— Что это такое, Стас? — спросила Ольга, когда муж вошёл в квартиру. Голос её был на удивление ровным, но в нём звенел металл, который предвещал нечто гораздо худшее, чем обычная ссора.
Она стояла посреди прихожей, не двинувшись с места, чтобы помочь ему снять куртку или взять сумку. В руке она держала свой телефон, экран которого был повёрнут к нему. Стас, уставший после рабочего дня, непонимающе моргнул. Он бросил сумку с ноутбуком на пол, начал расшнуровывать ботинки и только потом всмотрелся в то, что она ему показывала. На экране была фотография: рука с ярким маникюром демонстративно держала связку ключей на фоне их входной двери. Их двери, с той самой маленькой царапиной у замочной скважины, которую он сам поставил, когда вносил новый диван. Подпись под фото, усыпанная весёлыми эмодзи, гласила: «Братик подогнал ключики от своего гнёздышка! Теперь у меня есть своя лаунж-зона в центре города, куда можно заскочить в любое время! Спасибо, любимый брат!». Автор поста — его сестра Лена.
Стас выпрямился, и на его лице промелькнуло что-то вроде досады, но не вины.
— А, это… Ленка просила. Ты же знаешь, она мотается по городу по своим делам, ей иногда нужно просто зайти, переодеться или в туалет сходить. Что такого-то?
Что такого. Эти два слова ударили Ольгу под дых сильнее, чем если бы он на неё накричал. Весь день, с самого обеденного перерыва, когда она увидела этот пост, в ней закипала и бурлила тёмная, вязкая лава. Она сидела за своим рабочим столом и не могла сосредоточиться на отчётах. Перед глазами стояла эта фотография и эта подпись. Лаунж-зона. Её квартира, которую она обставляла с такой любовью, выбирая каждую мелочь, превратилась в «лаунж-зону» для его сестрицы. Она представляла, как Лена заходит сюда, когда их нет, ложится в их постель в уличной одежде, пользуется её дорогим кремом для рук, роется в её вещах. От этих мыслей её бросало то в жар, то в холод, а кончики пальцев неприятно покалывало.
— Что такого? — повторила она, и в её голосе уже отчётливо слышались низкие, угрожающие ноты. — Ты отдал ключи от нашего дома постороннему, по сути, человеку. Не спросив меня.
— Да какой она посторонний человек? Оль, ты чего? Это моя сестра родная, — он прошёл на кухню, открыл холодильник и с шумом достал бутылку ледяной воды. Его движения были подчёркнуто обыденными, словно он пытался показать, что тема не стоит и выеденного яйца. — Не делай из мухи слона. Ну, зайдёт она раз в неделю на полчаса. Тебе жалко, что ли?
Ольга пошла за ним. Она чувствовала, как внутри неё натягивается какая-то тугая струна, готовая вот-вот лопнуть с оглушительным звуком.
— Мне не жалко, Стас. Мне противно. Мне противно от того, что кто-то будет здесь находиться без нас. Это наше пространство. Моё и твоё. Здесь мои вещи. Наше бельё. Наша жизнь. А теперь это ещё и «лаунж-зона» для Лены. Она уже всему интернету растрепала, что может делать тут всё, что захочет, и когда захочет.
— Ой, да ладно тебе, растрепала. Это просто слова для соцсетей, ты же знаешь её, любит похвастаться, — он отмахнулся, сделав большой глоток прямо из горлышка. — Ничего она трогать не будет. Я ей сказал.
— Ты ей сказал? А мне ты что-то сказать забыл! — Ольга повысила голос, уже не в силах сдерживать нарастающее давление. — Ты принял это решение за нас обоих. Ты просто поставил меня перед фактом. Или даже не так. Я узнала об этом из интернета, как последняя дура! Все наши друзья и знакомые теперь знают, что в нашу квартиру можно зайти, как в общественный туалет, а я — нет! Ты понимаешь, как это унизительно?
— Унизительно? — Стас поставил бутылку с водой на стол с таким стуком, что несколько капель выплеснулось на столешницу. Он не злился, нет. Он изображал искреннее, почти отеческое недоумение, какое бывает у человека, который объясняет ребёнку очевидные вещи. — Оль, ты серьёзно? Унизительно — это когда человеку негде голову приклонить. А у Ленки съёмная комната на другом конце города и работа с бесконечными разъездами. Я просто помог сестре.
— Помог? — Ольга сделала шаг к нему, её кулаки непроизвольно сжались. — Ты бы помог, если бы дал ей денег на такси до дома. Или снял бы ей номер в капсульном отеле на час, раз ей так приспичило отдохнуть. Ты не помог, Стас. Ты просто расплатился нашим общим комфортом и моим спокойствием за своё удобство. Тебе так было проще, чем отказать ей или придумать другое решение. Ты выбрал самый лёгкий путь, который плевать хотел на меня.
Это обвинение попало в цель. На лице Стаса исчезла маска снисходительного непонимания, сменившись жёстким, упрямым выражением. Он перестал играть в доброго брата и стал мужчиной, чьё решение поставили под сомнение. — Ты сейчас серьёзно? Ты сравниваешь мою родную сестру с каким-то посторонним человеком, которому нужно снимать отель? Да что с тобой не так? Это моя семья! Я не должен у тебя разрешения спрашивать, чтобы помочь своей кровиночке!
Слово «кровиночка» прозвучало как пощёчина. Ольга почувствовала, как остатки самообладания испаряются. Она смотрела на мужа и видела перед собой не близкого человека, а чужого, глухого к её словам мужчину, который прикрывался родственными связями, чтобы оправдать собственное неуважение. Вся логика, все доводы разбивались о его железобетонную уверенность в своей правоте. И тогда плотину прорвало.
— Какого чёрта ты дал ключи от нашей квартиры своей сестре?! Ты хоть понимаешь, что она теперь каждый день у нас будет находиться, пока мы на работе?!
— Да она не будет…
— Будет ходить здесь, всё лапать, сидеть на нашем диване, пользоваться нашим туалетом! Это превращается не в дом, а в привокзальный зал ожидания для одной конкретной персоны!
Стас выпрямился во весь рост, его лицо окаменело. Он тоже повысил голос, и их слова начали биться друг о друга в тесном пространстве кухни.
— Перестань нести чушь! Никто тут не будет ничего лапать! Ты её ненавидишь, что ли? Ревнуешь меня к ней? Это уже не смешно! Она моя сестра, и я буду ей помогать так, как считаю нужным!
— Это не помощь, это вторжение! — выкрикнула Ольга. — Вторжение, которое ты санкционировал! Она будет здесь, когда захочет! А если она приведёт сюда кого-то? Подружку? Ухажёра? Ты об этом подумал? Наша квартира — это проходной двор теперь!
Он усмехнулся. Холодно и зло.
— Не приведёт. А даже если и приведёт подружку выпить кофе, я не вижу в этом трагедии. Видимо, трагедию видишь только ты. У тебя какие-то проблемы с моей семьёй, и ты вымещаешь это на Ленке.
Он развернулся, давая понять, что разговор окончен. Этот жест был последней каплей. Ольга смотрела в его широкую, напряжённую спину и понимала, что проиграла этот раунд. Он не слышал её. Не хотел слышать.
— Забери у неё ключи, Стас.
Он медленно повернул голову, глядя на неё через плечо. Его взгляд был тяжёлым и холодным, как камень.
— Ключи я не заберу. Это не обсуждается. Привыкай.
— Привыкай…
Это слово, брошенное через плечо, упало в раскалённый воздух кухни и не растворилось. Оно повисло, как приговор. И в этот самый момент что-то внутри Ольги с холодным щелчком встало на место. Ярость, кипевшая в ней весь вечер, достигла своего пика и мгновенно остыла, превратившись не в пепел, а в твёрдый, прозрачный лёд. Крик застрял в горле и рассыпался. Она вдруг поняла с абсолютной, ужасающей ясностью, что спорить, доказывать и кричать больше нет никакого смысла. Это было всё равно что пытаться сдвинуть стену голыми руками. Стена не слышит. Она просто стоит.
Ольга молчала. Она смотрела на широкую, упрямую спину мужа, и видела его так, будто он был чужим человеком, случайно зашедшим в её квартиру. Исчезли годы, проведённые вместе, общие шутки, совместные ужины, планы на отпуск. Всё это смыла одна короткая фраза: «Ключи я не заберу». В эту секунду он перестал быть её союзником. Он стал проблемой. А проблемы нужно было решать.
Стас, не услышав в ответ нового витка обвинений или рыданий, почувствовал облегчение. Он медленно повернулся. Лицо Ольги было спокойным, почти безмятежным. Она просто смотрела на него, и в её взгляде не было ни ненависти, ни обиды. Там была пустота. Он неверно истолковал эту пустоту, приняв её за капитуляцию. Он решил, что она, наконец, выдохлась и поняла тщетность своего бунта. Он даже почувствовал укол снисходительной жалости к ней, как к неразумному ребёнку, который накричался и устал.
— Вот и хорошо, что ты поняла, — сказал он примирительно, сам не зная, что именно она, по его мнению, «поняла». — Не стоит из-за такой ерунды ругаться. Пойду в душ, смою этот дурацкий день.
Он прошёл мимо неё, слегка коснувшись её плеча. Она не вздрогнула и не отстранилась. Она вообще не пошевелилась, словно была высечена из камня. Стас воспринял это как добрый знак, как молчаливое согласие на перемирие. Он скрылся в коридоре, и через минуту из ванной донёсся щелчок замка, а затем — шум льющейся воды.
Ольга осталась на кухне одна. Тишина, которая наступила, была не пустой, а плотной, заряженной принятым решением. Шум воды из душа стал для неё фоном, отсекающим всё лишнее. Она больше не думала о Лене, о её хвастливом посте в интернете, об унижении. Она думала о задаче. Есть квартира. Есть два человека, которые считают её своим домом. И есть третий человек, который получил право вторгаться в этот дом по своему усмотрению. Равновесие было нарушено. Логика подсказывала, что его нужно восстановить. Если нельзя исключить третьего, значит, нужно изменить условия для всех.
Её взгляд скользнул по кухне и остановился на стуле у входа, на котором висела куртка Стаса. Из кармана торчал уголок кожаного брелока. Его ключи. Она подошла к стулу. Её движения были плавными и точными, без суеты и нервозности. Она не боялась, что он выйдет. Она знала, что у неё есть как минимум десять минут. Пальцы сомкнулись на холодном металле. Она вытащила связку. Ключ от квартиры, ключ от машины, ключ от офиса. Целая маленькая жизнь.
Затем она молча прошла в прихожую. Её сумка лежала на тумбочке. Она расстегнула её и достала свою связку. Два набора ключей в её руках выглядели почти одинаково. Два пропуска в их общую крепость, один из которых он так легкомысленно обесценил и скопировал. Она держала их в ладонях, ощущая их вес. Это был вес их дома, их брака, их общего прошлого. И этот вес вдруг стал невыносимо лёгким.
Она подождала ещё мгновение, прислушиваясь к ровному гулу воды из-за двери ванной. Он был там, в своей тёплой, безопасной уверенности, что он победил. Что всё будет по-его. Что она «привыкнет».
Хорошо. Она не будет привыкать. Она просто сделает так, чтобы привыкать было не к чему. С этой мыслью она развернулась и пошла к входной двери.
Она беззвучно приоткрыла входную дверь, ровно настолько, чтобы просунуть руку. Воздух на лестничной клетке был спертый, пах пылью и чем-то кислым от мусоропровода. Её не трогали эти запахи. Она вообще ничего не чувствовала, кроме ледяного спокойствия, которое затопило её изнутри, вытеснив все остальные эмоции. Сначала она выбросила его связку. Тяжёлый комок металла и кожи глухо ударился о внутреннюю стенку люка и с дребезжащим, затихающим шорохом полетел вниз, в общую, грязную неизвестность. Звук был коротким и окончательным. Затем она разжала пальцы, выпуская свою связку. Эти ключи были легче, звонче. Их полёт прозвучал иначе — как россыпь мелких монет, брошенных в глубокий колодец. Она отпустила их без сожаления. Она отпускала не просто ключи — она отпускала всё, что они открывали.
Ольга плавно закрыла дверь и повернула внутренний засов. Щелчок замка прозвучал в тишине квартиры оглушительно громко. Она осталась стоять, прислонившись спиной к прохладной поверхности двери. Она не была ни победителем, ни проигравшим. Она была человеком, который только что сжёг мост, стоя на нём.
Шум воды в ванной прекратился. Через полминуты щёлкнул замок там, и в коридоре появился Стас. Обмотанный полотенцем вокруг бёдер, с другим, маленьким, на плече, он был расслаблен и даже благодушен. Тёплый пар и запах геля для душа окутывали его. Он явно считал конфликт завершённым и был готов к примирительному ужину.
— Ну что, может, закажем пиццу? Я голодный как волк, — он остановился, заметив её странную позу у двери. — Ты чего там застыла?
Ольга медленно повернула к нему голову. Её лицо было лишено всякого выражения.
— Мы никуда не пойдём. И ничего не закажем. Курьер не сможет к нам попасть.
Стас нахмурился, не улавливая сути. Он подошёл ближе, его босые ноги оставляли влажные следы на ламинате.
— В смысле? Почему не сможет?
— Потому что я выбросила ключи, — её голос был ровным и бесцветным, как у диктора, зачитывающего прогноз погоды. — Твои и свои. Обе связки. В мусоропровод.
Секунду он просто смотрел на неё, пытаясь обработать информацию. Его мозг, распаренный и расслабленный, отказывался верить в услышанное. Это было слишком абсурдно, слишком нереально. Он усмехнулся, решив, что это какая-то дурацкая, неуместная шутка.
— Прекрати, Оль. Не смешно. Где ключи?
— Их нет. Больше нет, — она не отводила взгляда. — Ни для меня, ни для тебя. И для Лены тоже нет. Потому что я закрылась на внутренний замок. Теперь точно никто не сможет сюда зайти. Ни в любое время, ни по предварительной записи.
До него начало доходить. Неверие на его лице сменилось растерянностью, а затем начало медленно трансформироваться в тёмную, багровую ярость. Он бросился к двери и дёрнул ручку. Дверь не поддалась. Он дёрнул сильнее, со всей силы, так что замок протестующе лязгнул. Он обернулся к ней, его глаза стали дикими.
— Ты что наделала?! Ты в своём уме?! Ты хоть понимаешь, что ты наделала?!
— Я? — она слегка наклонила голову. — Я просто довела твою идею до логического завершения. Ты сказал, что это место — не только наше. Что твоя сестра имеет на него право. Я лишь уравняла в правах всех остальных. Теперь сюда не попадёт никто. Это справедливо.
— Справедливо?! — взревел он, и капли воды с его волос разлетелись по сторонам. Он схватил себя за голову, не зная, что делать — кричать на неё или бить кулаком в стену. — Нам теперь МЧС вызывать, чтобы дверь вскрывать! Это стоит кучу денег! Ты сумасшедшая!
Он смотрел на неё, и в его взгляде была чистая, незамутнённая ненависть. В этот момент она была для него не женой, не женщиной, а стихийным бедствием, безумной разрушительницей. Он ждал, что она испугается, начнёт оправдываться. Но она стояла неподвижно, как ледяная статуя. Её спокойствие бесило его ещё больше, чем сам поступок. Он понял, что проиграл не спор. Он проиграл всё. Она выбила почву у него из-под ног, совершив нечто настолько иррациональное и окончательное, что все его аргументы и ультиматумы превратились в пыль.
Она выдержала его взгляд и с едва заметной, ледяной усмешкой произнесла слова, которые стали последним гвоздём в крышку их общей жизни.
— Раз ты так печёшься об этом всём, то забери ключи у своей сестрицы, иначе, нам обоим будет негде жить, потому что я подам на развод и квартиру эту мы будем делить! Ты меня услышал? «Любящий братик своей сестрички»!
— Но, как же тогда она будет к нам…
— А никак! Хватит! Если ты не можешь защитить нашу семью и наше имущество, то это сделаю я! Или защищу или уничтожу! Всё! Точка!
— И что мне ей сказать? Как забрать ключи теперь?
— Как давал, так и забирай! Мне плевать!
— Какая же ты…
— Какая?!
— Омерзительная! Вот! Вот ты какая! Ты готова разрушить нашу семью из-за…
—Из-за того, что ты безответственный маменькин сынок, который всё сделает для своей родни, а ради жены только плечиками пожимает! Всё! Звони ей и забирай ключи! Поняла меня?!
И Стасу ничего больше не оставалось, кроме как пойти и позвонить своей сестре, чтобы она привезла им ключи. Он этого очень не хотел, чувствовал себя не в своей тарелке, предателем, но он это сделал. Только вот эта семья с этого момента начала распадаться со скоростью света и дороги назад уже не было…
