Дверной звонок прозвенел так резко, что Настя вздрогнула, чуть не выронив чашку с уже остывшим чаем. Она только уложила полуторагодовалую Машу, и эти полчаса тишины были священны – шанс перевести дух, допить чай, может быть, даже посмотреть пару глупых роликов в телефоне. Сердце почему-то неприятно екнуло. Кто это в семь вечера?
Подойдя к глазку, она ахнула. На площадке стояли… папа и мама Сергея. Николай Иванович и Катерина Петровна. Николай Иванович, солидный и чуть смущенный, держал два огромных, видавших виды чемодана. Катерина Петровна, бодрая, как всегда, сжимала в руках огромный полиэтиленовый пакет, из которого угрожающе торчали банки с соленьями. И еще… ведро? Да, обычное эмалированное ведро, доверху набитое огурцами. Запах дороги, пота и свежего укропа витал в воздухе даже сквозь дверь.
– Сереженька? Настенька? Открывайте, это мы! – раздался пронзительный голос свекрови.
Настя машинально повернула ключ. Дверь распахнулась.
– Мама? Папа? Вы чего… как? – растерянно пробормотала она, отступая под натиском чемоданов и пакета.
Катерина Петровна прошествовала в прихожую, окинула быстрым взглядом тесное пространство и, поставив ведро с огурцами прямо на паркет (Настя внутренне содрогнулась), объявила с сияющей улыбкой:
– Приехали! Мы к вам переезжаем, пока жилье не найдем! Месяц, думаю, хватит? Ну, смотря как поиски пойдут. А вы чего так удивленные? Серега же в курсе!
– В курсе? – эхом отозвалась Настя, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Сергей? Он должен быть на работе до девяти. И он ничего не говорил!
Николай Иванович, осторожно протискивая чемоданы, пробормотал, глядя куда-то в сторону ботинок:
– Ну, сынок… вроде как… говорил мы созванивались… Он не против… Мы недолго.
– Какой не против?! – мысленно закричала Настя. В их двушке в хрущевке и так яблоку негде упасть! Они с Сергеем ютились в одной комнате, вторая была детская Маши. Где… где разместить еще двух взрослых людей? И ведро огурцов?!
– Мама, папа, проходите… – с усилием выдавила она, пытаясь сохранить подобие гостеприимства. – Серега только позже будет… Он… ничего не говорил, что вы сегодня. И… надолго.
Катерина Петровна махнула рукой, уже снимая пальто и вешая его на крючок, явно предназначенный для легкой куртки Насти.
– А, пустяки! Сюрприз! Так даже интереснее. Мы как раз из деревни, огурчики свои привезли, помидорчики закатали. Живые витамины! А где наша внученька? Ой, спит? Ну ничего, проснется – бабушка с дедушкой тут! – Она уже двигалась на кухню, явно собираясь осваивать территорию. – Ой, кухонька у вас… уютненькая. Маленькая, конечно. Но мы не стеснительные! Папа, неси чемоданы в… а где нам разместиться-то, Настенька?
Настя почувствовала, как в висках застучало. Месяц. Месяц. В их крошечной квартире. Свекровь, которая всегда знает, как лучше. Свекор, тихий, но занимающий много места просто своим присутствием. И ведро огурцов в прихожей.
– Мама, папа, – начала она, стараясь говорить максимально спокойно, – у нас… только две комнаты. Детская Машина… и наша. Гостиная… она же кухня-столовая, по сути. Диван… он старый, раскладывается плохо, пружины торчат…
– Ой, Настюш, не беда! – Катерина Петровна уже открывала шкафчики на кухне, оценивая содержимое. – Мы на полу можем! Матрасик привезли надувной! В зале отлично поместимся. Ты не переживай! Мы люди простые, не избалованные. Главное – крыша над головой, пока квартиру ищем. Временная съемная какая-то дрянь попалась, контракт разорвали, а новая еще не готова… Сроки поджимают! Выручайте, родные!
Николай Иванович молча поставил чемоданы у стены, заняв половину узкого прохода в зал. Он выглядел виноватым и очень усталым.
– Да, Настя, извини за беспокойство… – тихо сказал он. – Мы бы не стали, но… выкрутиться не получилось. Месяц – и мы вас освободим. Обещаю.
Настя понимала, что спорить сейчас бесполезно. Они уже здесь. С чемоданами. С ведром огурцов. И с матрасом где-то там, в багажнике старой «Лады». Остается только принять неизбежное и ждать Сергея. Ох, и что же он ей скажет?
Сергей пришел поздно. Увидев в прихожей чемоданы родителей, он замер, как вкопанный. Его лицо выражало такую степень неподдельного ужаса, что Настя, уже кипящая от возмущения, чуть не расхохоталась. Или не заплакала. Сложно было понять.
– Сереженька, сынок! – Катерина Петровна вылетела из кухни, где уже вовсю готовился ужин на четверых (хотя Настя планировала омлет). – Пришел! Мы приехали! Жилье наше временное оказалось – ну, полный развод, сынок! Сырость, плесень… Мы к вам! На месяцок!
– Мам… – Сергей сглотнул, бросая на Настю взгляд, полный паники и извинений. – Ты же говорила… ты же говорила, что подумаете! Я не думал, что вы прямо… сегодня! И с вещами! Настя… прости…
– Да что тут думать-то! – махнула рукой свекровь. – Дело-то срочное! Решение приняли – и в путь! Настенька, родная, накрой на стол, ужинать будем! Сережа, иди руки мой, папу зови!
Первый ужин прошел в странной атмосфере натянутой вежливости. Николай Иванович молча клевал носом, измотанный дорогой. Катерина Петровна щебетала о деревенских новостях, о негодяях-арендодателях, о пользе домашних солений. Сергей и Настя переглядывались красноречивыми взглядами. Маша проснулась, и Катерина Петровна с упоением взяла на себя бабушкины обязанности, громко комментируя каждое движение внучки и давая Насте непрошеные советы по уходу.
– Ой, она у тебя, Настюш, холодненькими ручками! Шапочку надо дома носить! И носочки! Небось, сквозняки тут гуляют! – заявила она, укутывая и без того тепло одетую Машу в принесенный ею же плед.
Настя стиснула зубы. Сквозняки. В их душной, набитой людьми квартирке. Отличное начало.
Первые дни стали проверкой на прочность. Катерина Петровна вставала с петухами – в 5 утра. И начинала жить. Громко. Стук кастрюль, грохот табуретки, на которую она вставала, чтобы достать что-то с верхней полки кухонного шкафа (хотя Настя сто раз говорила, что там ничего нужного нет), громкое включение радио на «народные песни». Маша, чутко спавшая рядом в детской, просыпалась и начинала плакать. Настя, едва засыпавшая к четырем утра после ночной возни с ребенком, чувствовала себя зомби.
– Мама, пожалуйста, тише утром, – взмолился Сергей на третий день, с трудом отрывая голову от подушки в семь утра. – Маша просыпается, Настя не высыпается…
– Ой, извините, дорогие! – Катерина Петровна прикрыла рот рукой, изображая раскаяние, но в глазах читалось легкое непонимание. – Я же потихонечку! Деревенская привычка, рано вставать. Да и вам полезно, Сереженька! Ранняя птичка Божью росинку пьет! Настенька, не сердись, я сейчас кашку сварю, полезную!
Настя молча выпила обезболивающее. Ей казалось, что стены квартиры медленно, но верно сдвигаются. Личное пространство испарилось. Везде были вещи свекров: тапки Николая Ивановича у порога, вязаная кофта Катерины Петровны на спинке единственного кресла в зале, пахнущие деревней полотенца в ванной рядом с ее розовым мягким халатом. И ведро огурцов перекочевало на балкон, но его присутствие ощущалось везде, как символ вторжения.
Быт превратился в череду мелких, но изматывающих конфликтов. Катерина Петровна имела твердое мнение обо всем: как правильно мыть полы (только с горчицей!), как варить суп (никаких пакетированных бульонов, только косточка на три часа!), как воспитывать Машу (больше строгости, меньше сюсюканий!). Она искренне пыталась помочь – перемыла все окна (оставив разводы), перебрала все вещи в шкафу у Маши (переложив все по-своему), приготовила обед на три дня вперед (заняв все контейнеры и место в холодильнике). Но каждое ее действие сопровождалось комментарием или советом, который звучал как укор.
– Настенька, а зачем тебе столько косметики? – удивлялась она, заглядывая в Настину косметичку в ванной. – Это все на лицо? Ой, не испортишь кожу-то? Вот я водой умываюсь, и ничего, кожа гладкая!
– Сереженька, ты опять в этих джинсах рваных? – качала головой она, видя его выходной наряд. – Как бомжик! Неужели Настя не купит тебе нормальные штаны? Мужика надо держать в порядке!
– Ой, Машенька, не плачь! Бабушка даст конфетку! – Это было уже святотатство. Настя категорически запрещала давать ребенку сладкое до двух лет.
– МАМА! – впервые за все время резко сказала Настя, выхватывая конфету из рук свекрови. – Я просила! Никаких конфет!
Катерина Петровна обиженно надула губы.
– Ну, одна же маленькая! Я же люблю! Не понимаю я ваших строгостей… Мы вас как-то вырастили!
Николай Иванович большую часть времени тихо сидел в углу на надувном матрасе, читал газету или смотрел телевизор на минимальной громкости. Он чувствовал себя лишним, виноватым за вторжение, но перечить жене было выше его сил. Иногда он ловил Настин взгляд и извиняюще пожимал плечами.
Сергей метался между двух огней. Он пытался угодить жене, понимая ее бешенство и усталость, и одновременно не мог «обидеть» родителей, которые «в беде». Он нервничал, срывался на работе, дома старался быть невидимкой, что только злило Настю еще больше. Их тихая комната, где они могли поговорить или просто помолчать вдвоем, перестала быть убежищем. Теперь там витал запах дешевого одеколона Николая Ивановича, а за стенкой слышалось сопение и храп.
Прошла неделя. Настя чувствовала себя в ловушке. Она любила Сергея, уважала его родителей в принципе… но этот совместный быт сводил с ума. Она мечтала о тишине. О возможности пройти на кухню ночью за водой в одном халате, не опасаясь встретить там свекра. О том, чтобы спокойно покормить Машу, не слушая лекцию о пользе манной каши против гречневой. О том, чтобы просто обнять мужа, не думая, что за стенкой могут услышать.
Как-то вечером, когда родители ушли гулять с Машей (Катерина Петровна настояла, что «ребенку нужен воздух», хотя Настя собиралась сама), в квартире наступила редкая тишина. Настя и Сергей стояли на кухне, молча глядя друг на друга. Глаза Насти были полны слез.
– Сережа… – голос ее дрогнул. – Я… я не выдержу. Месяц? Это пытка. Я не сплю, я на взводе, я срываюсь на Машу… Я ненавижу свою квартиру! Твоя мама… она хорошая, но она… она везде! Она знает все лучше! Она переделала мне все полки! Она кормит Машу тем, чем я не хочу! Она включает радио в пять утра! Я сойду с ума!
Сергей потянулся к ней, но она отшатнулась.
– Я знаю, Насть… Я сам в шоке, – он провел рукой по лицу. – Они сказали, что подумают о переезде, я не ожидал… что прямо с чемоданами. Папа звонил вчера, говорил, мама накрутила себя, что их новая квартира – полная развалюха, хотя там просто ремонт не доделан… Она паникует. Но месяц… Насть, они же родные…
– Родные – не значит, что должны жить у нас на голове! – вырвалось у Настя. – У нас нет места! Физически нет! И… и нет воздуха! Понимаешь? Я задыхаюсь! Маша нервная из-за этого шума! Ты вечно на работе! А я тут одна… с ними! С ее советами, ее критикой, ее… ведром огурцов на балконе! Я больше не могу!
Она расплакалась. Сергей обнял ее, на этот раз не давая вырваться. Он гладил ее по спине, бормоча:
– Прости… Прости, солнышко. Я все исправлю. Я поговорю с ними. Серьезно поговорю. Сегодня же.
Разговор Сергея с родителями проходил за закрытой дверью их комнаты. Настя сидела в ванной с включенной водой, чтобы не слышать. Но обрывки фраз долетали.
– …невозможно так жить, мам!
– …неблагодарный! Мы же помогаем!
– …помогать?! Вы тут все перевернули! Настя на нервах! Ребенок…
– …а мы звери какие? Мы же любим вас! Кровь от крови!
– …поймите, места нет! Мы не против помочь, но… не жить же вместе! Искать варианты! Съемную квартиру! Что угодно!
Голос Катерины Петровны звучал обиженно и громко. Николай Иванович что-то тихо вставлял. В конце концов, дверь распахнулась. Катерина Петровна вышла с красными глазами, но с подбородком гордо поднятым. Николай Иванович шел за ней, понурый.
– Хорошо, – сказала она ледяным тоном, глядя мимо Насти. – Не нужны мы вам здесь. Неудобны. Поняли. Завтра же будем искать что-то съемное. Хоть сарай. Лишь бы не мозолить глаза. А то, видите ли, место занимаем.
Она резко развернулась и ушла на балкон – проверить свои огурцы. Николай Иванович вздохнул.
– Извини, Настя… Мы не хотели… столько проблем. Завтра же займемся поисками. По-настоящему.
Настя почувствовала облегчение, смешанное с жутким чувством вины. Она не хотела их обидеть, ей просто нужен был глоток воздуха. Она кивнула, не находя слов.
Следующие дни свекры действительно провели в активных поисках. Катерина Петровна звонила по объявлениям, ходила на просмотры, но возвращалась все более расстроенной: то дорого, то далеко, то «полная трущоба». Напряжение в квартире висело густое, как смог. Общались односложно. Настя старалась лишний раз не выходить из комнаты. Сергей чувствовал себя последним негодяем. Николай Иванович выглядел постаревшим на десять лет.
Как-то в пятницу, через две недели после их приезда, Николай Иванович вернулся с просмотра особенно оживленный. Он даже улыбался.
– Катя! Сережа! Настя! – позвал он, едва войдя. – Кажется, нашел!
Все собрались на кухне. Николай Иванович сиял.
– Квартира! Однушка, конечно. Но новая, в том самом доме, где мы купили! Знаешь, Сережа, в том ЖК на выезде? Ремонт у них там… затянулся, да. Но! Зато в нашем доме, на нашем этаже! Прямо через лестничную площадку от нашей будущей! Хозяйка – молодая женщина, уезжает в командировку на полгода. Сдает срочно, за символические деньги! Только… ремонт не совсем закончен. Гипсокартон кое-где, плитка в ванной не вся положена… Но жить можно! Туалет, ванна, плита – все работает! Она готова заехать завтра, подписать договор и отдать ключи! Месяца на три точно!
Катерина Петровна сначала насупилась.
– Ремонт не доделан? Опять?!
– Но, мам, это же прямо в ТВОЕМ доме! – воскликнул Сергей, чувствуя, как камень падает с души. – Ты сможешь контролировать ход работ в своей квартире каждый день! И это недорого! И… и недалеко от нас! – Он бросил взгляд на Настю, ища поддержки.
Настя поспешно кивнула.
– Да, мама, это же идеально! Удобно следить за ремонтом! И вы будете рядом, но… в своем пространстве.
Катерина Петровна задумалась. Идея контролировать ремонт своей долгожданной квартиры явно ее подкупала.
– Ну… если ремонт недоделанный… это, конечно, минус, – начала она, но в глазах уже загорелся знакомый огонек организатора. – Но… зато можно будет каждый день ходить, смотреть, рабочих подгонять! И правда, удобно. А платить копейки… Ну, что ж… Папа, ты договорился на завтра?
– Договорился! – Николай Иванович сиял, как ребенок. – Завтра в десять утра, у нотариуса рядом. Потом ключи – и заезжаем!
Переезд свекров состоялся стремительно, почти на следующий день после подписания договора. Они собрали свои чемоданы, ведро с огурцами (которые за две недели слегка подвяли, но Катерина Петровна заверила, что «на засол еще сгодятся»), надувной матрас. Николай Иванович тащил все это вниз к такси, пыхтя, но счастливо улыбаясь. Катерина Петровна, уже переключившись на новую задачу – обустройство «временного штаба» рядом со своей квартирой – давала последние наставления.
– Настенька, ты Машеньке ножки потеплее укутай, тут сквозняк из щелей, я замечала! Сережа, не забудь папе помочь плитку выбрать в ванную в выходные, он без меня купит бог знает что! И заходите! Обязательно! Ужинать! Я борщ сварю, настоящий, на косточке!
Она обняла Настю как ни в чем не бывало. Настя ответила на объятие, чувствуя странную смесь облегчения и… пустоты. Шумная, вездесущая Катерина Петровна вдруг показалась ей почти родной в своем неугомонном энтузиазме.
– Конечно, мама, зайдем. Спасибо. И… удачи с ремонтом.
– Ой, да что там удача! Мы его за месяц как миленького доделаем! – уверенно заявила Катерина Петровна. – Не сомневайтесь! А пока – не скучайте!
Дверь закрылась. Тишина. Настоящая, глубокая тишина, нарушаемая только бульканьем аквариума и сопением Маши в детской. Настя обернулась и медленно обвела взглядом прихожую. Нет огромных чемоданов. Нет чужой обуви у порога. Нет ведра с огурцами.
Она вздохнула. Такой глубокий, такой свободный вздох, что казалось, легкие наполняются впервые за две недели. Она встретилась взглядом с Сергеем. Он стоял посреди зала, растерянный и тоже вдруг осознавший непривычную тишину и пространство вокруг. Потом он неуверенно улыбнулся.
– Ну… что? – спросил он тихо.
Настя посмотрела на него. На чистый, незахламленный пол в прихожей. На дверь в их комнату, за которой больше не слышалось чужого храпа. Она подошла к нему, обняла и прижалась лбом к его плечу.
– Домой, – просто сказала она. – Мы, наконец, дома.
И пусть через лестничную площадку теперь жила Катерина Петровна с ее неистощимой энергией и любовью к советам – это было уже совсем другое дело. Двери были отдельные. И огурцы – на ее балконе. А здесь, в их маленькой, тесной, но своей хрущевке, снова пахло их жизнью. И тишиной. Сладкой, драгоценной тишиной. Они пережили нашествие. Выстояли. И теперь могли просто молчать, слушая, как тикают их собственные часы.
