушие к младшей дочери.
Прошло немного времени, и Цветаева нашла для себя виноватых в смерти Ирины — сестер мужа. Она писала сестре Асе в Крым: «В феврале этого года умерла Ирина — от голоду — в приюте, за Москвой… Лиля и Вера вели себя хуже, чем животные, — вообще все отступились… Если найдется след Сережи — пиши, что от воспаления легких».
Еще через несколько месяцев она более подробно сообщала Волошиным о сестрах Эфрон, пороча их доброе имя: «Лиля и Вера в Москве, служат, здоровы, я с ними давно разошлась из-за их нечеловеческого отношения к детям, — дали Ирине умереть с голоду в приюте под предлогом ненависти ко мне. Это — достоверность».
Мужу Марина напишет: «Сереженька, если Вы живы, мы встретимся, у нас будет сын. Сделайте как я: НЕ помните. Не пишу Вам подробно о смерти Ирины. Это была СТРАШНАЯ зима. То, что Аля уцелела — чудо. Я вырвала ее у смерти, а я была совершенно безоружна! Не горюйте об Ирине, Вы ее совсем не знали, подумайте, что это Вам приснилось, не вините в бессердечии, я просто не хочу Вашей боли, — всю беру на себя! У нас будет сын, я знаю, что это будет, — чудесный героический сын, ибо мы оба герои…»
P.S. Сын у четы Цветаевых-Эфрон родится 1 февраля 1925 года под Прагой и сыграет в жизни своей матери фатальную роль. Не обойдется рождение мальчика без скандальных слухов.
Многие будут считать, что Марина родила Георгия от любовника — Константина Родзевича. Отец, Сергей Эфрон, глядя на мальчика, отмечал: «Моего ничего нет… Вылитый Марин Цветаев!»
Детство и отрочество Георгия пройдет во Франции. Цветаева обрушила на Георгия (Мура), лавину своей любви. Когда сыну не было еще и трех лет, Марина удивлялась, как он «чудно владеет словом», а когда исполнилось восемь, писала, что он «очень критичен и обладает острым, но трезвым умом». В десять лет он прочтет практически всю мировую классику.
По характеру избалованный и эгоистичный, Мур держался с матерью скорее сдержанно, а порой холодно и довольно резко. Он обращался к ней по имени — «Марина Ивановна» и так же называл ее в разговоре — что не выглядело неестественно.
В 1939 году Марина с 14-летним Муром приедут в Россию. Ариадна и Сергей Эфрон, вернувшиеся на родину раньше Марины, находились в лагерях. 8 августа 1941 года мать и сын уехали в Елабугу.
В дневнике Мура появилась запись: «Мне жалко мать, но еще больше жалко себя самого». В Елабуге Мура раздражало все: неустроенность, сам город, их с матерью убогая комнатенка в доме на улице Ворошилова, сама мать и ее «тотально оторванные от жизни и ничего общего не имеющие с действительностью» стихи, ее манера поведения, стиль речи. Мур требовал отдельную для себя комнату, злился.
Впрочем, состояние Цветаевой было еще хуже: 24 августа, отчаявшись найти работу, она взяла с собой шерсть для продажи и отправилась в Чистополь. «Настроение у нее — самоубийственное, — в тот день написал в дневнике Мур, — деньги тают, а работы нет».
31 августа 1941 года 48-летняя Марина Цветаева повесилась. Роль Георгия в самоубийстве Цветаевой в 1941 году в Елабуге до сих пор не вполне ясна, но большинство биографов поэтессы сходятся во мнении, что она имела какое-то место. Георгий Эфрон погибнет в 19 лет на фронте.
