— А соус, Полина, вы сами делали? — спросила я, стараясь, чтобы голос звучал легко, почти беззаботно.
Полина, жена моего сына, ослепительно улыбнулась. Эта улыбка, казалось, могла осветить всю нашу небольшую кухню.
— Конечно, Анна Ивановна! Нашла рецепт у одного французского блогера. Немного петрушки, капля лимонного сока… Секретный ингредиент.
Мой сын Игорь посмотрел на жену с обожанием. Он буквально светился рядом с ней, и я каждый раз ловила себя на мысли, что мое материнское сердце должно быть спокойно.
Полина была воплощением успеха: стильная, амбициозная, с идеально выверенными манерами. Она держала вилку так, словно это был инструмент хирурга.
— Очень вкусно, — искренне похвалила я. — У тебя определенно талант.
Она кивнула, принимая комплимент как должное.
Ужин тек своим чередом. Мы говорили о новой работе Игоря, о политике, о пробках на дорогах. Я старалась быть просто фоном, тенью на стене их идеальной семейной жизни. Но одна тема не давала мне покоя.
— Полин, а как твой проект? — осторожно начала я. — Тот, с которым ты хотела на конкурс.
Полина открыла свое небольшое ивент-агентство. Идея была хорошая, но я видела, что она разрывается. Она хотела организовывать роскошные свадьбы для миллионеров, не имея ни одного реального заказа.
Ее плечи едва заметно напряглись.
— Все в процессе, Анна Ивановна. Ищем инвесторов. Это не так быстро, как хотелось бы.
— Конечно, — мягко согласилась я. — Просто… я помню, как сама начинала. У меня была маленькая швейная мастерская. И я тоже сначала мечтала шить платья для жен дипломатов.
Я улыбнулась своим воспоминаниям.
— А потом поняла, что мой настоящий хлеб — это школьная форма и заказы от местного театра. Не так гламурно, зато стабильно. Может, тебе стоит начать с мероприятий попроще? Дни рождения, корпоративы… Наработать репутацию.
Игорь бросил на меня быстрый, почти умоляющий взгляд. Он знал, что его жена не терпит советов. Но я видела в ее глазах усталость, которую она так тщательно маскировала. Мне хотелось помочь.
Полина медленно положила приборы на тарелку. Идеально ровно.
— Школьная форма? — переспросила она. Ее голос был ровным, но в нем что-то изменилось.
— Да. Это позволило мне поставить вас с сестрой на ноги после смерти отца, — ответила я так же спокойно.
Она подняла на меня глаза. В них больше не было ни капли тепла. Только холодный, оценивающий блеск.
Она обвела взглядом мою скромную квартиру, старенький, но ухоженный сервант, простую скатерть на столе. Ее взгляд снова остановился на мне.
— Вы ничего не добились в жизни, Свекровь — с чего мне вас слушать? — заявила она.
Эта фраза не была сказана громко. Она прозвучала почти буднично, как констатация факта. Но от нее у меня перехватило дыхание.
Игорь замер с вилкой в руке. Он смотрел то на меня, то на жену, и на его лице отражалось такое страдание, будто удар нанесли ему.
А я смотрела на Полину и впервые видела ее по-настояшему. Не милую, очаровательную девочку, влюбившую в себя моего сына.
А жесткого, безжалостного игрока, для которого люди делятся на полезных и тех, кого можно списать со счетов. И я, со своими советами про школьную форму, очевидно, попала во вторую категорию.
Воздух на кухне загустел, стал вязким. Первым опомнился Игорь. Он издал какой-то сдавленный звук, среднее между кашлем и стоном.
— Полина! Что ты такое говоришь? Извинись немедленно.
Но Полина даже не посмотрела на него. Ее взгляд был прикован ко мне. Она ждала моей реакции, словно хищник, наблюдающий за жертвой. Увижу ли я слезы? Растерянность? Унижение?
Я медленно взяла салфетку, промокнула уголки губ. Руки слегка дрожали, но я заставила их подчиниться.
— Добилась ли я чего-то, Полина, — сказала я ровно, — это вопрос философский. Я вырастила сына. Хорошего сына. Для меня это главное достижение.
Я посмотрела на Игоря. Он сидел бледный как полотно.
— А мой скромный бизнес позволил ему получить образование, благодаря которому он встретил тебя. Так что, возможно, моему «неуспеху» ты тоже немного обязана.
Я встала из-за стола.
— Спасибо за ужин, дети. Было очень вкусно. Но я, пожалуй, пойду прилягу. Что-то голова разболелась.
Я не стала ждать их ответа. Просто развернулась и ушла в свою комнату, аккуратно прикрыв за собой дверь. Я не хлопнула ею, не устроила сцену. Я просто лишила Полину зрелища, которого она так жаждала.
Прислонившись спиной к двери, я слышала их приглушенные голоса. Обрывки фраз.
— …совсем с ума сошла? Моей матери!
— А что я такого сказала? Правду?
— Какую правду?! Она всю жизнь на нас положила!
— Игорь, не надо делать из нее святую. Она обычная женщина из прошлого века с мышлением… соответствующим.
Их голоса удалялись к прихожей. Звякнули ключи. Хлопнула входная дверь.
Я села на кровать. Сердце колотилось где-то в горле. Дело было не в оскорблении.
Дело было в том, с какой легкостью и жестокостью это было сделано. Она не просто сказала гадость — она вынесла приговор. Мне, моему прошлому, всей моей жизни.
Через час позвонил Игорь.
— Мам, ты как? Прости ее, умоляю. Она… она не со зла. У нее сложный период.
— Игорь, — перебила я его, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Не нужно за нее извиняться. Человек всегда говорит то, что думает. Просто иногда для этого нужен подходящий момент.
— Мы едем домой. Я с ней поговорю. Серьезно поговорю.
Я слышала, как на фоне крикнула Полина:
— Скажи своей маме, что если она хочет, чтобы ее уважали, пусть сначала чего-то достигнет! А не живет в музее советской эпохи!
В трубке на мгновение повисло молчание. Видимо, Игорь отнял телефон ото рта.
— Мам, я… я перезвоню.
Он отключился. А я смотрела в темное окно. И впервые за много лет мне стало по-настоящему страшно за сына.
Он влюбился не в женщину. Он влюбился в красивую, глянцевую обложку, за которой скрывался безжалостный механизм по достижению успеха любой ценой. И цена, похоже, только начинала расти.
Прошла неделя. Неделя оглушительного вакуума. Игорь не звонил. Я знала, что он не может. Я представляла, какие баталии разворачиваются в их стильной квартире с панорамными окнами. Я не лезла, не давила, просто ждала.
В субботу вечером в дверь позвонили. Я открыла и увидела на пороге сына. Он был один. В руке — небольшая спортивная сумка.
Он выглядел так, словно не спал все эти дни. Уставший, осунувшийся, но с каким-то новым, жестким выражением в глазах.
— Привет, мам. Можно к тебе? На пару дней.
Я молча отступила, пропуская его в квартиру. Он прошел в гостиную, бросил сумку у дивана и тяжело опустился в кресло. Я села напротив.
— Я ушел от нее, — сказал он, глядя не на меня, а куда-то в стену.
Я ничего не ответила, давая ему выговориться.
— Всю неделю мы ругались. Я пытался ей объяснить. Говорил, что она перешла черту, что так нельзя… А она не понимает. Она искренне считает, что права.
Он усмехнулся безрадостно.
— Знаешь, что она мне сказала вчера? «Игорь, я строю империю. Я иду наверх. А ты тащишь за собой балласт.
Твоя мать — это прошлое. Она — символ неудачи. Ты должен выбрать: или ты со мной, в будущем, или с ней — в этом пыльном прошлом».
Он наконец посмотрел на меня. В его глазах стояла такая боль, что у меня сжалось сердце.
— Она говорила о тебе так, будто ты… вещь. Старая, ненужная вещь. И я вдруг понял. Дело ведь не в тебе. Дело во мне.
Это я позволил ей так думать. Я так восхищался ее силой, ее успехом, что не заметил, как эта сила превратилась в жестокость. Как ее амбиции сожгли в ней все человеческое.
— Она не змея, мам. Змея — живая. А она… механизм. Идеальный, красивый, но холодный. И я не хочу быть частью этого механизма.
Он потер лицо руками.
— Я собрал вещи и ушел. Она даже не пыталась остановить. Просто сказала: «Слабак». И отвернулась.
Я встала, подошла к нему и положила руку ему на плечо.
— Ты не слабак, сынок. Ты сделал самый сильный поступок. Ты выбрал себя. Свои корни.
Он поднял на меня мокрые глаза и впервые за эту неделю улыбнулся. Слабо, но искренне.
— Можно я поживу у тебя немного? Пока не найду квартиру.
— Живи сколько нужно, — ответила я, поглаживая его по волосам, как в детстве. — Я, может, и не построила империю.
Зато у меня всегда найдется для тебя комната. И горячий ужин.
Мы сидели так еще долго. За окном стемнело. И я думала о том, что Полина, наверное, права. Я действительно ничего не добилась в ее понимании успеха.
Но сейчас, глядя на своего сына, который сумел отличить блеск от тепла и выбрал тепло, я чувствовала себя самым богатым человеком на свете. И это было мое главное, несокрушимое достижение.
Два месяца спустя осень окончательно вступила в свои права. Вечера стали длиннее, а воздух за окном — прозрачнее и холоднее.
Жизнь в моей маленькой квартире обрела новый, спокойный ритм. Игорь нашел себе небольшую студию на другом конце города, но почти каждый второй вечер приезжал ко мне. Не из чувства долга, а по желанию.
Он изменился. Ушла та лихорадочная, почти болезненная погоня за успехом, которая сквозила в каждом его жесте, когда он был с Полиной.
Он словно сбросил с себя тяжелый, дорогой, но совершенно не подходящий ему по размеру пиджак. Он стал проще говорить, чаще смеяться.
Иногда он просто сидел в кресле и читал, и в этой простой сцене было столько умиротворения, сколько я не видела в нем за все годы его брака.
Развод они оформили быстро, почти безболезненно. Полина не стала ничего делить.
Я думаю, в ее системе ценностей борьба за совместно нажитое имущество была бы признанием того, что этот брак для нее что-то значил. А она, очевидно, вычеркнула его из своей биографии как неудачный проект.
Однажды вечером Игорь приехал особенно задумчивым. Он молча ужинал, а потом, когда мы сидели в гостиной, протянул мне свой планшет.
— Смотри.
На экране был открыт глянцевый, безупречно стильный сайт. Крупными буквами — «Империя Полины».
Ее ивент-агентство. Я увидела ее фотографию: идеальная укладка, жесткий взгляд, дорогая блузка. Она смотрела с экрана как генеральный директор транснациональной корпорации.
— Она получила финансирование, — тихо сказал Игорь. — Нашел ее инвестор. Какой-то медиамагнат. Теперь у нее все будет.
Я промолчала, не зная, что сказать.
— Я пролистал сайт, — продолжил он, забирая у меня планшет. — Просто из любопытства. Открыл раздел «Наша философия».
Он нажал на ссылку. Текст был написан выверенным, холодным языком бизнес-тренингов.
«Мы не боимся смелых решений».
«Мы отбрасываем устаревшие модели». «Мы ценим только движение вперед, без оглядки на прошлое».
Игорь поднял на меня глаза.
— Она даже свою жизненную позицию превратила в бренд. «Отбрасываем устаревшие модели». Это ведь она про тебя говорила. А потом и про меня.
В его голосе не было ни обиды, ни злости. Только холодное, окончательное понимание. Он словно смотрел на чужого, незнакомого человека.
— Мне ее даже не жаль. Я просто… ничего к ней не чувствую. Пустота.
Он выключил планшет и отложил его в сторону.
— Знаешь, я тут на работе взялся за проект, который все считали провальным. Старая система, никому не нужная.
Я потратил месяц, пересобрал ее, и она заработала. Начальник премию выписал. Сказал, у меня талант — видеть ценность в том, на чем другие поставили крест.
Он улыбнулся мне.
— Наверное, это у меня от тебя. Ты ведь тоже всю жизнь чинила то, что другие считали безнадежным.
Я подошла к окну. На улице зажигались фонари, город готовился ко сну.
— Может быть, сынок. Это не приносит миллионов. Но позволяет спать спокойно.
В тот вечер мы больше не говорили о Полине. Мы обсуждали его новый проект, смеялись над старым фильмом, который шел по телевизору.
И когда он уезжал, я поняла, что Полина была права лишь в одном. Мы с ней действительно из разных миров.
Ее мир — это мир империй, которые строятся на руинах прошлого. Мой мир — это мир, где самое большое достижение — сохранить то, что любишь, и починить то, что сломалось.
И глядя вслед уходящему сыну, я знала, что моя маленькая, «неуспешная» вселенная победила.
