В трёхкомнатной хрущёвке на Преображенке война началась с первого дня, когда Анна Михайловна увидела, как её новоиспечённая невестка Катя разувается в прихожей. Не снимает туфли аккуратно, как положено воспитанной девушке, а стягивает их с ног, оставляя валяться посреди коридора.
— Обувь ставят в специальный шкафчик, — холодно произнесла свекровь, указывая на узкий шкаф у входа.
— Конечно, Анна Михайловна, — улыбнулась Катя, но в глазах её мелькнуло что-то острое.
Сергей тогда не обратил внимания на этот обмен взглядами. Он был счастлив — наконец-то привёз жену домой, к маме. Думал, они подружатся. Две самые важные женщины в его жизни обязательно найдут общий язык.
Как же он ошибался.
Анна Михайловна, в свои шестьдесят лет сохранившая стальной характер заведующей детским садом, привыкла к порядку и беспрекословному подчинению. Катя же, двадцатисемилетняя экономист с амбициями и собственными представлениями о том, как должна быть устроена жизнь, покоряться не собиралась.
Первые недели прошли в разведке боем. Свекровь делала замечания по поводу приготовления («сметана добавляется в самом конце, а не в процессе варки»), невестка в ответ переставляла кастрюли в кухонных шкафчиках по собственному усмотрению («так намного удобнее, Анна Михайловна»). Когда свекровь жаловалась на беспорядок в ванной, Катя начинала развешивать свои колготки на батарее в гостиной. Когда та возмущалась музыкой по вечерам, невестка включала пылесос ровно в семь утра.
Сергей пытался не замечать. На работе коллеги спрашивали, как дела дома, а он отвечал:
— Нормально. Притираются потихоньку.
Но дома притирки не происходило. Скорее наоборот — острые углы характеров всё больше цеплялись друг за друга, оставляя глубокие царапины на семейном мире.
Катя понимала, что живёт не в своём доме, и старалась не переходить грань. Но когда свекровь в очередной раз при ней вздыхала: «Вот если бы Сергей женился на Леночке из соседнего подъезда, та хотя бы готовить умеет», терпение заканчивалось.
— Анна Михайловна, — говорила тогда Катя ровным голосом, — а вы знаете, что я в месяц зарабатываю больше, чем ваша Леночка за полгода на кассе в «Пятёрочке»?
— Деньги — это не главное в семье, — парировала свекровь.
— Согласна. Главное — уважение. Которого, к сожалению, в нашей семье не хватает.
Такие разговоры обычно заканчивались тем, что обе женщины расходились по разным комнатам, а Сергей, вернувшись с работы, находил дома напряжённую тишину и недоваренный ужин.
Но по-настоящему острый конфликт разгорелся из-за шёлкового платья.
Сергей, заметив, что жена стала замкнутой и раздражительной, решил исправить ситуацию романтическим вечером. Заказал столик в ресторане, купил билеты в театр.
— Катюш, — сказал он жене утром, целуя её в щёку, — сегодня вечером я тебя украду. Одевайся красиво, у нас свидание.
Лицо Кати осветилось первой искренней улыбкой за много дней.
— Серёжа, как здорово! Я надену своё новое платье.
Платье это было её гордостью — натуральный шёлк благородного изумрудного цвета, купленное с первой премии на новой работе. Катя бережно достала его из шкафа и повесила на дверцу, чтобы расправились складки.
— Мам, — обратился Сергей к Анне Михайловне, — мы сегодня пойдём в ресторан. Ты не возражаешь?
— Конечно, сынок. Развлекайтесь, — ответила та, но взгляд её задержался на висящем платье.
Когда Катя вернулась домой с работы в предвкушении вечера, платья на дверце шкафа не было. В голове у неё мелькнула тревожная мысль, но она поспешила отогнать её. Наверняка платье просто упало.
Но платья не было ни в шкафу, ни на полу, ни на кровати.
— Анна Михайловна, — позвала Катя, стараясь сохранить спокойствие, — вы не видели моё зелёное платье?
— А, это платье, — свекровь появилась в дверях комнаты, вытирая руки о фартук. — Простите, я подумала, что вы его повесили, чтобы постирать. Уж очень помятое было. Я его в стиральную машину бросила.
У Кати пересохло в горле:
— В какую стиральную машину?
— В нашу, конечно. На девяносто градусов, чтобы наверняка отстиралось.
Катя бросилась к стиральной машине. Через стеклянную дверцу была видна серо-зелёная бесформенная тряпка, когда-то бывшая её любимым платьем.
— Анна Михайловна, — голос Кати дрожал, — это было шёлковое платье. За двенадцать тысяч рублей. Шёлк стирают только в холодной воде.
— Ой, а я не знала, — развела руками свекровь. — Думала, что все вещи можно на девяносто градусах стирать. Ну, покупайте новое, раз такое дорогое было.
Катя смотрела на остатки платья и чувствовала, как внутри всё сжимается в тугой узел. Это было не просто платье. Это был символ её независимости, её успехов, её права быть собой в этом доме.
— Я этого никогда не забуду, — тихо сказала она и отошла от машины.
Вечером они с Сергеем всё-таки поехали в ресторан, но Катя была молчалива и отстранённа в старом чёрном платье.
— Что случилось? — спросил муж.
— Ничего. Просто устала.
Она не стала рассказывать про испорченное платье. Зачем? Всё равно он встал бы на сторону матери, сказал бы, что та не со зла, что нужно быть снисходительнее к пожилому человеку.
Но обиду Катя затаила крепко, выжидая подходящий момент.
Этот момент представился через месяц, когда Анна Михайловна стала готовиться к своему дню рождения. Шестьдесят один год — дата не круглая, но повод собрать всю родню и показать, какая у неё замечательная семья.
— Пригласим всех, — объявила свекровь за ужином, — и твоих родителей тоже, Катенька. Пусть видят, как мы дружно живём.
Катя кивнула, мысленно уже составляя план.
За неделю до праздника между женщинами установилось неожиданное перемирие. Нужно было составить меню, закупить продукты, продумать сервировку. Они обсуждали рецепты, делили обязанности, даже советовались друг с другом по поводу украшения квартиры.
— А может, оливье делать не с колбасой, а с языком? — предложила Катя.
— Хорошая идея. И селёдку под шубой в виде рулета сделаем, красиво будет.
Сергей наблюдал за этим сотрудничеством с облегчением. Наконец-то его женщины нашли общий язык.
В день рождения они с утра крутились на кухне, как отлаженный механизм. Катя нарезала овощи для салатов, Анна Михайловна колдовала над горячими блюдами. К четырём часам стол ломился от угощений — тут были и традиционные салаты, и фаршированная щука, и домашние пирожки, и торт «Наполеон», который пекли вдвоём.
— Ой, девочки, какая красота! — воскликнула тётя Валя, первой из гостей. — Прямо ресторан какой-то!
— Это наши хозяюшки постарались, — гордо сказал Сергей, обнимая жену и мать одновременно.
Вечер проходил замечательно. Гости нахваливали угощение, Анна Михайловна принимала комплименты, Катя скромно улыбалась. Даже спели «Подмосковные вечера».
— Катя, золотце, а рецептик селёдочки под шубой не поделишься? — попросила соседка тётя Марина.
— Это не мой рецепт, — отвечала Катя, — это Анна Михайловна научила.
Свекровь довольно кивала. Вот теперь невестка говорит правильные вещи.
К десяти вечера когда гости разделились на группы, обсуждая что-то своё, Анна Михайловна наконец решила, что пора открывать подарки.
Стол в маленькой комнате был завален коробками, пакетами, букетами. Анна Михайловна методично вскрывала упаковки, благодарила, показывала подарки гостям. Вот красивый шарф от сестры, вот набор кастрюль от племянницы, вот духи от соседей.
Последним оказался белый конверт без всяких опознавательных знаков.
— А это что такое? — удивилась именинница, поднимая его к свету.
Катя стояла у противоположной стены и внимательно смотрела на свекровь.
Анна Михайловна вскрыла конверт и достала сложенный лист бумаги. Прочитав первые строчки, она побледнела, потом покраснела, потом снова побледнела.
— Что там, мама? — подошёл Сергей.
Но свекровь уже бежала через всю гостиную, расталкивая танцующих гостей, размахивая листком бумаги.
— Это всё ты! — кричала свекровь расталкивая гостей, — такой подарочек мне подложила, негодяйка!
Гости замерли, музыка стихла. Анна Михайловна тыкала листком в лицо Кати:
— Читайте! Читайте все, что она мне подарила!
Сергей взял бумагу из трясущихся рук матери и прочитал вслух:
— «Уважаемая Анна Михайловна! В ответ на ваш запрос о возможности размещения в нашем учреждении приглашаем вас на экскурсию по дому престарелых «Золотые годы». Екатерина Сергеевна звонила и интересовалась условиями содержания для своей свекрови. Приезжайте в любое удобное время…»
Тишина стояла такая, что было слышно тиканье часов на стене.
— Катя, — тихо произнёс Сергей, — это правда?
Катя смотрела на свекровь с холодной улыбкой:
— А что такого? Раз Анна Михайловна не в состоянии разобраться, как стирать вещи, может быть, стоит проверить её умственные способности? В этом заведении замечательный квалифицированный персонал, они не дадут ей натворить глупостей.
— Да как ты смеешь! — взвизгнула свекровь. — Я тебе покажу умственные способности!
Она бросилась на Катю, но Сергей перехватил мать за руки:
— Мам, при гостях! Это же стыдно! И ты, Катя, — он повернулся к жене, — подарок такой — это уже перебор.
— Перебор? — усмехнулась Катя. — А когда она испортила моё платье за двенадцать тысяч — это не перебор?
— Какое платье? — растерялся Сергей.
— Моё шёлковое платье, которое твоя мамочка постирала на девяносто градусах! Случайно, конечно. Не знала же она, что шёлк так стирать нельзя.
— Я действительно не знала! — закричала Анна Михайловна, вырываясь из рук сына. — И вообще, это ты меня довела! Вся квартира вверх дном из-за тебя!
— Это я квартиру вверх дном? — Катя шагнула вперёд. — Это я каждый день делаю замечания? Это я вздыхаю, какая неподходящая жена у вашего сыночка?
Гости стояли полукругом, не зная, вмешиваться или лучше потихоньку расходиться. Тётя Валя уже накидывала пальто.
— Девочки, — попытался вмешаться дядя Коля, — может, не стоит при людях?
Но женщины уже не слышали никого. Они стояли лицом к лицу, и в их глазах было всё то, что копилось месяцами.
— Ты думаешь, я не понимаю, что ты делаешь? — зло усмехнулась Катя. — Каждый день придирки — то кастрюлю не туда поставлю, то пылесослю не вовремя. Думаешь, сын тебя больше любит?
— Я его мать! — прокричала Анна Михайловна. — Я его тридцать лет воспитывала, а ты кто такая?
— А я его жена! И я с ним жить буду, а не ты!
— Хватит! — рявкнул Сергей так, что все вздрогнули. — Хватит обеим! Мне стыдно за вас! При гостях устраивать разборки…
Но было поздно. Гости уже молча собирались. Кто-то бормотал благодарности за угощение, кто-то просто кивал на прощание. За полчаса квартира опустела.
Остались только они трое — муж, жена и свекровь, среди остатков праздничного стола и осколков семейного мира.
— Катя, — устало сказал Сергей, — дом престарелых — это было жестоко.
— А испортить дорогое платье — это было нормально? — ответила жена.
— Мне платье твоё надоело! — всхлипнула Анна Михайловна. — Всё время про это платье! Ну, испортилось и испортилось, с кем не бывает!
— Анна Михайловна, — Катя говорила очень тихо, но каждое слово звучало отчётливо, — это было не случайно. Вы прекрасно знали, что делаете.
Свекровь захлопнулась, глядя на невестку широко раскрытыми глазами.
— И дом престарелых — тоже не случайно. Это ответ. На ваши намёки, на ваши замечания, на испорченое платье.
Анна Михайловна молча повернулась и пошла к себе в комнату. На пороге она остановилась:
— Ну, тогда война.
— Тогда война, — согласилась Катя.
После праздника жизнь в квартире стала ещё тяжелее. Временное перемирие закончилось, и женщины принялись пакостить друг другу с удвоенной энергией. Анна Михайловна «случайно» стирала Катины вещи вместе с линяющими красными носками. Катя в ответ переставляла будильник свекрови на час назад, чтобы та опаздывала на работу. Когда свекровь прятала Катины заколки для волос, невестка солила её кофе вместо сахара.
Сергей метался между ними, умоляя о мире, но женщины были неумолимы. Каждая считала себя правой, каждая хорошо помнила обиды.
— Мам, ну попробуй понять Катю, — просил он мать.
— Катюш, ну мама же пожилой человек, — умолял он жену.
Но понимания не происходило. В маленькой квартире развернулась настоящая война, и конца ей не было видно.
Вечерами Сергей сидел на кухне, пил чай и думал о том, что где-то в мире есть семьи, где все друг друга любят и не устраивают скандалов из-за платьев и домов престарелых. Но в его семье мир был хрупкой вещью, которая разбивалась от одного неосторожного слова.
А в соседних комнатах две самые важные для него женщины изобретали всё новые способы сделать друг другу больно, и остановить их не мог никто.
Даже любовь.
