В морозную январскую ночь 1989 года Юрий Богатырев позвонил Ие Саввиной. Он говорил о вечной дружбе, осыпал её комплиментами, пока актриса не прервала его:
— Юра, перестань. Мне неловко слушать такое.
— Роднуся, считай, я прощаюсь с тобой.
Саввина не придала значения его словам. Какое прощание? До его 42-летия оставалось чуть больше месяца…
К тридцати годам Богатырев достиг всего, о чём мечтал: сцена, кино, обложки журналов, любовь зрителей. Но счастливым его назвать было нельзя. Он слишком остро переживал неудачи, слишком преданно любил работу. Он никогда себя не жалел. И эта самоотверженность обошлась ему слишком дорого.
Весна всегда была для Юры особенной порой. Может, потому что он появился на свет весной — 2 марта 1947 года в Риге, где служил его отец, офицер-подводник.
Отец видел сына продолжателем семейного дела. После переезда в Москву в 1953 году Юру определили в Нахимовское училище. Но военная карьера не задалась — мальчик сбежал из казармы.
Этот побег не разрушил их отношений. Юра до конца дней сохранил к отцу глубочайшее уважение и почтительную любовь.
Близкая подруга Юры Нелли Игнатьева вспоминала: ее мать выделяла Богатырева среди всех друзей. «Он целовал ей руки после каждого кусочка пирога, восторженно повторяя: «Тетя Раечка, как вкусно!» Юра никогда не оставался сидеть при женщинах — даже в машине пытался встать, когда садилась дама«.
Музыкальный, артистичный, художественно одаренный — Богатырев блистал в школе как лучший чтец, виртуозно играл на фортепьяно. Своим рисункам — выразительным, ярким шаржам — он находил особое применение: дарил их близким людям.
Поворотный момент наступил весной 1961 года. 14-летний Юра попал за кулисы кукольного театра Дворца пионеров по приглашению новых знакомых. Эта случайность определила его судьбу.
Парадоксально, но при всех талантах Юра страдал от неуверенности. Сомнения заставили его выбрать художественное училище вместо театрального. Однако сцена не отпускала — бросив учебу, он блестяще поступил в Щукинское.
Его курс стал легендарным: Гундарева, Варлей, Райкин, Тихонов — созвездие имен. А весной 1971 года судьба подарила еще один подарок: после дипломного спектакля Галина Волчек забрала в «Современник» целую группу выпускников, включая Богатырева.
Летом 1971 года судьба Юрия Богатырева сделала крутой поворот. Никита Михалков, тогда начинающий режиссер, предложил ему главную роль в своем дебюте «Свой среди чужих, чужой среди своих».
Съемки начались лишь два года спустя, после возвращения Михалкова из армии. В 1974 году на экраны вышел новый советский «супергерой» — чекист Шилов: отважный, порывистый, бесстрашный.
Ирония заключалась в том, что мягкий, ранимый Богатырев был полной противоположностью своему персонажу.
Михалков с удивлением обнаружил, что актер не умеет даже правильно сжимать кулак. «Ты никогда не дрался?» — спросил режиссер. «Ни разу в жизни«, — честно признался Юрий.
За три урока он освоил верховую езду так, будто родился в седле. Ради роли Богатырев месяцами сидел на творожной диете, превратившись из полноватого юноши в подтянутого, атлетичного чекиста.
Эта роль принесла ему славу, но звездной жизни не случилось.
Долгие годы он ютился в тесной комнате общежития «Современника». Летом 1975-го, уже будучи знаменитым, для фотосессии ему пришлось будить соседа, чтобы воспользоваться единственным балконом с видом на Кремль.
«Плотников усадил Юру, поставил мольберт, разложил кисти. Получился великолепный портрет — на фоне Кремлёвской стены. Хотя на самом деле, если сделать шаг назад, видно общагу с пустыми бутылками«, — вспоминал Иосиф Райхельгауз.
В этой обшарпанной общаге он и жил, когда вся страна аплодировала его героям. После блистательных премьер и международных фестивалей Богатырев возвращался в свою каморку.
Но дело было не только в бытовых условиях. Его незвёздное самоощущение объяснялось и особенностями внешности.
Режиссеры сравнивали его с чистым холстом — универсальным, но неприметным в обычном состоянии. Его лицо было настолько обыденным, что прохожие не узнавали популярного актера.
Однажды он с горечью признался Михалкову: «Представляешь? Я два часа стоял в очереди за туалетной бумагой. Эти же люди каждый вечер смотрят «Два капитана» с моим участием. Но никто не узнал меня, никто не уступил место».
«Он действительно переживал из-за того, что оставался неузнанным», — позже отмечал Михалков.
Богатырев обладал удивительной способностью расстраиваться по самым незначительным поводам. Его ранимая натура была настолько чувствительной, что порой хватало печального сюжета по телевизору, чтобы вызвать у него слезы. Друзья в шутку называли его «большим ребенком».
«Все восхищаются этим «большим ребенком», будто в этом есть что-то хорошее, — отмечала Татьяна Догилева. — Но именно это и было его бедой. Любая неудача буквально разрушала его. Он замыкался и мучился».
Он обладал особым даром очаровывать людей. Чувства, рожденные на съемочной площадке, часто перерастали в реальную привязанность. Со многими актрисами он сохранил теплые дружеские отношения до конца своих дней.
«Он никогда не оставался равнодушным к хорошей работе коллег, — вспоминала Светлана Крючкова. — Всегда звонил, восхищался, называл тебя гениальным. И я была не единственной, кому он делал такие звонки».
В 1981 году в картине «Родня» Богатырев создал незабываемый образ неудачника Стасика — одновременно комичный и трогательный. Его пронзительный танец, вобравший всю боль и одиночество актера, стал кульминацией фильма. Лето выхода картины, возможно, стало последним счастливым периодом его жизни.
К осени 1988 года, несмотря на получение звания Народного артиста и отдельной квартиры, 41-летний Богатырев выглядел измотанным. Лишний вес, гипертония, ночные звонки друзьям с признаниями: «Светатуля, я старый, толстый, никому не нужный…» — в этих словах не было кокетства, лишь искреннее ощущение собственной ненужности.
12 лет в МХАТе, несмотря на роли и признание, лишь усилили его детские комплексы. «Театральные качели судьбы были противопоказаны такой ранимой натуре, как Юра«, — отмечал Олег Табаков. Незащищенность стала его главной драмой.
В театре Богатырев занимал двойственное положение. С одной стороны — главные роли, но всегда во втором составе, вечный дублер Калягина, Смоктуновского, Ефремова. С другой — второстепенные роли, которые играл только он. Коллеги знали: Юра никогда не откажет и сможет заменить любого. Порой он выходил на сцену все тридцать дней месяца.
Усталость приходила не от работы, а от внутреннего разлада. Играя чужие страсти, он все глубже прятал собственную натуру, которая мучила его.
Его терзали мысли, что личную жизнь обсуждают за спиной: нежную дружбу с администратором театра Василием называют «извращением», а фиктивный брак с молодой актрисой — поводом для насмешек. Ему везде чудились осуждающие взгляды. В кошмарах он видел, как вместо аплодисментов зрительный зал смеется над ним — «не таким, как все».
Однажды он не вышел на спектакль из-за сильного опьянения. После скандала клятвенно обещал Ефремову, что подобное не повторится. Спасаясь от депрессии, он начал принимать антидепрессанты, но вскоре к ним добавился алкоголь.
«Его крохотная квартира всегда была полна посторонних, — вспоминала Татьяна Догилева. — Одни хвастались: «Я пил у Богатырева!», другие просто тянули из него деньги«.
При солидных заработках (театр, кино, радио, телевидение) он вечно нуждался. «Зимой ходил в пальто, — рассказывала Догилева. — Когда я уговаривала купить дубленку, он ответил: «Я уже приобрел — полушубок у театрального сторожа!«
Богатырев бездумно растрачивал гонорары на сомнительных приятелей, далеких от искусства. С близкими коллегами общался лишь по телефону — поздно ночью, в нетрезвом состоянии, когда гости наконец покидали его квартиру. Утром его мучили стыд и похмелье.
Зимой 1989 года готовилась выставка его картин в доме Ермоловой — важное признание его как художника. Но здоровье стремительно ухудшалось. Чувствуя вину перед Ефремовым за пропущенный спектакль, он теперь не позволял себе ни одного отсутствия.
Больное сердце кричало об опасности, но он игнорировал тревожные сигналы. Даже в больнице уговаривал врачей отпускать его на спектакли — после выхода на поклон его возвращали в палату.
До открытия своей дебютной выставки Богатырев не дожил всего четыре дня. До 42-го дня рождения оставался ровно месяц.
Пришедшие на вернисаж друзья услышали трагические подробности его последних часов. Во время очередного шумного вечера в окружении гостей ему резко стало плохо. Вызванная «скорая» оказалась роковой — медсестра сделала укол, несовместимый с антидепрессантами в его организме. Алкоголь усугубил ситуацию.
Эта утрата оставила особую горечь. Юрий Богатырев прожил свою недолгую жизнь с удивительной искренностью и благородством.
