— Тань, пиво кончилось! Принеси ещё пару бутылок из холодильника, и чипсов захвати, которые с сыром!
Голос Игоря, усиленный азартом футбольного матча и выпитым алкоголем, прорезал гул, стоявший в гостиной. Татьяна, стоявшая на кухне у раковины и механически вытиравшая идеально чистую тарелку, не вздрогнула. Она просто положила полотенце, открыла холодильник и достала две запотевшие бутылки. Её движения были выверенными и экономными, как у робота, выполняющего давно заложенную программу. Она не смотрела в сторону гостиной, но видела всё происходящее там внутренним зрением.
Воздух в её квартире, обычно пахнущий свежестью и лёгким ароматом её духов, сейчас был густым и спёртым, как в дешёвом баре перед закрытием. Пахло пивом, солёными сухариками, чем-то жареным и мужским потом. Громкий смех, выкрики, комментирующие действия игроков на экране, и стук бутылок по журнальному столику сливались в единый раздражающий фон. Этот столик из светлого дуба, который она так долго выбирала, сейчас был заставлен пустыми бутылками, засыпан пеплом, который стряхивали мимо пепельницы, и украшен жирными пятнами от чипсов.
Она поставила пиво и новую пачку чипсов на поднос и вошла в комнату. Игорь и трое его приятелей сидели, развалившись на её диване, обитом светло-серым велюром. Один из них, Лёха, самый громкий и бесцеремонный, положил ноги в грязных кроссовках прямо на подлокотник. Татьяна поставила поднос на единственный свободный пятачок стола. Никто из них даже не повернул головы в её сторону. Игорь лишь махнул рукой, мол, спасибо, свободна.
— Да куда он бьёт, мазила! — взревел Лёха, вскакивая и рассыпая крошки по ковру. — Я бы с закрытыми глазами лучше пробил!
Татьяна молча вернулась на кухню. Она не садилась. Она просто стояла, прислонившись бедром к столешнице, и смотрела в тёмное окно. Это была её квартира. Она купила её сама, ещё до Игоря, выплатив ипотеку за три года каторжного труда. Каждая вещь здесь была выбрана ею. Каждый квадратный метр был её территорией. А раз в две недели эта территория превращалась в филиал пивнушки для друзей её мужа. Мужа, который переехал к ней полтора года назад с одним чемоданом и большой уверенностью в том, что теперь это и его дом тоже.
— Танюш, а сделай нам бутербродов каких-нибудь, а? С колбасой там, с сыром. А то закуска вся вышла, — пробасил из комнаты Витёк, ещё один завсегдатай их сборищ.
Игорь тут же подхватил:
— Да, милая, сделай, будь другом. Мужики голодные. Ты же у нас мастерица.
Она медленно повернулась. «Милая». «Будь другом». Эти слова, которые должны были звучать ласково, в его исполнении превращались в приказ, завёрнутый в снисходительную просьбу. Она открыла холодильник, достала колбасу, сыр, хлеб. Её руки двигались сами по себе, нарезая, раскладывая. А в голове билась одна-единственная мысль, холодная и острая, как нож в её руке: «Я прислуга. В своём собственном доме я превратилась в бесплатную прислугу».
Она отнесла тарелку с бутербродами в гостиную. Лёха, не дожидаясь остальных, схватил сразу два, один из которых тут же уронил на диван, сыром вниз.
— Ой, — он хохотнул и неловко попытался смахнуть остатки еды с велюра, размазав жирное пятно ещё больше.
Игорь поморщился, но не от того, что диван испорчен, а от того, что это нарушило атмосферу веселья.
— Тань, — сказал он с ноткой раздражения в голосе, — принеси тряпку, вытри тут, а то липко будет. Давай быстрее, сейчас опасный момент!
И это стало концом. Не крик, не оскорбление, а эта будничная, повелительная просьба — «принеси тряпку, вытри тут». Просьба, адресованная не жене, не любимой женщине, а персоналу. Татьяна посмотрела на жирное пятно на своём диване, на самодовольное лицо мужа, уставившегося в экран, на его друзей, которые уже забыли про инцидент. Она молча развернулась и пошла. Но не на кухню за тряпкой. Она направилась в прихожую, к входной двери.
Татьяна не пошла на кухню. Она прошла в прихожую, но не для того, чтобы взяться за ручку входной двери. Она постояла мгновение в полумраке коридора, давая огню внутри себя разгореться до ровного, холодного пламени. Ярость, которая копилась в ней месяцами, прошла точку кипения и превратилась в нечто иное — в твёрдую, ледяную решимость. Она расправила плечи и вернулась в гостиную, остановившись прямо посреди комнаты, между диваном и телевизором.
— Господа, вечер окончен, — её голос прозвучал спокойно, но так отчётливо, что перекрыл рёв футбольных комментаторов.
Четверо мужчин замерли. Игорь оторвал взгляд от экрана и посмотрел на неё с недоумением, словно она была официанткой в баре, которая внезапно объявила о закрытии заведения за три часа до положенного срока.
— Тань, ты чего? — первым очнулся Лёха, пытаясь обернуть всё в шутку. — Пиво тёплое принесла, что ли?
Татьяна не удостоила его взглядом. Она смотрела прямо на Игоря.
— Я попросила твоих гостей покинуть мою квартиру. Немедленно.
Игорь побагровел. Это был прямой удар по его авторитету, нанесённый при свидетелях.
— Таня, ты что устроила? Не позорь меня, иди на кухню. Мы сами разберёмся.
Но она даже не шелохнулась. Она просто стояла и ждала, и в её неподвижности было больше угрозы, чем в любом крике. Друзья Игоря почувствовали это первыми. Атмосфера веселья и бесцеремонности испарилась в одно мгновение. Витёк неловко поставил бутылку на стол и начал оглядываться в поисках своей куртки. Третий приятель, молчаливый Антон, уже встал и направился в коридор. Только Лёха всё ещё пытался сохранить лицо.
— Да ладно вам, мужики, баба не в настроении, с кем не бывает… Игорёк, ты это, поговори с ней.
— На выход, — повторила Татьяна, на этот раз её голос был тише, но в нём появилась сталь. Она перевела взгляд на Лёху, и тот внезапно осёкся, встал и, не прощаясь, быстро пошёл к двери.
Когда за последним из его друзей захлопнулась дверь, Игорь вскочил. Его лицо было искажено от ярости и унижения.
— Ты что себе позволяешь?! Ты с ума сошла?! Ты меня опозорила перед друзьями! Они теперь…
— Тихо, — прервала она его, подняв руку. Это был не крик, не просьба, а приказ. И он, к своему собственному удивлению, замолчал.
Татьяна проигнорировала его, словно он был просто предметом мебели. Она подошла к своему письменному столу в углу комнаты, выдвинула ящик и достала калькулятор. Затем она медленно, как следователь на месте преступления, начала обходить комнату. Игорь с изумлением следил за её действиями.
Она остановилась у дивана, посмотрела на жирное пятно от бутерброда, потом на след от грязного кроссовка на подлокотнике. Молча нажала несколько кнопок на калькуляторе. Прошла дальше, к ковру, на котором была россыпь чипсов и сухариков, втоптанных в ворс. Ещё несколько нажатий. Она обвела взглядом заставленный бутылками и засыпанный пеплом стол, оценила объём работы по уборке. Её лицо было абсолютно бесстрастным, как у оценщика, принимающего повреждённое имущество.
— Что ты делаешь? — наконец выдавил из себя Игорь, не понимая, чего ждать. — Ты вообще нормальная? Я с тобой разговариваю!
Она закончила свои подсчёты, подошла к столу, вырвала из блокнота чистый лист и крупными, чёткими цифрами написала несколько строк. Затем развернулась и протянула листок Игорю.
— Что это? — прорычал он.
— Счёт, — ответила она ледяным голосом. — Итак, начнём. Аренда помещения под бар на четыре часа — пять тысяч рублей. Услуги официантки, включая подачу напитков и закусок, — две тысячи рублей. Клининг после мероприятия повышенной сложности, учитывая порчу обивки мебели и коврового покрытия, — три тысячи рублей. Итого с тебя десять тысяч.
Он смотрел то на листок в своей руке, то на её непроницаемое лицо.
— Ты… Ты в своём уме?! — заорал он, скомкав бумажку.
— Абсолютно, — спокойно подтвердила Татьяна. — Это моя квартира, и сегодня ты использовал её в коммерческих целях, а меня — как неоплачиваемый персонал. Оплатишь счёт — обсудим твоё дальнейшее проживание. А пока можешь считать себя в долгу.
Игорь смотрел на скомканный в его кулаке листок, потом на её спокойное, почти отстранённое лицо. На мгновение ему показалось, что это какой-то абсурдный розыгрыш, дурная шутка. Но в её глазах не было и тени юмора. Только холодная, как зимнее стекло, серьёзность. И тогда плотину его самообладания прорвало.
— Десять тысяч?! — взревел он, швыряя бумажный комок на пол. — Ты совсем рехнулась? За что?! За то, что мои друзья пришли ко мне в гости? За то, что мы посидели пару часов, как нормальные люди?!
Татьяна молча наклонилась, подняла скомканный листок, аккуратно расправила его на журнальном столике, разгладив ладонью каждую складку. Это медленное, методичное движение подействовало на Игоря, как красная тряпка на быка.
— Я с тобой разговариваю! Ты что устроила? Что это за представление? Ты решила, что ты бизнес-леди, а это твой офис? Мы семья или кто?
— Вот именно, Игорь. Мы — не «кто». И это — не проходной двор, — она обвела рукой комнату, заляпанную и засыпанную остатками их «нормального» отдыха. — Давай по фактам. Твои друзья пришли не к тебе в гости. Они пришли в бесплатный бар с бесплатным обслуживанием. И вели себя соответственно. Мой диван, который я выбирала три месяца и за который заплатила свои деньги, теперь изуродован жирным пятном и следом от ботинка. Мой ковёр, который требует деликатной чистки, втоптан крошками и залит пивом. И я, вместо того чтобы отдыхать в своём собственном доме в свой выходной, четыре часа бегала из кухни в комнату, поднося, унося и убирая за компанией взрослых, здоровых мужиков.
Она сделала паузу, глядя ему прямо в глаза.
— Моё время и мой труд чего-то стоят. Моё имущество тоже. Если ты и твои приятели этого не понимаете, я могу объяснить на единственном доступном для вас языке — на языке цифр. Пять тысяч за аренду — это ещё по-божески. Попробуй найти заведение в центре на четыре часа для такой компании дешевле. Три тысячи за клининг — минимальная цена за выведение таких пятен. А две тысячи за мои услуги… Знаешь, я думаю, я даже поскромничала.
Он слушал её, и его лицо медленно наливалось тёмной краской. Он не мог поверить, что слышит это от неё — от тихой, покладистой Тани, которая всегда старалась ему угодить.
— То есть, по-твоему, это нормально? Выставлять мужу счёт за то, что он провёл время с друзьями? Так, да? А что дальше? Ты мне начнёшь выставлять счета за ужин? За выглаженную рубашку? За постель, может, тоже прайс составишь? Ты в это превратить наши отношения хочешь? В товарно-денежные?
Его голос звенел от праведного гнева. Он пытался застыдить её, выставить мелочной, сумасшедшей скрягой, разрушающей святые узы брака. Но его слова отскакивали от её спокойствия, как горох от стены.
— Наши отношения превратились в это не сегодня, Игорь. Они превратились в это в тот самый момент, когда ты решил, что моё «да» на твоё предложение жить вместе автоматически означает моё согласие быть твоей личной прислугой. Когда ты решил, что моя квартира — это просто бесплатная жилплощадь, которую можно использовать по своему усмотрению, не считаясь с её хозяйкой. Ты говоришь про «нормальных людей». Так вот, у нормальных людей принято уважать чужой дом и чужой труд. Твои друзья этого не умеют. А ты, как оказалось, тоже.
Он шагнул к ней, нависая, пытаясь задавить её своим ростом, своим возмущением.
— Я тебя понял. Значит, так. Я буду приглашать своих друзей сюда, когда захочу. Потому что это и мой дом тоже! И они будут сидеть здесь столько, сколько нужно! И если тебе что-то не нравится — это твои проблемы!
Он произнёс это твёрдо, как ультиматум, как окончательное утверждение своей власти. Он был уверен, что сейчас она отступит, испугается. Но она лишь слегка наклонила голову, и в её глазах появилось что-то новое. Что-то окончательное.
— Только попробуй ещё раз превратить меня в прислугу для своих друзей, и ты будешь искать новое место для проживания! Тут ты больше не останешься!
Его ультиматум повис в воздухе, пропитанном запахом пролитого пива. Игорь выпрямился, уверенный, что это был решающий удар, который вернёт взбунтовавшуюся женщину на место. Он ожидал чего угодно: криков, упрёков, может быть, даже отступления. Но он не был готов к тому, что Татьяна просто посмотрит сквозь него, словно он пустое место, и на её губах появится едва заметная, горькая усмешка.
— Твой дом? — повторила она тихо, без вопросительной интонации, скорее, констатируя факт его заблуждения. — Хорошо. Давай поговорим о твоём вкладе в этот «твой дом».
Игорь ухватился за эту фразу, как за спасательный круг. Он решил, что она наконец-то перешла в плоскость диалога, где он был силён.
— А давай! — он картинно развёл руками. — Ты хочешь поговорить о деньгах? О том, что я покупаю продукты? Что плачу за интернет и за наши походы в кино? Ты это хочешь посчитать, бухгалтерша ты моя? Или ты забыла, что мужчина в доме — это не только кошелёк? Я обеспечиваю тебе защиту! С тобой рядом мужчина, а не просто соседка по квартире! Я решаю проблемы, я разговариваю с сантехниками, с электриками, чтобы тебя не обманули! Я вкручиваю лампочки, двигаю твою мебель, когда тебе взбредёт в голову! Ты хоть представляешь, сколько это стоит, если вызывать мастеров? Давай, посчитай! Составь свой дурацкий счёт и на это!
Он распалялся всё больше, его голос набирал силу. Ему казалось, что он нащупал её слабое место, вгоняя её в краску стыда за свою мелочность.
— А как насчёт нематериальных активов, а, Татьяна? Как ты посчитаешь то, что я терплю твои настроения? То, что я выслушиваю твои рассказы про работу? То, что я просто нахожусь рядом, и ты засыпаешь не одна в своей пустой квартире? Ты хоть понимаешь, что до меня у тебя здесь была просто бетонная коробка, а со мной появился дом? Очаг! Ты это в какой валюте оценишь? Вот это — мой вклад! Я! Моё присутствие здесь! И оно бесценно, поняла? Оно перекрывает любой твой идиотский счёт за пиво и чипсы!
Он закончил свою тираду, тяжело дыша, и победоносно посмотрел на неё. Он выложил все козыри, как ему казалось. Он обесценил её квартиру, её жизнь до него и её саму, выставив себя бесценным даром, который она не сумела оценить.
Татьяна выслушала его молча, не перебивая. Её лицо не выражало ничего. Когда он замолчал, она постояла ещё несколько секунд, словно давая его словам окончательно раствориться в грязном воздухе гостиной. А потом, не сказав ни слова, развернулась и пошла в спальню.
Игорь растерянно смотрел ей вслед. Он подумал, что она ушла плакать, что он её сломил. Сейчас она вернётся, жалкая и побеждённая, и их жизнь вернётся в привычное русло. Он даже усмехнулся про себя, предвкушая, как великодушно её простит.
Но она не плакала. Через минуту она вернулась в гостиную. В руках у неё был тот самый тёмно-синий чемодан на колёсиках, с которым Игорь полтора года назад появился на пороге её квартиры. Она молча поставила его на пол посреди комнаты и открыла. Затем она снова ушла в спальню. Вернулась с аккуратной стопкой его джинсов и свитеров и положила их в чемодан. Потом пошла в прихожую и принесла его ботинки. Затем в ванную — и в чемодан полетели его зубная щётка, бритва, дезодорант.
Игорь стоял и, как заворожённый, смотрел на это методичное, лишённое всякой суеты действо. Она не швыряла его вещи. Она их аккуратно складывала, словно горничная в дорогом отеле, готовящая багаж гостя к отъезду. Она не смотрела на него, не произносила ни слова. Она просто и деловито упаковывала его жизнь в тот самый чемодан, с которым он сюда и приехал. Это было страшно. Гораздо страшнее любого крика или скандала. Это было аннулирование. Полное и безвозвратное.
Когда последняя рубашка легла в чемодан, она закрыла его. Два щелчка замков прозвучали в тишине комнаты как выстрелы. Она выпрямилась, взяла чемодан за ручку и подкатила его к ногам остолбеневшего Игоря. Только тогда она подняла на него глаза.
— Ты же сам сказал, что твой главный вклад — это ты сам. Твоё присутствие. Вот, — она кивнула на чемодан. — Я его упаковала. Можешь забирать свой бесценный вклад и выносить его из моего дома. Прямо сейчас…
