Анна протирала пыль с книжных полок в гостиной, когда услышала знакомое покашливание Серафимы Петровны за спиной. Свекровь появлялась всегда неслышно, словно материализовалась из воздуха, чтобы застать невестку врасплох.
— Опять пыль не там вытираешь, — проворчала пожилая женщина, поправляя халат. — Видишь, на телевизоре как грязно? А ты тут с книжками возишься.
Анна сжала губы, но промолчала. Три месяца совместной жизни научили её не вступать в пререкания. Максим где-то в глубине квартиры возился с компьютером, а семилетний Мишка делал уроки на кухне. Мальчик старательно выводил буквы в прописи, высунув кончик языка от усердия.
— Мишенька, — Серафима Петровна прошла на кухню, — не горбись так, спину испортишь. И зачем тебе эти крючочки-палочки? В мое время дети в семь лет уже читать начинали, а не каракули выводить.
— Бабуля, я умею читать, — тихо ответил мальчик, не поднимая головы. — Это прописи, нам задали.
— Ну да, ну да. В нашей семье все рано развивались. Максим в пять лет стихи наизусть рассказывал.
Анна почувствовала, как сжимается что-то в груди. Каждый день одно и то же — тонкие уколы, намеки, сравнения. Серафима Петровна словно нащупывала болевые точки и методично на них давила.
— Мам, а где Аня? — послышался голос Максима из коридора.
— Тут я, — отозвалась Анна, складывая тряпку.
Максим появился в дверном проеме, растрепанный, в домашних штанах. За три месяца брака он заметно располнел — Серафима Петровна кормила сына так, словно он только что вернулся из армии.
— Слушай, мне тут мама напомнила, — он почесал затылок, — у неё скоро день рождения. Шестьдесят лет, серьезная дата.
— Конечно, — кивнула Анна. — Мы обязательно отметим. Торт закажем, стол накроем.
Максим переглянулся с матерью. Серафима Петровна значительно подняла брови и скрылась в своей комнате, но Анна поняла — разговор был заранее продуман.
— Дело в том, — Максим присел на край стула, — что мама всю жизнь мечтала о даче. Ну, ты знаешь, она об этом лет десять говорит. И вот я подумал… может, подарим ей дачу? К юбилею?
Анна медленно опустила чашку, которую держала в руках.
— Максим, ты понимаешь, сколько это стоит?
— Ну да, денег много нужно. Но я придумал, как их достать.
Что-то в его интонации заставило Анну насторожиться. Максим говорил слишком бодро, словно убеждал сам себя.
— Каким образом?
— Твой бывший же ребёнку комнату оставил — вот её и продадим, — сказал он, и по выражению его лица стало ясно, что он считает идею гениальной.
Анна почувствовала, как холодок пробежал по спине.
— Ты серьезно?
— А что такого? Ну подумай сама — комната-то пустует. Мишка здесь живет, зачем ему та комната? А деньги от продажи пойдут в семью. Маме на дачу, нам на жизнь.
— Максим, — Анна говорила медленно, подбирая слова, — это имущество Миши. Его отец оставил ему эту комнату. Я не имею права её продавать.
— Какой отец? — фыркнул Максим. — Который алименты не платит и за три года ни разу не позвонил? Хороший отец, нечего сказать.
— Это не меняет сути. Комната принадлежит ребенку.
— Ребенку семь лет! — голос Максима становился резче. — Он даже не понимает, что такое собственность. А мать столько лет мечтала…
— Мама, — Мишка поднял голову от тетради, — о чем вы говорите?
— Ни о чем, сынок, — быстро ответила Анна. — Делай уроки.
Но мальчик уже слушал, его темные глаза смотрели то на мать, то на отчима.
— Ань, будь разумной, — Максим придвинулся ближе. — Какая разница? Мишка всё равно тут живет, а комната зря пустует. И потом, мы же семья теперь. Всё общее должно быть.
Анна встала и прошла к окну. На улице моросил октябрьский дождь, и стекла покрылись мелкими каплями. Три месяца назад она была так счастлива — наконец-то встретила мужчину, который принял её с ребенком. Максим тогда казался добрым, понимающим. Даже с Мишкой ладил, учил его кататься на велосипеде, читал на ночь сказки.
— Максим, я не могу продать комнату сына. Это неправильно.
— Неправильно? — голос мужа стал жестким. — А правильно — это когда мать в шестьдесят лет не может получить подарок от сына, потому что его жена ставит интересы чужого ребенка выше семьи?
— Чужого? — Анна обернулась. — Мишка — мой сын. А значит, и твой теперь. Или нет?
Максим замолчал, но по его лицу она поняла — он уже принял решение.
— Ну, — в голосе Серафимы Петровны, появившейся в дверях, звучала притворная грусть, — я думала, Максим уже взрослый мужчина, может сам решать, как маме помочь. А оказывается, всё еще под каблуком ходит.
— Мама, не надо, — пробормотал Максим, но в его голосе не было убежденности.
— Да что тут говорить? — Серафима Петровна села в кресло, театрально вздохнув. — Я всю жизнь мечтала о даче. Всю жизнь! А теперь, когда сын мог бы помочь, какая-то комнатенка оказывается важнее материнского счастья.
— Серафима Петровна, — Анна повернулась к свекрови, — понимаю, что вы хотите дачу. Но эта комната — всё, что осталось у Миши от отца. Это его будущее.
— Будущее? — Пожилая женщина усмехнулась. — У ребенка есть дом, еда, одежда. Чего ему еще? А в мое время дети были благодарны за то, что имели.
Мишка сидел за столом, сжавшись в комочек. Анна видела, как он старается не плакать, как дрожат его маленькие плечи.
— Максим, — она подошла к мужу, — давай обсудим это позже. Спокойно.
— Нет, давай сейчас, — он встал, и Анна увидела в его глазах что-то незнакомое, холодное. — Либо ты согласишься продать комнату, либо…
— Либо что?
— Либо думай сама. Если тебе какой-то клоповник дороже моей матери, то вы с мальчишкой можете туда и сваливать.
Тишина повисла в комнате. Даже Серафима Петровна замолчала, видимо, не ожидавшая такой резкости от сына.
— Мама, — тихо сказал Мишка, — пойдем домой.
Анна посмотрела на сына, потом на мужа, потом на свекровь. Три месяца — и всё рухнуло. Иллюзии, надежды, вера в то, что можно построить новую семью.
— Хорошо, — сказала она спокойно. — Собирайся, Миша.
Максим, видимо, не ожидал такой реакции.
— Ань, да ладно тебе. Ну что ты… Я не то хотел сказать.
Но Анна уже прошла в спальню и начала складывать вещи в сумку. Движения её были четкими, решительными. Мишка молча принес свой школьный рюкзак и тетради.
— Мама, бабушка плохая? — шепотом спросил он.
— Нет, солнышко. Просто мы не подходим друг другу.
— А дядя Максим?
Анна на секунду остановилась, глядя на фотографию их свадьбы на тумбочке.
— Дядя Максим… он не плохой. Просто запутался.
Максим стоял в дверях, когда они собирались уходить.
— Анька, ну не уходи. Давай поговорим нормально.
— О чем говорить, Максим? Ты готов продать имущество моего ребенка ради подарка матери. О чем тут говорить?
— Но она же моя мать! Она столько для меня сделала!
— И что, теперь я должна лишить сына будущего ради её прихотей?
— Это не прихоти! Дача — это её мечта!
Анна посмотрела на него долгим взглядом.
— Знаешь, Максим, когда я была маленькой, моя мама тоже о чем-то мечтала. О новом платье, о путешествии, о многом. Но она никогда не просила меня отдать ради этого то, что мне принадлежало. Потому что понимала — у детей должно быть что-то своё, неприкосновенное.
— Аня, постой…
Но она уже взяла Мишку за руку и направилась к выходу.
Комната оказалась крошечной, но уютной. Анна привела её в порядок за неделю, и теперь здесь было чисто и светло. Мишка устроил в углу игровую зону, повесил на стену рисунки.
— Мам, а нам хорошо вдвоем? — спросил он как-то вечером, помогая накрывать на стол.
— Очень хорошо, солнышко.
И это была правда. Без постоянного напряжения, без оглядки на чужое настроение, без необходимости оправдываться за каждый шаг. Анна даже не сразу поняла, насколько устала от той жизни.
Максим звонил первые две недели. Просил вернуться, обещал поговорить с матерью, клялся, что больше никогда не будет поднимать вопрос о комнате. Но Анна помнила его глаза в тот вечер, помнила, как легко он готов был пожертвовать интересами ребенка.
— Ты понимаешь, — сказала она ему в последнем разговоре, — дело не в комнате. Дело в том, что ты не считаешь Мишку своим сыном. Для тебя он так и остался «прицепом», как говорила твоя мать.
— Это не так!
— Так, Максим. Иначе ты бы никогда не предложил продать его наследство.
После этого он не звонил.
Документы на развод Анна подала через месяц. А еще через два недели познакомилась с Андреем.
Он жил в соседней квартире, работал программистом, воспитывал восьмилетнего сына после смерти жены. Познакомились они банально — Мишка заболел, а Анне срочно нужно было в аптеку. Андрей предложил посидеть с мальчиком.
— Я привык, — сказал он просто. — У меня такой же непоседа.
Его сын Данила оказался спокойным, начитанным мальчиком. Он и Мишка быстро подружились, вместе делали уроки, играли в компьютенрные игры.
— Мам, — сказал как-то Мишка, — дядя Андрей не спрашивает, почему у меня нет папы.
— А дядя Максим спрашивал?
— Не спрашивал, но я видел, что ему неудобно. А дядя Андрей говорит, что семьи бывают разные, и это нормально.
Анна сидела на маленькой кухне, пила чай и думала о том, как странно складывается жизнь. Полгода назад она была замужней женщиной, жила в большой квартире, мечтала о стабильности. Теперь у неё — крошечная комнатка в областном городке, работа в местной библиотеке и… покой.
За окном шумели березы, Мишка в соседней комнате читал вслух Данилке сказку про Чипполино. Андрей обещал зайти вечером, хотел обсудить план совместной поездки на дачу к своим родителям.
— Мам, — Мишка заглянул на кухню, — а мы больше не вернемся к бабушке Симе?
— Нет, солнышко. Не вернемся.
— И хорошо, — серьезно сказал мальчик. — Она злая. И дядя Максим тоже стал злой, когда мы с ней жили.
Анна обняла сына.
— Знаешь, Мишенька, иногда люди меняются не в лучшую сторону, когда рядом с ними тот, кто их портит. Это не значит, что дядя Максим плохой. Просто он выбрал жить так, как удобно его маме, а не как правильно для всех.
— А дядя Андрей?
— Дядя Андрей… он другой.
И это была правда. Андрей не пытался заменить Мишке отца, не требовал благодарности за то, что принял женщину с ребенком. Он просто был рядом — надежный, спокойный, понимающий.
Вечером, когда мальчики уснули, они сидели на крошечном балконе, пили чай и разговаривали о работе, о детях, о планах.
— Анна, — сказал вдруг Андрей, — ты не жалеешь, что ушла?
Она посмотрела на него, потом на окна своей новой квартиры, где за тонкими занавесками горел мягкий свет.
— Знаешь, я долго думала об этом. И поняла: жалеть можно только о том времени, которое потратила на иллюзии. О том, что поверила — можно построить семью, не считаясь с интересами ребенка. Но я не жалею, что ушла. Мишка стал спокойнее, увереннее в себе. Да и я… я снова дышу свободно.
— А как же любовь? — тихо спросил Андрей.
Анна помолчала, прислушиваясь к ночным звукам за окном.
— Любовь бывает разная. И если она требует принести в жертву самое дорогое — то это не любовь.
Андрей кивнул.
— Моя жена говорила: настоящая любовь — это когда человек готов принять тебя со всем, что тебе дорого. Не заставлять выбирать между собой и твоими близкими.
— Мудрая была женщина.
— Да. И я думаю, она была бы рада, что Данила растет в семье, где его принимают и любят таким, какой он есть.
Анна взяла его руку в свою.
— А я рада, что мой Мишка наконец может быть ребенком, не оправдываясь за то, что существует.
Где-то далеко, в большом городе, Максим, наверняка, сидел рядом с матерью, и они обсуждали, какая неблагодарная попалась невестка. Может быть, они даже купили ту дачу — взяв кредит или заняв у родственников.
Но здесь, в маленькой квартирке, пахнущей ромашковым чаем и детскими книжками, была своя, настоящая жизнь. Без громких слов о семейном долге, без жертв и упреков. Просто жизнь, где каждый имел право быть собой.
— Мам, — сонный голос Мишки донесся из комнаты, — а завтра дядя Андрей покажет нам своих кроликов?
— Покажет, солнышко. Спи.
Анна улыбнулась. Кролики, дача, совместные ужины, помощь с уроками — всё то, о чем она мечтала, создавая новую семью. Только получилось это совсем не там, где ожидала, и совсем не с тем человеком, которого выбрала сначала.
Но получилось. И это было главное.
