— Твои родители обязаны нам помогать! И тем более у них есть такая возможность! Так что давай не ломайся, а звони и проси, чтобы они оплатили нам ремонт! — почти кричал на жену Антон, когда она не согласилась с первого раза позвонить своим родителям и попросить у них денег.
Он стоял посреди гостиной, уперев руки в бока, и его поза излучала агрессивное нетерпение. Голые стены, с которых они пару недель назад с энтузиазмом содрали старые выцветшие обои, теперь смотрели на них унылым серым бетоном. Тот первоначальный запал, с которым они взялись за дело, быстро иссяк, когда Антон увидел смету от прораба. С тех пор их квартира превратилась в поле битвы, а главным оружием мужа стали эти ежедневные монологи.
Алла сидела в старом кресле, единственном предмете мебели, который они не сдвинули в центр комнаты, и спокойно листала книгу. Она даже не подняла на него глаз, лишь на секунду задержав палец на строке, которую читала. Это демонстративное спокойствие действовало на Антона как красная тряпка на быка.
— Ты меня вообще слышишь? Я с кем разговариваю? — он подошёл ближе, нависая над ней. — Мы живём в этом свинарнике уже третий месяц! Я так больше не могу!
— Антон, мы живём в этом «свинарнике» ровно две недели, с тех пор как ты решил, что старые обои оскорбляют твоё чувство прекрасного, — ровным тоном ответила она, наконец закрывая книгу и откладывая её в сторону. — И я тебя прекрасно слышу. Мой ответ не изменился. Я не буду просить у них денег.
— Да почему?! — в его голосе смешались злость и искреннее недоумение, будто он столкнулся с чем-то совершенно нелогичным. — Это же просто! Один звонок! «Папа, мама, нам на ремонт не хватает». Всё! Они что, откажут единственной дочери? Да они счастливы будут помочь!
Алла медленно поднялась с кресла и подошла к окну, глядя на суетливую улицу внизу. Она чувствовала, как внутри закипает раздражение, но изо всех сил старалась его не показывать.
— Они будут счастливы помочь, если у нас случится беда. Если кто-то заболеет или потеряет работу. А покупка итальянской плитки и натяжных потолков в эту категорию не входит. Это наши с тобой «хотелки», и мы должны оплачивать их сами. Мы оба работаем, Антон. Да, придётся копить. Да, это займёт время. Так живут миллионы людей.
— Но мы не обязаны так жить! — он ударил ладонью по подоконнику рядом с ней. — Не обязаны, если есть более простой путь! Зачем усложнять себе жизнь из-за какой-то дурацкой гордости? Кому ты что доказываешь? Им? Так они и так знают, что мы не олигархи!
Он обошёл её и заглянул ей в лицо, его тон сменился на вкрадчиво-убеждающий.
— Аля, ну пойми ты. Это не попрошайничество. Это нормальная семейная поддержка. Они инвестируют в комфорт своей дочери. В комфорт нашей семьи. Мы сделаем всё красиво, будем звать гостей, твоя мама сама потом будет хвастаться, какой у нас замечательный ремонт. Разве ты этого не хочешь?
Она молча смотрела на него, и её взгляд становился всё холоднее. Его способность выворачивать всё наизнанку и представлять собственный эгоизм как заботу о ней всегда поражала.
— Мои родители, — отчётливо произнесла она, — уже сделали для нас то, что многие родители не делают за всю жизнь. Они подарили нам эту квартиру. Нашу с тобой квартиру, в которой ты сейчас стоишь и требуешь денег на её обустройство. Они сняли с нас ипотечную кабалу на двадцать лет вперёд. Ты считаешь, что после этого у меня повернётся язык просить у них ещё что-то?
Упоминание о квартире всегда было для Антона неприятным. Он считал этот подарок чем-то само собой разумеющимся, её «приданым», которое не имело отношения к их текущим семейным расходам.
— Это было на свадьбу! Подарок! Он не в счёт! — отмахнулся он.
— А раз уж мы заговорили о родителях… Твой отец, Николай Петрович, владелец сети автомастерских. Тоже ведь не последний кусок хлеба доедает. Почему бы тебе не последовать своему же совету и не сделать один простой звонок?
Антон на мгновение застыл, а на его лице промелькнуло брезгливое выражение, будто она предложила ему съесть что-то испорченное.
— Не смей сравнивать! — отрезал он. — Мой отец с детства учил меня, что мужчина должен всего добиваться сам. Он уважает меня за то, что я самостоятельный и не сижу у него на шее.
Алла чуть заметно усмехнулась, глядя ему прямо в глаза.
— Какая удобная философия. Значит, мужчина должен всего добиваться сам, но при этом ему совершенно не зазорно жить за счёт родителей жены. Я всё правильно поняла?
Её спокойная и ядовитая логика ударила Антона наотмашь. Он замер, и на его лице проступило то самое выражение, которое появлялось всегда, когда он чувствовал, что теряет контроль над ситуацией — смесь обиды и плохо скрываемой злости.
— Ты сейчас всё переиначиваешь! — наконец нашёлся он, вновь начиная своё нервное хождение по комнате. Его шаги гулко отдавались в пустом пространстве, подчёркивая неуютную, вокзальную атмосферу их недоделанного ремонта. — Это совершенно разные вещи! Мужчина и должен быть независимым! Это его основа, его стержень! Мой отец воспитал меня правильно, и я не собираюсь перед ним унижаться!
— Так, значит, унижаться перед моими родителями — это нормально? — всё так же тихо спросила Алла. Она не двигалась с места, но её неподвижность была обманчива. Она была похожа на сжатую пружину.
— Это не унижение! Это помощь! Помощь тебе, его дочери! Он будет помогать тебе, а не мне! Какая же у вас, у женщин, кривая логика! Ты всё переворачиваешь с ног на голову, лишь бы не делать то, что нужно для семьи!
Он остановился в центре комнаты и развёл руки в стороны, словно обращаясь к невидимым судьям. Его голос обрёл патетические, почти театральные нотки. Он явно вжился в роль несправедливо обиженного мужа, который бьётся за общее благо, но натыкается на стену эгоизма.
— Я хочу, чтобы мы жили как люди! В красоте, в чистоте! Чтобы я приходил домой с работы и радовался, а не смотрел на эти убогие бетонные стены! Это так много — хотеть нормального дома? И ради этого я готов… готов даже на то, чтобы твои родители нам помогли. Я переступаю через свою гордость ради нас! А ты не можешь сделать один звонок!
Он смотрел на неё с искренним возмущением, полностью уверенный в своей правоте. И в этот момент, в разгар его пламенной речи, он произнёс фразу, которая стала для Аллы точкой невозврата.
— Они должны тебе помогать. Это их святой долг!
Слово «долг» прозвучало в пустой комнате как выстрел. Святой долг. После этих слов что-то внутри Аллы окончательно и бесповоротно сломалось. Шум его голоса вдруг отдалился, стал фоном. Она посмотрела на мужа — на его покрасневшее от натуги лицо, на самодовольную позу, на горящие праведным гневом глаза — и впервые за много лет увидела его не как близкого человека, а как совершенно чужого. Чужого, эгоистичного, с удобной системой двойных стандартов, где все вокруг что-то должны, кроме него самого.
Она встала с места. Её движения были плавными и на удивление спокойными. Она подошла к журнальному столику, на котором лежал её телефон. Антон замолчал, наблюдая за ней. Он увидел её движение, но неверно истолковал его. Он решил, что его финальный аргумент, его мощный напор наконец-то сработал. На его лице медленно начала появляться самодовольная ухмылка победителя.
— Вот как? Должны? — произнесла она, не глядя на него. Её голос был ровным и холодным, как поверхность замёрзшего озера. — У меня, вообще-то, есть муж в твоём лице, который действительно должен мне помогать, а родители уже свою помощь закончили, когда воспитали меня, дали образование и, сверх того, купили нам на свадьбу квартиру. А вот твои для нас именно не сделали ровным счётом ничего, хотя твой отец держит сеть автомастерских и тоже не бедствует.
Не дожидаясь его ответа, она взяла телефон. Антон победно сложил руки на груди, с торжествующим видом наблюдая, как она разблокирует экран. Он уже предвкушал, как будет диктовать ей, что именно говорить, и как потом они поедут выбирать плитку. Он выиграл. Он дожал её.
Алла нашла в контактах нужный номер и, прежде чем нажать на вызов, подняла на мужа глаза. В её взгляде не было ни злости, ни обиды. Только холодное, отстранённое презрение. Затем она поднесла телефон к уху.
В трубке послышались короткие гудки, а затем — щелчок. Соединение было установлено. Антон, всё ещё стоявший со скрещёнными на груди руками, позволил себе лёгкую, снисходительную улыбку. Он даже слегка качнулся с пяток на носки, как человек, предвкушающий приятное и давно заслуженное вознаграждение. Он уже мысленно раскладывал по стенам дорогую фактурную штукатурку, выбирал оттенок паркетной доски и представлял, с какой гордостью покажет обновлённую квартиру своим друзьям, небрежно бросив, что «тёща с тестем подкинули, они у Аллы золотые».
Алла держала телефон у уха, её взгляд был прикован к лицу мужа. Она хотела видеть всё. Каждую смену выражения, каждое движение мышц.
— Здравствуйте, Николай Петрович! Это Алла, — произнесла она подчёркнуто вежливо и ясно. Её тон был деловым, почти официальным, в нём не было и намёка на родственную теплоту.
Услышав имя своего отца, Антон слегка напрягся. Улыбка на его губах застыла, а затем медленно начала сползать. Он непонимающе нахмурился. Зачем она звонит ему? Может, перепутала номер? Или решила сначала посоветоваться с его отцом, как лучше подойти к её родителям? Эта мысль показалась ему нелепой, но другой в голову не приходило. Он чуть наклонил голову, пытаясь расслышать ответ свёкра, но Алла держала телефон плотно.
Она сделала короткую, выверенную паузу, давая недоумению мужа перерасти в тревогу.
— Тут у нас с Антоном возникла идея, — продолжила она тем же ледяным, спокойным тоном. Она намеренно сделала акцент на фразе «у нас с Антоном», связывая его с собой невидимой цепью. — Мы решили, что нам нужна новая машина.
Слово «машина» подействовало на Антона как удар под дых. Какая машина? При чём здесь машина? Он растерянно смотрел на жену, его мозг отчаянно пытался собрать воедино происходящее, но логика рассыпалась. Кровь начала медленно отступать от его лица, уступая место мертвенной бледности. Он понял, что это не ошибка. Это нечто гораздо худшее.
Алла, видя его реакцию, нанесла завершающий удар. Чётко, раздельно, вкладывая в каждое слово вес, она произнесла фразу, которую он сам недавно прокричал ей в лицо:
— Раз уж вы его отец, мы подумали, что это ваш святой долг помочь сыну.
Тишина, воцарившаяся после этих слов, была густой и вязкой. Антон стоял, как громом поражённый. Его мир, такой понятный и правильно устроенный, где он был самостоятельным и успешным мужчиной в глазах своего отца, а родители жены — удобным финансовым придатком, рухнул в одно мгновение. Он представил своего отца, Николая Петровича, человека сурового, старой закалки, который презирал попрошаек и слабаков, слушающего на том конце провода этот унизительный бред. Он вообразил его лицо — сначала недоумение, а потом холодное, тяжёлое презрение. Презрение к сыну, который не может сам заработать на свои нужды и посылает жену клянчить деньги, да ещё и на такую прихоть, как новая машина.
Это был позор. Абсолютный, несмываемый позор, который только что транслировался прямо в уши самому главному человеку в его системе ценностей.
Паника ударила в него с такой силой, что перехватило дыхание. Он не думал, что делает. Им двигал один инстинкт — прервать этот разговор. Оборвать эту унизительную связь.
Он не закричал. Он даже не издал ни звука. В два быстрых шага он пересёк комнату и, рванув руку, выхватил у Аллы телефон. Она даже не пыталась его удержать, просто отпустила. Не глядя, с силой отчаяния, Антон швырнул аппарат в сторону гостиной. Телефон не разбился. Он пролетел несколько метров и с глухим, жалким стуком упал на толстый ковёр, затихнув, как убитое животное.
В наступившей тишине звук падения телефона на мягкий ковёр прозвучал оглушительно. Он лежал там, тёмным пластиковым прямоугольником на светлом ворсе, — символ оборванной связи и окончательно разрушенного моста. Антон стоял, тяжело дыша, и смотрел то на телефон, то на Аллу. Его грудь вздымалась так, будто он только что пробежал марафон. Его лицо, до этого бледное от ужаса, теперь медленно наливалось тёмной, нездоровой краской — смесью гнева, стыда и бессилия. Он потерпел сокрушительное поражение на глазах у самого главного судьи — своего отца — и виновницей этого была она.
— Ты… что ты наделала? — прохрипел он. Его голос был чужим, сдавленным. Он сделал шаг к ней, и в его глазах горела откровенная ненависть. — Ты всё разрушила! Ты понимаешь, что ты сделала?! Он же теперь… он никогда меня не простит! Ты унизила меня! Специально, да? Решила отомстить?!
Он почти кричал, брызгая слюной. Его самообладание, его маска уверенного в себе мужчины разлетелись вдребезги, обнажив испуганного, инфантильного мальчика, которого только что отчитали перед самым главным авторитетом. Он ждал, что Алла заплачет, начнёт оправдываться, кричать в ответ. Но она стояла неподвижно, и на её лице не было ни страха, ни сожаления. Лишь холодная, отстранённая усталость.
— Я ничего не разрушила, Антон, — тихо ответила она. Её спокойствие было страшнее любой истерики. — Нечего было разрушать. Я лишь взяла твою философию и применила её к другой ситуации. Ты сказал, что родители должны помогать. Что это их святой долг. Я просто предложила твоему отцу исполнить его. Или эта логика работает только в одну сторону? Только когда это удобно тебе?
Её слова были точными, как скальпель хирурга. Они вскрывали самую суть его натуры, его двойные стандарты, его эгоизм, завёрнутый в красивые слова о мужской независимости.
— Это другое! — взвизгнул он, в отчаянии цепляясь за последнюю соломинку. — Нельзя сравнивать! Это… это была провокация! Ты специально подставила меня!
— Нет, Антон. Это была проверка, — так же ровно сказала она, и её взгляд прошёлся по нему, как по пустому месту. — Проверка, которую наш брак не прошёл. Я хотела увидеть, что ты будешь делать, когда твои собственные принципы применят к тебе. И я увидела. Ты не мужчина, который всего добивается сам. Ты просто хочешь, чтобы всего добивались для тебя другие. Твои родители, мои родители… неважно кто. Главное, чтобы не ты сам.
Она развернулась и медленно пошла в сторону прихожей. Её движения были спокойными и решительными. Она не суетилась, не хлопала дверями. Она просто уходила.
— Куда ты?! — крикнул он ей в спину, в его голосе смешались паника и приказные нотки. — А ну стой! Мы не закончили!
Алла остановилась у двери, но не обернулась. Она взяла с полки свою сумочку и ключи. Звон ключей в оглушительной тишине квартиры прозвучал как приговор.
— Мы закончили, Антон. Всё закончили. Ты можешь оставаться здесь. В этой квартире. С этими голыми стенами. И ждать, когда кто-нибудь придёт и исполнит свой святой долг перед тобой. Может, отец позвонит. А может, и нет.
С этими словами она открыла входную дверь. Холодный сквозняк с лестничной клетки ворвался в квартиру, коснувшись лица Антона. Он так и остался стоять посреди гостиной, растерянный, униженный и совершенно один. Дверь за Аллой мягко закрылась, и щелчок замка поставил точку не только в их разговоре, но и в их совместной жизни.
Антон медленно опустился в старое кресло. Его взгляд бездумно упёрся в серую бетонную стену, с которой они когда-то вместе сдирали обои, мечтая о новой красивой жизни. Ремонт, которого он так хотел, так требовал, теперь казался ему злой иронией. Он остался один на один с этим бетоном, в пустой квартире, которая больше не была домом. И впервые в жизни он с ужасающей ясностью понял, что никто ему ничего не должен…
