— Если ты наконец не сделаешь ремонт на кухне и в ванной, я найму бригаду для этого, а заплачу деньгами, которые ты копишь на новую машину! Мне надоело ждать! — голос Катерины прозвучал ровно и буднично, без малейшего намёка на истерику. Он просто констатировала факт, стоя в дверном проёме, ведущем из коридора в то, что когда-то было их кухней.
Борис оторвался от экрана телефона, где с упоением разглядывал тест-драйв новенького кроссовера. Он сидел в гостиной, на диване, в островке относительного порядка, и недовольно поморщился, словно его оторвали от важного государственного дела.
— Кать, опять ты за своё? Я же сказал, не лезь. Я сам всё сделаю, когда время будет.
Время не находилось уже полгода. Шесть месяцев Катерина жила не в квартире, а на стройплощадке. Её утро начиналось не с запаха кофе, а с вида голых бетонных стен, испещрённых призрачными силуэтами содранных шкафов. Из стены торчали разноцветные пучки проводов, как вскрытые вены. Единственная лампочка без плафона свисала с потолка на длинном шнуре, бросая резкие, уродливые тени на кучи строительного мусора по углам. Вместо нормального стола — лист фанеры, брошенный на две старые табуретки. И повсюду была она — мельчайшая серая пыль. Она скрипела на зубах, оседала на волосах, въедалась в кожу.
— Времени нет уже полгода, Боря. Полгода я готовлю на одной конфорке электрической плитки. Полгода я мою посуду в тазике, потому что ты вырвал раковину. Наш унитаз стоит посреди коридора, как памятник твоему «я сам». Мне это надоело.
Она обвела взглядом это поле битвы. Он начал так резво. С ломом в руках и горящими глазами он за два выходных превратил их уютную кухню и ванную в руины, достойные фильма о постапокалипсисе. Он сбил плитку, разломал сантехнику, содрал обои. А потом энтузиазм иссяк. Нашлись более важные дела: помочь другу с гаражом, съездить на рыбалку, посмотреть футбол. А мечта о машине, сверкающей хромом и пахнущей новой кожей, окончательно вытеснила из его головы мысли о бытовом дискомфорте. Ведь страдает от него в основном Катя, а не он.
— Ты не понимаешь, — он встал и подошёл к ней, принимая снисходительный вид. — Это не просто деньги. Это наша цель. Ещё немного, тысяч сто пятьдесят, и она наша. Представляешь, как мы поедем на ней на юг? С ветерком, с музыкой. А ремонт… ремонт — это пыль и грязь, он подождёт. Ничего с тобой не случится, если ещё пару месяцев поживёшь так.
Он попытался её обнять, но Катерина сделала шаг назад. Его прикосновение было сейчас невыносимо.
— Это ты не понимаешь. Ты будешь ездить на своей машине, а я так и буду жить в этой разрухе. Твоя мечта превратила мою жизнь в ад. Так что я даю тебе срок. Неделя. Если через неделю здесь не появятся хотя бы мешки со шпаклёвкой, я звоню мастерам.
Борис рассмеялся. Не зло, а именно снисходительно, как смеются над наивным ребёнком.
— И чем ты им платить будешь, интересно? — он кивнул на старую металлическую коробку из-под печенья, стоявшую на полке в гостиной. Там лежала вся его гордость, вся его мечта, пересчитанная до копейки. — Даже не думай трогать эти деньги. Я тебе запрещаю.
Катерина посмотрела ему прямо в глаза. Её взгляд был холодным и ясным.
— Ты забыл, Боря. Коробка у меня, потому что ты транжира, а я умею экономить. Ты сам мне её отдал. Так что считай, что я просто перенаправлю финансовые потоки на более насущные нужды.
Он перестал смеяться. На его лице появилось упрямое, бычье выражение. Выражение, которое означало конец любых переговоров.
— Я всё сказал. Не лезь. Я пошёл, с ребятами договорился встретиться, надо обсудить кое-какие опции для машины.
Он развернулся, прошёл в коридор, начал обуваться, демонстративно громко топая. Он был абсолютно уверен в своей правоте и в её бессилии. Это была просто очередная женская блажь, которую нужно перетерпеть. Он хлопнул входной дверью, и звук эхом прокатился по пустой, разгромленной квартире. Катерина осталась стоять одна посреди бетонной коробки. Она несколько секунд смотрела на дверь, за которой он скрылся. Потом медленно подошла к полке, сняла тяжёлую металлическую коробку и поставила её на фанерный стол. Открыла. Ровные пачки купюр, перетянутые аптечными резинками, смотрели на неё. Её рука не дрогнула. Она взяла телефон, открыла поисковик и набрала два слова: «Ремонт ванной. Срочно».
Командировка нарисовалась внезапно. Три дня, в Воронеж. Борис собирал сумку с таким видом, будто отправлялся в кругосветное путешествие, раздавая последние ценные указания. Он стоял в коридоре, уже одетый, и смотрел на Катерину с отеческой заботой.
— Ты тут смотри, не натвори дел без меня. С деньгами аккуратнее, ничего лишнего не покупай. Привезу сувениров.
Он даже не вспомнил об их последнем разговоре. Ультиматум, брошенный женой, выветрился из его головы, как незначительный каприз. Он поцеловал её в щёку — поцелуй был быстрым и формальным — и вышел. Катерина даже не пошла его провожать. Она дождалась, пока лязгнет замок, и только после этого достала телефон. Она не искала долго. Первый же сайт в выдаче — «Ремонт под ключ. Быстро. Гарантия». Она набрала номер.
— Здравствуйте. Бригада свободна? Нужна на завтрашнее утро. Адрес записывайте.
На следующий день, ровно в девять, в дверь позвонили. На пороге стояли двое крепких мужчин в рабочих комбинезонах и третий, постарше, в чистой куртке — прораб. Он вошёл, без стеснения оглядел разгромленную кухню, заглянул в ванную. Его лицо не выражало ни удивления, ни сочувствия — только профессиональную оценку.
— Да уж… тут самурай поработал, не иначе, — он хмыкнул, ткнув носком ботинка в обломок старой трубы. — Что делать будем, хозяйка?
Слово «хозяйка» прозвучало для Катерины музыкой. Последние полгода она чувствовала себя кем угодно — пленницей, прислугой, жительницей ночлежки, — но только не хозяйкой в собственном доме.
— Всё под ключ. Чтобы через три дня я не узнала это место. Плитка вот эта, — она показала на экране планшета картинку. — Сантехника вот такая. Кухонный гарнитур самый простой, белый, но качественный. Всё должно быть готово к вечеру пятницы.
Прораб кивнул, быстро набросал в блокноте смету, назвал сумму. Катерина, не моргнув, согласилась. Через полчаса квартира наполнилась звуками, которых не слышала полгода. Заработал перфоратор, со стен полетели остатки старой штукатурки. Зажужжала болгарка, обрезая кривые трубы. Мужчины работали слаженно, быстро, без лишних слов. Их движения были точными и осмысленными, в них не было Бориного дилетантского позёрства, с которым он размахивал ломом. Это была работа. Настоящая, тяжёлая мужская работа, а не её имитация.
Катерина заперлась в гостиной, но звуки проникали и туда. Это была лучшая музыка за последние месяцы. Она не радовалась. Она наблюдала за исполнением приговора, который сама же и вынесла. Она не думала о том, что будет, когда вернётся Борис. Она просто знала, что по-другому быть не могло. Точка кипения была пройдена, и механизм был запущен.
Три дня пролетели как один. В пятницу вечером, когда рабочие убирали за собой последние следы мусора, прораб позвал её принимать работу. Она вошла на кухню и замерла. Это было чужое, незнакомое место. Идеально ровные белые стены, глянцевый фартук из серой плитки, сверкающая сталью мойка и новый смеситель. Белоснежный гарнитур, ещё пахнущий свежим ДСП, встал на своё место так, будто был здесь всегда. В ванной сияла новая акриловая ванна, а унитаз, её многомесячный кошмар, стоял там, где ему и положено, белый и безупречный.
— Всё, как заказывали, — прораб протянул ей акт выполненных работ. — С вас двести восемьдесят четыре тысячи.
Катерина молча кивнула. Она прошла в гостиную, сняла с полки тяжёлую металлическую коробку из-под печенья. Поставила её на стол и открыла. Пачки денег, перетянутые резинками, лежали плотными рядами. Без единого дрогнувшего мускула на лице она отсчитала нужную сумму. Ровные пачки легли в мозолистую руку прораба. Он быстро пересчитал их, кивнул.
— Спасибо за работу, хозяйка. Если что, звоните.
Дверь за рабочими закрылась. В квартире воцарилась тишина. Но это была уже другая тишина. Не тишина запустения, а тишина порядка. Катерина подошла к новому смесителю и повернула ручку. Из крана с мягким шипением полилась вода. Она вымыла руки в новой раковине и пошла в гостиную ждать мужа.
Борис возвращался из командировки в превосходном настроении. Сделка прошла удачно, ему выписали хорошую премию, и теперь до машины мечты оставалось рукой подать. Он представлял, как войдёт в квартиру, бросит на стол пачку денег и скажет Кате: «Смотри, ещё один шаг сделан». Он даже купил ей в Воронеже коробку конфет — жест великодушного победителя. Он предвкушал, как она обрадуется, как снова поймёт, что его цели — это их общие цели, и все эти бытовые мелочи вроде ремонта не стоят и выеденного яйца по сравнению с блестящим будущим, которое он для них строит.
Он вставил ключ в замок, повернул. Дверь открылась, и он шагнул в коридор, на ходу скидывая ботинки. Первый же вдох заставил его замереть. Воздух был другим. Он не пах пылью и бетоном. Он пах… чистотой. Чем-то неуловимо новым, химическим, запахом свежего силикона и новой мебели. Он поднял глаза и увидел арку, ведущую на кухню. И остолбенел. Вместо привычного серого разгрома на него смотрело светлое, сияющее пространство.
Он сделал несколько медленных, неуверенных шагов вперёд, словно боялся, что это мираж. Новая плитка на полу, идеально ровная. Белоснежный гарнитур с блестящими ручками. Новая раковина, в которой отражался свет от новой лампы на потолке. Он протянул руку и коснулся гладкой, прохладной поверхности столешницы. Она была настоящей. Он заглянул в ванную. Там его ждал тот же удар. Сияющая белизной ванна, новый унитаз, аккуратные швы на плитке.
Шок начал отступать, уступая место холодному, липкому пониманию. Его взгляд метнулся в гостиную, на полку, где всегда стояла заветная коробка из-под печенья. Он рванулся туда. Схватил её. Она была слишком лёгкой. Он сорвал крышку. Внутри, на дне, лежало несколько помятых тысячных купюр и мелочь. Остальное исчезло. Вся его мечта, все его планы, всё его будущее, пересчитанное и сложенное в аккуратные пачки, испарилось.
В этот момент в дверном проёме гостиной появилась Катерина. Она стояла спокойно, сложив руки на груди, и смотрела на него. На её лице не было ни страха, ни раскаяния. Только холодное, отстранённое ожидание.
— Ты, — выдохнул он. Это было не вопросом, а приговором.
Она молча кивнула.
Он не закричал. Он не стал ничего спрашивать. Он медленно поставил пустую коробку на полку. Затем развернулся и, не глядя на жену, вышел в коридор. Открыл ящик с инструментами, который не трогал полгода. Порылся в нём и достал тяжёлый разводной ключ. Его движения были размеренными, пугающе спокойными. С ключом в руке он вернулся на кухню. Катерина не сдвинулась с места, просто наблюдая.
Он подошёл к новому, сверкающему смесителю. Зажал его блестящую поверхность губками ключа и с силой повернул. Раздался отвратительный скрежет металла. Смеситель согнулся под неестественным углом, из него вырвалась и тут же иссякла струйка воды. Затем он занёс ключ над новой раковиной. Первый удар. Второй. На белоснежной поверхности появилась паутина тонких трещин. Третий удар был глухим и сокрушительным. В центре раковины образовалась дыра с рваными краями.
Он перешёл к гарнитуру. Подошёл к верхнему шкафчику, схватился за дверцу. Он не стал её вырывать. Он упёрся ногой в стену и методично потянул. Послышался треск ломаемого ДСП, винты, державшие петли, с мясом вырвало из стенки шкафа. Дверца повисла на одной, нижней петле, криво и жалко.
Он бросил ключ на пол. Металл звякнул о новую плитку. Он оглядел дело своих рук — изуродованную, осквернённую кухню. Это было его ответом. Громким, жестоким и окончательным. Он посмотрел на Катерину. Её лицо оставалось непроницаемым. И это бесило его больше, чем если бы она рыдала или кричала. Он понял, что не сломал её. Он просто разрушил вещи.
Не говоря ни слова, он прошёл мимо неё в коридор, схватил свою куртку, сунул ноги в ботинки. Достал из кармана ключи от квартиры, бросил их на тумбочку. Они упали с тихим стуком. Он открыл дверь и вышел. Он ехал к матери. Единственному человеку в мире, который точно знал, что он всегда и во всём прав.
Прошло три дня. Три дня Катерина жила в квартире, которая стала полем боя двух противоположных сил: созидания и разрушения. Свежая белая краска на стенах кухни соседствовала с уродливой дырой в новой раковине. Идеально уложенная плитка была осквернена согнутым в бараний рог смесителем. Это был памятник их браку — аккуратная, чистая основа, растерзанная в припадке эгоистичной ярости. Катерина не пыталась ничего убирать. Она просто жила в этом. Она пила кофе, сидя за новым столом, и смотрела на покалеченную дверцу шкафа. Она была на удивление спокойна. Буря внутри неё улеглась, оставив после себя холодный, звенящий штиль.
В субботу днём в замке повернулся ключ. Борис не бросал свои ключи, он бросал ключи от квартиры, от их общей жизни. Свой личный комплект он, конечно, оставил. Он вошёл не один. За ним, как тяжёлый танк, вплыла его мать, Мария Семёновна. Она вошла с видом ревизора, её взгляд был острым и оценивающим. Она не поздоровалась. Она сразу прошла на кухню, оглядела дело рук своего сына, затем перевела взгляд на Катерину, которая сидела за столом с чашкой в руках.
— Ну, здравствуй, Катерина, — начала Мария Семёновна тоном прокурора. — Добилась своего? Рада? Мужика своего без мечты оставила, семью на грань поставила. И ради чего? Ради этих вот побрякушек?
Она обвела рукой кухню, её жест был полон презрения. Борис стоял за её спиной, молчаливый и насупленный. Он привёл мать как свой главный и последний аргумент.
— Настоящий мужчина, Катя, всегда к цели идёт, — продолжала вещать свекровь, не дождавшись ответа. — Он должен строить будущее, а не в плитке ковыряться. Это всё бабские мелочи. А мудрая женщина должна его поддерживать. Терпеть. Помогать. А ты что сделала? Ты у него из-под носа его цель украла. Его деньги. Растранжирила на то, что он и сам бы сделал, когда время пришло бы. Конечно, он вспылил. У любого мужчины бы гордость взыграла, когда с ним так поступают.
Катерина медленно поставила чашку на стол. Звук фарфора о столешницу прозвучал в тишине оглушительно громко. Она подняла глаза и посмотрела не на свекровь, а прямо на Бориса, который прятался за материнской спиной.
— Полгода, Мария Семёновна, — её голос был ровным и лишённым всяких эмоций. — Полгода ваш «настоящий мужчина» не мог найти время. Полгода я мыла посуду в тазике, а в туалет ходила, перешагивая через унитаз в коридоре. Я жила в грязи и пыли, пока он рассматривал картинки машин. Его цель? Это была только его цель. В его будущем с машиной мне, видимо, отводилось место на кухне с вырванной раковиной.
Она встала. Она была невысокого роста, но сейчас казалась выше и Марии Семёновны, и своего мужа.
— А что до его гордости… — она усмехнулась. — Настоящий мужчина, как вы говорите, доделывает начатое. Он не бросает всё на полпути на полгода. И уж точно настоящий мужчина не вымещает свою злость на неодушевлённых предметах, как обиженный ребёнок, у которого отобрали игрушку. Он приходит и решает проблему. А ваш сын пришёл и всё сломал. А потом прибежал к маме жаловаться.
Воздух в комнате загустел. Мария Семёновна открыла рот, чтобы выдать очередную порцию нравоучений, но слова застряли у неё в горле. Она увидела, что её оружие не работает. Катерина не каялась. Она обвиняла.
— Это были мои деньги! — наконец подал голос Борис. Его голос прозвучал жалко и по-детски. — Мои! Я их копил!
— Твои деньги, Боря, лежали в моей коробке, в моей квартире, — отрезала Катерина, глядя ему прямо в глаза. — И они пошли на то, чтобы эта квартира стала пригодной для жизни. Раз уж ты на это оказался не способен.
Мария Семёновна поняла, что битва проиграна. Её невестка не сломалась. Она выковала из себя сталь. Она посмотрела на своего сына, всё ещё стоящего за её плечом, и впервые, возможно, увидела в нём не идеального мужчину, а то, что увидела Катерина.
— Пойдём, Боря, — она взяла его за руку, как маленького. — Ей ничего не докажешь. Тут всё ясно.
Они развернулись и пошли к выходу. Уже в дверях Мария Семёновна обернулась. Её лицо исказила злая гримаса.
— Ну что ж, живи теперь в своей чистоте. Одна.
Дверь захлопнулась. Катерина осталась одна посреди своей новой, покалеченной кухни. Она постояла несколько секунд, прислушиваясь к удаляющимся шагам на лестнице. Потом её взгляд упал на валявшийся на полу разводной ключ. Она медленно подошла, нагнулась и подняла его. Он был тяжёлым, холодным. Оружие разрушения. Она повертела его в руках, а затем спокойно положила на столешницу. Просто инструмент. Завтра она позвонит тому же прорабу и вызовет мастера. Работы было немного…
