— Да мне плевать, милая моя, кто у тебя папа и что он со мной сделает! Собирай свои вещи и вали из моей квартиры, потому что я не собираюсь

— Кирюш, солнышко, дай денег, а? Мы с девчонками на шоппинг собрались, в «Галерее» новые коллекции завезли.

Голос Анжелы, чуть хриплый после сна и вчерашнего веселья, разрезал утреннюю тишину кухни. Кирилл не обернулся. Он продолжал смотреть в окно на серый, мокрый от ночного дождя двор, медленно помешивая давно остывший чёрный кофе в своей чашке. Он был здесь уже час, если не больше. Сидел в одном и том же положении, на одном и том же стуле, глядя на одну и ту же унылую детскую площадку. Воздух в его собственной квартире казался чужим, пропитанным насквозь тяжёлым, приторным ароматом, который принесла с собой Анжела. Это была сложная смесь дорогого женского парфюма, едкого запаха сигарет с ментолом и чего-то липко-сладкого, похожего на пролитый на танцполе коктейль. Её шёлковое платье, небрежно сброшенное на спинку стула, источало этот запах, как улика, оставленная на месте преступления.

Он сделал глоток. Горечь кофе на языке была чем-то настоящим, единственной честной вещью в этом утре. Он слышал, как она вернулась в пять. Слышал, как такси остановилось под окнами, как хлопнула дверца, как её нетвёрдые шаги застучали по лестнице. Она не пыталась быть тихой. Она ввалилась в квартиру, бросила сумочку на пол в прихожей и, даже не потрудившись умыться, рухнула в их общую постель. А он просто встал, оделся и ушёл на кухню. Сидеть и ждать. Не её пробуждения. А какого-то внутреннего сигнала, окончательного решения, которое зрело в нём уже несколько месяцев. И сегодня оно, кажется, созрело.

Анжела, не дождавшись ответа, подошла к нему сзади. Её движения были ленивыми, по-кошачьи грациозными. Она обвила его шею голыми руками, прижалась тёплой щекой к его напряжённой спине. Для неё всё было как обычно. Очередное утро после очередной весёлой ночи. Она была уверена в своём мире, в его незыблемости, в том, что солнце встаёт только для того, чтобы осветить её путь в бутик или спа-салон.

— Ну, Кирюш, не будь букой. Тысяч пятьдесят мне точно хватит. А лучше шестьдесят, на всякий случай. Я там сумочку присмотрела, ну просто отпад. Она идеально подойдёт к моим новым туфлям.

Он медленно, с подчёркнутой, почти хирургической точностью, поставил чашку на подоконник. Затем так же медленно и аккуратно снял её руки со своей шеи, словно это были не руки любимой женщины, а какие-то посторонние, чужеродные предметы. Он встал и повернулся к ней. Его лицо было лишено всяких эмоций — ни злости, ни обиды, ни разочарования. Просто пустота. И только в глубине глаз, если присмотреться, можно было заметить холодный, твёрдый блеск стали.

— Нет.

Одно короткое слово, произнесённое без нажима, без интонации. Оно упало в тишину кухни, как камень в стоячую воду, вызвав круги недоумения на её красивом, но заспанном лице. Она удивлённо моргнула длинными нарощенными ресницами, её пухлые, чуть припухшие губы скривились в капризной гримасе.

— В смысле, нет? Ты чего это? С утра не в духе? Я же тебе сказала, у меня на карте ноль. Вообще. Вчера в клубе всё оставила, мы там так шиканули. Ты же не хочешь, чтобы я перед девчонками позорилась?

Она всё ещё не понимала. Она обращалась к нему так, как обращаются к сломавшемуся бытовому прибору, который отказывается выполнять свою единственную функцию. Кирилл смотрел на неё, и пелена, которая так долго застилала ему глаза, окончательно спала. Он видел не свою Анжелу, не ту весёлую, лёгкую девушку, с которой познакомился год назад. Он видел избалованное, пустое создание, чей мир был ограничен витринами дорогих магазинов и экраном айфона.

— Я сказал — нет, — повторил он, разделяя слова паузами. — Денег не будет. Ни сегодня. Ни завтра. Никогда.

Он взял свою чашку и прошёл мимо неё к раковине, чтобы вылить остатки холодного кофе. Его движения были ровными и выверенными. Это спокойствие пугало гораздо больше, чем крик.

— Ты что, заболел? Или я что-то не то сделала? — она пошла за ним, и в её голосе уже явно слышались ноющие, требовательные нотки. — Ну да, вернулась поздно, извини. Но ты же знаешь, как я люблю потанцевать! Ну хватит дуться. Тебе просто нужно прийти в себя. А потом ты дашь мне денег, и я поеду. Всё же просто, Кир.

Она произнесла эту фразу с такой искренней, детской уверенностью, что на секунду Кириллу стало почти смешно. Она действительно верила в это. В её мире не существовало сложных проблем, неразрешимых уравнений и последствий. Были только желания и способы их удовлетворения. Он был одним из таких способов. Надёжным, безотказным, как швейцарские часы. А теперь часы остановились.

Он выключил воду и поставил пустую чашку в сушилку. Он не смотрел на неё, но чувствовал её взгляд, буравящий его спину. Она ждала. Ждала, что он сейчас обернётся, устало улыбнётся, скажет что-то вроде «ладно, проехали» и переведёт ей деньги. Её терпения хватило ровно на десять секунд.

— Кирилл, я не поняла. Это что за бойкот? Ты решил меня наказать за то, что я повеселилась с подругами? Это так по-детски!

Она снова подошла и попыталась его обнять, на этот раз настойчивее, пытаясь развернуть к себе, заглянуть в лицо, найти там привычную слабину. Но наткнулась на сопротивление. Он не оттолкнул её грубо, нет. Он просто выставил перед собой руку, уперев ладонь ей в плечо, и мягко, но непреклонно остановил её движение. Это простое, отстраняющее действие было красноречивее любых слов. Оно создало между ними пропасть. Он смотрел на неё поверх своей руки, и в его взгляде не было ничего, кроме холодной, отстранённой оценки. Так смотрят на незнакомого человека, который слишком близко подошёл в толпе.

И тут она наконец начала понимать. Не умом, а скорее инстинктом. Её лицо изменилось. Капризное выражение исчезло, сменившись сначала недоумением, а затем — плохо скрытым раздражением. Манипуляция не сработала. Пришло время для тяжёлой артиллерии.

— Ты хоть знаешь, кто мой папа? — голос её стал выше и резче. Это была её коронная фраза, её универсальный ключ, который до этого момента открывал любые двери. Она произносила её с гордостью и плохо скрытым злорадством, уверенная в магическом эффекте этих слов. — Он с тобой такое сделает, что ты пожалеешь о своём поведении. Он тебя с землёй сравняет, понял?

На лице Кирилла появилась улыбка. Медленная, ледяная, лишённая какого-либо веселья. Она не затронула его глаз, которые по-прежнему оставались холодными и твёрдыми, как два осколка серого льда. Эта улыбка напугала Анжелу больше, чем если бы он закричал на неё.

— Да мне плевать, милая моя, кто у тебя папа и что он со мной сделает! Собирай свои вещи и вали из моей квартиры, потому что я не собираюсь и дальше тебя спонсировать тут!

Он не кричал. Он говорил тихо, почти буднично, но в этой тишине таилась огромная, разрушительная сила. Он небрежно махнул рукой в сторону спальни, где на полу валялись её туфли и сумочка.

— Прямо сейчас. Бери свои шёлковые платья, свои тридцать пар туфель, свои кремы и сыворотки. Всё, что куплено не на мои деньги. Хотя, постой… — он сделал паузу, его ледяная улыбка стала шире. — Таких вещей здесь, кажется, и нет. Ну что ж, тем проще тебе будет собраться. Спонсорство окончено. Можешь бежать и жаловаться папе. Мне всё равно.

Анжела застыла, словно наткнувшись на невидимую стену. Слова Кирилла, произнесённые так ровно и обыденно, не укладывались в её голове. Это было так же нелепо и невозможно, как если бы земля вдруг ушла из-под ног. Она смотрела на него, и в её глазах читалось не столько оскорбление, сколько полное, абсолютное недоумение. Так смотрят на произведение современного искусства, не понимая, шутка это или серьёзно. Прошла минута. Он не отводил взгляда. Он ждал.

— Ты… ты сейчас серьёзно? — наконец выдавила она. Голос её не дрогнул, в нём не было и намёка на слёзы. В нём звенел чистый, незамутнённый металл возмущения. Она не верила. Не потому что любила его, а потому что не могла допустить мысли, что её, Анжелу, можно вот так просто выставить за дверь.

— Более чем, — спокойно подтвердил Кирилл. Он обошёл её, подошёл к кофемашине и нажал кнопку. Аппарат зажужжал, наполняя кухню запахом свежемолотых зёрен. Этот звук, этот будничный ритуал на фоне разворачивающейся драмы был самым сильным оскорблением. Он показывал, что для него жизнь продолжается. Он просто делает себе новый кофе.

И тут её прорвало. Не истерикой, а холодной, ядовитой яростью. Она выхватила из кармана свой телефон. Пальцы с длинными ногтями, покрытыми кроваво-красным лаком, забегали по экрану.

— Ах так? Хорошо. Очень хорошо, — процедила она сквозь зубы, не глядя на него. — Ты сам этого захотел. Сейчас ты будешь разговаривать не со мной. Сейчас ты будешь объяснять своё поведение моему отцу.

Она приложила телефон к уху, вызывающе глядя на Кирилла. В её глазах плескалось торжество. Она нажала на красную кнопку, запустила ядерный реактор. Сейчас он увидит. Сейчас он поймёт, какую ошибку совершил.

— Папочка, привет! — её голос мгновенно изменился, стал жалобным и детским. — Пап, тут такое дело… Кирилл, кажется, с ума сошёл. Да, представляешь. Он меня оскорбляет, говорит какие-то гадости, выгоняет из дома… Что? Нет, я ничего не сделала! Просто попросила денег на покупки, а он… он как с цепи сорвался. Поговори с ним, пожалуйста. Он не в себе.

Кирилл молча взял свою новую чашку с дымящимся эспрессо и облокотился на столешницу. Он слушал этот спектакль с лёгкой, почти незаметной усмешкой. Он не перебивал, не оправдывался. Он просто ждал. Анжела закончила разговор и с победным видом бросила телефон на стол.

— Ну что? Доигрался? Он сейчас тебе позвонит. И я бы на твоём месте очень внимательно подбирала слова.

Она села на стул, закинув ногу на ногу, и приняла позу королевы, ожидающей казни своего провинившегося подданного. Ровно через тридцать секунд зазвонил телефон Кирилла. Он не спеша достал его из кармана. На экране высветилось «Виктор Семёнович». Он спокойно нажал на кнопку приёма и включил громкую связь.

— Да, Виктор Семёнович, слушаю вас.

— Кирилл, добрый день, — раздался из динамика низкий, властный баритон. Голос человека, привыкшего не просить, а требовать. — Мне тут Анжела позвонила, наговорила каких-то странных вещей. Я надеюсь, это просто недоразумение?

— Никакого недоразумения, — ровно ответил Кирилл, делая маленький глоток кофе.

В динамике повисла пауза. Виктор Семёнович, очевидно, не ожидал такого ответа.

— То есть, ты хочешь сказать, что выгнал мою дочь? — в голосе отца послышались стальные нотки.

— Я попросил Анжелу собрать свои вещи и покинуть мою квартиру. Это правда.

— Послушай меня, мальчик, — тон Виктора Семёновича стал ледяным, полным завуалированной угрозы. — Ты молодой человек, у тебя вся жизнь впереди, хорошая работа, как я знаю. Не стоит совершать глупых ошибок, о которых потом придётся горько жалеть. Женщины бывают капризными. Будь мужчиной, извинись и закрой вопрос.

Анжела самодовольно улыбалась, слушая слова отца. Вот оно. Сейчас он испугается. Сейчас он поползёт на коленях.

— Виктор Семёнович, я ценю вашу заботу о моей карьере, но моё решение окончательное. Этот вопрос закрыт для меня. Ваше участие здесь не требуется.

— Ты не понял, с кем разговариваешь? — баритон в телефоне сорвался на рычание. — Я тебя в порошок сотру! Ты с работы вылетишь завтра же! Ты ни в одном приличном месте в этом городе больше не устроишься! Ты понял меня?!

Кирилл допил свой кофе и спокойно поставил чашку.

— Я вас понял, Виктор Семёнович. Всего доброго.

Он нажал кнопку отбоя. В кухне стало тихо. Он посмотрел на Анжелу. Её лицо было белым, как полотно. Уверенная, торжествующая улыбка исчезла, сменившись выражением растерянного ужаса. Она только что увидела, как её самое мощное оружие, её несокрушимый «папа», дал осечку. Её мир, такой простой и понятный, треснул прямо у неё на глазах.

Тишина, наступившая после отключения звонка, была плотной и тяжёлой, как влажная вата. Она заполнила кухню, впитав в себя остатки чужого властного баритона. Анжела сидела на стуле, прямая, как палка, и смотрела на свой телефон, лежавший на столе. Её лицо, которое только что сияло предвкушением чужого унижения, теперь медленно приобретало бледный, почти меловой оттенок. Она не могла обработать случившееся. Её проверенный, безотказный механизм, её «ядерная кнопка» в виде отца, не просто не сработал — его проигнорировали. Отключили, как назойливую рекламу.

Кирилл, напротив, двигался легко и свободно. Он сполоснул чашку из-под эспрессо и поставил её в сушилку рядом с первой. Затем открыл холодильник, достал бутылку с холодной водой и налил себе полный стакан. Он пил медленно, глядя поверх стакана на Анжелу. В его взгляде не было ни злорадства, ни триумфа. Только холодное, спокойное ожидание. Он знал, что это ещё не конец. Это был лишь второй акт. Финал был впереди.

Прошло не больше двадцати минут, когда в дверь позвонили. Не истерично, не долго. Два коротких, властных, требовательных звонка, которые не оставляли сомнений в том, кто стоит за дверью. Анжела вздрогнула, словно её ударило током. Кирилл же, допив воду, поставил стакан на стол и спокойно пошёл в прихожую. Он открыл дверь сразу, без малейшего промедления.

На пороге стоял Виктор Семёнович. Высокий, грузный мужчина в идеально сшитом кашемировом пальто, которое, казалось, стоило больше, чем вся мебель в этой квартире. Его лицо было багровым от сдерживаемого гнева, а светлые, почти бесцветные глаза смотрели на Кирилла так, словно он был не человеком, а досадным пятном на его дорогой обуви. Он отстранил Кирилла плечом, не сказав ни слова, и прошёл в квартиру, прямо на кухню.

— Встала. Поехали, — бросил он Анжеле, даже не глядя на неё. Затем он медленно, с наслаждением, повернулся к Кириллу, который молча закрыл за ним дверь. — Я приехал посмотреть тебе в глаза, щенок. Хотел понять, кто ты — идиот или самоубийца.

Он говорил тихо, но его голос заполнял всё пространство. Это был голос человека, который привык владеть, управлять и уничтожать.

— Обычно люди, которые живут за мой счёт, едят с моей руки, ведут себя несколько иначе. Ты, видимо, решил, что поймал бога за бороду? Что эта квартира, твоя машина, твоя должность в приличной компании — это твоя заслуга? — Виктор Семёнович усмехнулся, но смех получился злым и неприятным. — Я это всё тебе дал. И я это всё у тебя заберу. Ты будешь мести дворы, если я захочу.

Анжела, увидев отца во всей его мощи, начала оживать. На её лице снова появилась тень той самой самодовольной улыбки. Её мир возвращался на привычные рельсы.

— Вы ошибаетесь, Виктор Семёнович, — так же спокойно ответил Кирилл. Он прислонился к дверному косяку, скрестив руки на груди. — Вы думаете, дело в деньгах или в вашей дочери? Нет. Дело в уважении. Точнее, в его полном отсутствии.

Он оттолкнулся от косяка и прошёл к небольшому стеллажу у стены. Взял с полки планшет, провёл пальцем по экрану и повернул его к Виктору Семёновичу.

— Ваша дочь, ваша принцесса, очень любит делиться подробностями своей жизни с подругами. И не только своей, — Кирилл говорил размеренно, словно зачитывал прогноз погоды. — Вот, например, её переписка за прошлую неделю. Посмотрите. «Старый хрыч снова отстегнул на шмотки, можно гулять». Это она про вас, если что. А вот ещё. «Папик думает, что я учусь на курсах дизайна, ха-ха. Если бы он знал, сколько я вчера на коктейли спустила». А вот это моё любимое, — Кирилл увеличил фрагмент переписки. — «Главное — делать жалобное лицо, и этот старый дурак растает. Он до сих пор верит, что я его маленькая девочка».

Он положил планшет на стол экраном вверх. Виктор Семёнович смотрел на экран. Его багровое лицо медленно теряло цвет, становясь серым. Могучая фигура как-то обмякла, сдулась, словно из неё выпустили воздух. Он медленно поднял глаза от экрана и посмотрел на свою дочь. Это был не взгляд разгневанного отца. Это был взгляд человека, которого предали самым подлым и унизительным образом. Он увидел не свою «маленькую девочку», а циничную, лживую пиявку, которая насмехалась над ним за его же спиной.

Анжела смотрела то на отца, то на планшет, и её лицо исказилось от ужаса. Это был удар ниже пояса. Это было уничтожение. Она была разоблачена перед единственным человеком, чьё мнение имело для неё значение, потому что оно было источником её существования.

Виктор Семёнович молчал целую вечность. Затем он с шумом втянул в себя воздух и повернулся к дочери. Его голос был глухим и безжизненным.

— Одевайся.

Это был приказ. Короткий, как выстрел. В нём не было ни капли отцовской любви, только холодная, выжженная дотла пустота. Анжела, не смея произнести ни слова, спотыкаясь, пошла в спальню.

Кирилл молча отошёл в сторону, освобождая им путь к выходу. Он не смотрел на них. Он смотрел в окно, на тот самый серый двор. Через несколько минут они вышли. Анжела с какой-то сумкой в руках, в том же вчерашнем платье, и её отец, постаревший на десять лет. Они прошли мимо Кирилла, не поднимая глаз. Когда за ними закрылась дверь, Кирилл не повернулся. Он просто стоял и смотрел, как по стеклу ползёт дождевая капля. В его квартире впервые за долгое время стало тихо и чисто…

Оцените статью
— Да мне плевать, милая моя, кто у тебя папа и что он со мной сделает! Собирай свои вещи и вали из моей квартиры, потому что я не собираюсь
«Обыкновенные обстоятельства» жизни и мнения зрителей: есть о чем поразмыслить