Коробки они привезли в субботу. Не так много, как ожидала Анна Фёдоровна, но достаточно, чтобы заставить узкий коридор её двушки казаться забитым до отказа.
Сын, Вадим, занёс последнюю, вытер пот со лба и виновато улыбнулся.
— Мам, мы ненадолго. Только пока с документами на ипотеку всё уладится.
Рядом стояла его жена, Ангелина. Оглядывала квартиру цепким, оценивающим взглядом, будто прикидывала рыночную стоимость стен.
— Здесь нужно всё менять, конечно, — произнесла она скорее для себя, чем для кого-то ещё.
Анна Фёдоровна сделала вид, что не расслышала. Она суетилась, предлагая гостям поесть с дороги, но они отказались. Ангелина тут же принялась распаковывать одну из коробок.
— Так, вот этот торшер я поставлю здесь, у кресла. А ваш, — она кивнула на старую лампу с бахромой, — придётся убрать. Он не вписывается в концепцию.
Сердце Анны Фёдоровны пропустило удар. Эту лампу они с покойным мужем покупали на первую годовщину свадьбы. Она была свидетельницей всей их жизни.
— Геля, может, не надо так сразу? — вмешался Вадим, заметив выражение лица матери. — Мы же в гостях.
— В каких гостях? — Ангелина обернулась, и её тон заставил Вадима съёжиться. — Мы теперь тут живём. Временно, но живём. И я хочу, чтобы мне было комфортно.
Она говорила это сыну, но смотрела прямо на Анну Фёдоровну.
Следующие пару часов превратились в кошмар. Ангелина с энергией полководца двигала мебель, командовала Вадимом, который покорно таскал стулья и тумбочки.
Анна Фёдоровна молча наблюдала, как её уютный, обжитой мир рушится на глазах. Каждый сдвинутый предмет отзывался в ней глухой болью.
Конфликт разразился из-за старого книжного шкафа в гостиной. Он был из тёмного, почти чёрного дерева, с резными дверцами.
— Вот это чудовище точно нужно на помойку, — безапелляционно заявила Ангелина, постучав по нему костяшкой пальца. — Он занимает всю стену. Сюда идеально встанет наш белый стеллаж.
— Этот шкаф делал мой отец, — тихо, но твёрдо сказала Анна Фёдоровна. — Он останется здесь.
Ангелина удивлённо вскинула бровь. Она не привыкла к возражениям.
— Анна Фёдоровна, это нерационально. Он съедает пространство. Вадим, скажи ей.
Сын посмотрел на мать умоляюще.
— Мам, ну правда, он такой громоздкий…
— Он. Останется. Здесь, — повторила Анна Фёдоровна, отчеканивая каждое слово. В её голосе появилась сталь, которой она сама от себя не ожидала.
Ангелина усмехнулась, но как-то очень неприятно, уголком рта. Она подошла к свекрови почти вплотную.
— Давайте проясним один момент, чтобы сэкономить время и нервы, — её голос стал вкрадчивым и оттого ещё более угрожающим.
— Теперь это не ваш дом — вы тут просто доживаете последние годы. А мы будем строить здесь нашу жизнь. Так что привыкайте.
Слова упали в звенящую пустоту комнаты. Вадим отвёл глаза, делая вид, что страшно занят разглядыванием рисунка на обоях.
Анна Фёдоровна смотрела на невестку, потом перевела взгляд на сына. На его ссутулившуюся спину, на то, как он старательно избегал её взгляда. И в этот момент она поняла, что война объявлена. И вести её придётся в одиночку.
Битва оказалась тихой, изматывающей, партизанской. Первые несколько дней они почти не разговаривали, передвигаясь по квартире как три тени. Атмосфера была настолько плотной, что, казалось, её можно резать ножом.
Ангелина нанесла следующий удар исподтишка.
Однажды вечером Анна Фёдоровна вошла в гостиную и увидела, что её старая лампа с бахромой исчезла. На её месте стоял безликий хромированный торшер, изливавший холодный, мертвенный свет.
— Где лампа? — спросила она, и голос её дрогнул.
— Я её убрала на балкон. Вместе с прочим хламом, — отозвалась Ангелина из кухни. Она даже не повернулась. — Не переживайте так, я её даже в коробку упаковала.
Анна Фёдоровна ничего не ответила. Она молча вышла на балкон. Лампа действительно стояла там, сиротливо прижавшись к стене. Рядом валялись и другие «изгнанники»: её любимая ваза, стопка старых журналов, плетёная корзинка для рукоделия.
Ночью она почти не спала. В голове зрел план. Это была мелкая, недостойная месть, но она чувствовала, что если не сделает хоть что-то, то просто задохнётся от бессильной ярости.
Утром, когда молодые ещё спали, она взяла лейку и, проходя мимо нового белого ковра Ангелины, «случайно» споткнулась. Вода широким потоком хлынула на белоснежный ворс.
— Ой, какая я неловкая! — громко сокрушалась она, чтобы её точно услышали.
Ангелина выскочила из спальни. Её лицо исказилось от гнева, но она сдержалась.
— Ничего страшного, Анна Фёдоровна. С кем не бывает. Высохнет.
Но с этого момента негласные правила были отменены. Началось открытое противостояние. Ангелина полностью оккупировала кухню.
Появилась новая посуда, модная кофемашина, которая фырчала и плевалась, и тостер, который сжигал хлеб. Старые кастрюли и тарелки Анны Фёдоровны были безжалостно сосланы в самый дальний ящик.
— Вадим, твоя мама опять пересолила суп, — жаловалась Ангелина мужу так, чтобы свекровь это слышала. — Я не могу это есть.
Вадим только вздыхал и пытался быть для всех хорошим.
— Геля, ну мама старалась. Мам, ну ты в следующий раз поменьше соли.
Он был как сломанный буфер между двумя поездами, идущими на таран.
Развязка наступила через неделю. Анна Фёдоровна осваивала подаренный внучкой планшет и решила посмотреть, что такое «сайты объявлений». Просто из любопытства.
Она ввела в поиск «продам шкаф старинный» и замерла. На второй же фотографии она увидела его. Резной шкаф своего отца. Сфотографированный в её гостиной. Цена стояла смехотворная. «Самовывоз. Срочно», — гласила приписка.
Она медленно подняла глаза от экрана. Ангелина сидела напротив, в её кресле, и самодовольно улыбалась. Она ждала этого момента.
— Понравилось объявление? — спросила она с издевательской сладостью в голосе. — Покупатели уже завтра приедут. Деньги нам на первоначальный взнос очень пригодятся.
Анна Фёдоровна встала. Она не чувствовала ни страха, ни унижения. Только холодную, кристально чистую ярость.
— Вадим! — позвала она сына. Голос её не был громким, но в нём была такая власть, что Вадим тут же появился в дверях. — Подойди сюда.
Он подошёл, с тревогой глядя то на мать, то на жену.
— Ты это видел? — она протянула ему планшет.
Вадим посмотрел на экран, и лицо его стало бледным.
— Геля… ты же обещала…
— А что я обещала? — взвилась Ангелина. — Обещала, что мы решим этот вопрос! Вот, я его решаю. Нам нужны деньги! А твоя мать сидит на этом барахле, как собака на сене!
— Это не барахло, — отрезала Анна Фёдоровна. Она повернулась к невестке. — Ты не продашь ничего из этого дома. Потому что ты здесь никто.
— Ошибаетесь, — усмехнулась Ангелина. — Я будущая хозяйка. А вы — просто досадное недоразумение, которое мешает нам жить. И я это очень скоро исправлю. У меня есть на это свои методы.
Утро было наполнено демонстративным спокойствием. Ангелина порхала по квартире, напевая под нос какую-то мелодию.
Она уже мысленно потратила деньги за шкаф и предвкушала скорую победу. Анна Фёдоровна сидела в своём кресле и неторопливо пила чай, глядя в окно. Её невозмутимость начала нервировать невестку.
— Что, уже смирились? — не выдержала Ангелина. — Правильно. В вашем возрасте вредно волноваться.
Анна Фёдоровна медленно повернула голову.
— Я не волнуюсь, деточка. Я жду гостей.
В полдень раздался звонок в дверь. Ангелина бросилась открывать, на её лице была торжествующая улыбка. Покупатели пришли.
Но на пороге стояла её ровесница, стильно одетая девушка с короткой стрижкой и очень знакомыми Анне Фёдоровне глазами. За её спиной маячили двое крепких мужчин в рабочей форме.
— Полина? — растерянно пробормотал Вадим, выглядывая из-за плеча жены. — Ты что тут делаешь?
— Привет, дядя Вадик, — улыбнулась девушка. — Бабуль, я не опоздала?
— В самый раз, внученька, — ответила Анна Фёдоровна, поднимаясь с кресла.
Ангелина смотрела то на девушку, то на свекровь, ничего не понимая.
— Какие ещё внучки? Вы кто такие? Если вы по объявлению, то мы почти договорились…
— Мы не по объявлению, — перебила её Полина, входя в квартиру. Она обвела гостиную хозяйским взглядом. — Мы приехали забрать своё.
Она щёлкнула пальцами, и грузчики деловито вошли следом.
— Что значит «своё»? — взвизгнула Ангелина.
Анна Фёдоровна подошла к серванту и достала папку с документами. Она положила её на стол перед невесткой.
— Ознакомься, Геля. Это дарственная. Я подарила эту квартиру своей внучке Полине три года назад. С правом моего пожизненного проживания.
Она сделала паузу, давая словам впитаться.
— Так что хозяйка здесь — она. А я — её самый дорогой жилец. И ни одна вещь из этой квартиры не может быть продана или выброшена без её согласия.
Лицо Ангелины менялось на глазах: от недоумения к ярости, а затем к бессилию. Она посмотрела на Вадима, ища поддержки, но тот стоял, опустив голову, и разглядывал свои ботинки. До него наконец дошло.
— А теперь, — продолжила Полина уже официальным тоном, — поскольку вы, Ангелина, своими действиями создали для моей бабушки,
Анны Фёдоровны, невыносимые условия проживания, я, как собственник, прошу вас освободить мою жилплощадь.
Она положила сверху на папку официальное письмо, отпечатанное на гербовой бумаге.
— Мой юрист даёт вам двадцать четыре часа. Эти ребята, — она кивнула на грузчиков, — помогут вам вынести ваши вещи. Прямо сейчас.
Один из грузчиков подошёл к белому стеллажу Ангелины.
— Этот паковать?
Ангелина молчала, её губы сжались в тонкую нитку.
— Да, — твёрдо сказала Анна Фёдоровна. — И торшер. И кофемашину. И коробки с балкона. Всё.
Вадим поднял глаза на мать. В них стояли слёзы.
— Мама… прости.
Анна Фёдоровна посмотрела на него долгим, тяжёлым взглядом.
— Иди, Вадим. Просто иди.
Через час квартира была пуста. Исчезли коробки, безликая мебель, запах чужого парфюма. Анна Фёдоровна и Полина стояли посреди гостиной. Внучка обняла её за плечи.
— Ты молодец, бабуль. Ты настоящая тигрица.
Анна Фёдоровна улыбнулась. Она подошла к балкону, взяла свою старую лампу с бахромой и бережно поставила её на место, рядом с креслом.
Щёлкнула выключателем. Комнату залил мягкий, тёплый свет. Её свет. В её доме.
