— Оля, я прошу тебя об одном. Всего об одном. Вот этот стол и два часа времени. Полной, абсолютной тишины. Не входи, не стучи, не спрашивай. Представь, что меня нет. Хорошо?
Артём стоял посреди комнаты, очертив невидимый круг вокруг старого письменного стола. Это был его алтарь, его операционная, его последний рубеж. Шесть месяцев унизительных поисков, десятки безликих отказов, сотни отправленных в пустоту резюме и медленное, разъедающее душу чувство собственной никчёмности, которое въелось под кожу, как грязь. И вот он, шанс. Не просто работа, а та самая должность в той самой компании, о которой он полгода даже мечтать боялся. Он чувствовал, как по спине ползёт холодный, липкий пот. Важно было всё: каждое слово, каждая выверенная интонация, уверенный, не бегающий взгляд. Для этого ему нужно было стать монолитом, а сейчас он был комком сырых, оголённых нервов, готовым рассыпаться от любого неосторожного прикосновения.
— Конечно, милый, — Ольга улыбнулась своей мягкой, обволакивающей улыбкой, той самой, что когда-то казалась ему спасением, а теперь всё чаще вызывала глухое раздражение. — Я буду тише воды, ниже травы. Ты только не волнуйся так. У тебя всё получится, я верю в тебя.
Он коротко кивнул, не в силах выдавить из себя ответную любезность, и сел за стол. Разложил перед собой распечатки: описание вакансии, свои тезисы, возможные каверзные вопросы и блестящие, заранее отточенные ответы. Он сделал глубокий вдох, пытаясь поймать то самое состояние потока, когда мозг работает чётко и безжалостно, как швейцарский механизм. «Добрый день, меня зовут Артём. Мой опыт в управлении проектами позволяет мне эффективно решать…»
Дверь тихо скрипнула. В образовавшуюся щель просунулась голова Ольги.
— Тёмочка, я тебе чай сделала. Он очень хорошо успокаивает нервы. Принести тебе чашечку?
Артём вздрогнул, словно его ткнули иглой. Мысль, которую он так тщательно выстраивал, треснула и рассыпалась на мелкие, несвязанные друг с другом слова.
— Оль, я же просил… Не надо, спасибо. Я потом выпью.
— Ну как знаешь, — она пожала плечами с видом оскорблённой добродетели и так же тихо исчезла, оставив за собой шлейф недоумения и сбитый ритм его мыслей. Он снова закрыл глаза, пытаясь собрать осколки воедино. «Мои ключевые компетенции… компетенции… это стратегическое планирование и… и… чёрт!» Прошло не больше пяти минут. Снова скрипнула дверь. Ольга вошла уже смелее, на полкорпуса, держа в руках две вешалки с одеждой.
— Смотри, я никак не могу решить. Мне вот этот серый свитер надеть, когда мы вечером к маме поедем, или вот эту синюю блузку? Серый такой уютный, домашний, а синий более строгий. Как думаешь, что лучше?
Он медленно поднял на неё глаза. В его взгляде уже не было просьбы, только тяжёлое, густое, как мазут, раздражение.
— Оля. Мне абсолютно всё равно. Надень что угодно. Пожалуйста, выйди.
— Какой ты сегодня нервный, — поджала она губы, но вешалки убрала и вышла.
Артём провёл ладонью по лицу, чувствуя, как пульс застучал в висках. Он снова уставился в листы бумаги, но буквы плыли перед глазами. Он не мог сосредоточиться. Ему казалось, что за дверью кто-то стоит и ждёт, прислушивается. И он не ошибся. Не прошло и десяти минут, как Ольга снова заглянула в комнату, на этот раз с широкой, заговорщической улыбкой.
— Ты не поверишь! Сейчас видела в окно, как кот Семёна из третьего подъезда пытался голубю на голову залезть! Так смешно, прямо на карнизе цирк устроил, я чуть со смеху не умерла!
Это было уже слишком. Это было не просто невнимание к его просьбе, это было методичное, целенаправленное издевательство. Тонкое, обёрнутое в обложку заботы и непринуждённости, но от этого ещё более ядовитое.
— Ольга! Вон! — рявкнул он, сам не ожидая от себя такой силы и металла в голосе. Она отшатнулась, на лице промелькнула настоящая, неподдельная обида.
— Я просто хотела тебя немного отвлечь, расслабить… Ты же весь на взводе.
— Меня не надо расслаблять! Меня надо просто оставить в покое! — отчеканил он каждое слово, вбивая их, как гвозди.
Она скрылась за дверью, и он в полном отчаянии уткнулся лбом в холодную, гладкую поверхность стола. Он понимал, что драгоценное время утекает сквозь пальцы, а он не готов. Он снова и снова пытался прогнать в голове свою речь, но каждое слово казалось фальшивым, неубедительным, чужим. За полчаса до выхода дверь снова приоткрылась. Он даже не поднял головы, просто ждал.
— Тём, ты побриться не забыл? А то щетина какая-то… несолидно будет выглядеть.
Это была последняя искра, упавшая в бочку с порохом. Артём вскочил так резко, что стул за его спиной с грохотом опрокинулся. Его лицо исказилось от ярости, которую он так долго и безуспешно сдерживал. Он посмотрел на неё, на её «заботливое» лицо, и в один миг увидел в нём не любовь, а злой, мелочный умысел.
— Я просил тебя об одном: не трогать меня два часа, пока я готовлюсь к важнейшему собеседованию! А ты вламывалась каждые пять минут с какой-то ерундой! Тебе просто нравится, когда у меня ничего не получается!
Щелчок замка прозвучал в оглушительной тишине коридора как выстрел, Артём захлопнул дверь прямо перед её носом. Ольга на секунду замерла, глядя на гладкую поверхность дерева, которая только что отделила её от собственного мужа. На её лице не было недоумения. Маска обиженной заботы сползла, обнажив твёрдое, незнакомое лицо с плотно сжатыми губами. Она не стала стучать. Не стала кричать в ответ. Она молча развернулась и пошла на кухню.
Внутри запертой комнаты Артём тяжело дышал, прислонившись спиной к двери. Адреналин от вспышки ярости гудел в ушах. Он провёл рукой по волосам, пытаясь унять внутреннюю дрожь. «Спокойно. Просто спокойно, — приказывал он себе. — У меня ещё есть двадцать минут. Я могу собраться. Я должен». Он вернулся к столу, поднял упавший стул и снова сел. Он уставился на свои записи, пытаясь зацепиться за них, как утопающий за соломинку. «Мои сильные стороны — это стрессоустойчивость и умение работать в команде…»
В этот момент из-за двери раздался низкий, нарастающий гул. Он становился всё громче, превращаясь в оглушительный рёв. Пылесос. Ольга включила пылесос и начала методично, с нажимом водить щёткой по ковру прямо под его дверью. Взад-вперёд. Взад-вперёд. Рёв ворвался в комнату, вибрируя в полу, в столе, в самой его грудной клетке. Он заслонил собой все мысли, все слова. Артём сжал кулаки так, что побелели костяшки. Он понял. Это не была уборка. Это был ответ. Это было объявление войны. Он попытался читать свои записи вслух, перекрикивая шум, но его собственный голос тонул в этом монотонном, сводящем с ума вое.
Через десять минут рёв прекратился так же внезапно, как и начался. Артём с облегчением выдохнул. Но он ошибся, если думал, что это конец. Из кухни, которая находилась через стенку, донёсся новый звук. Резкий, металлический лязг. Ольга достала из сушилки всю посуду и с грохотом швырнула её в раковину. Затем она открыла ящик со столовыми приборами и высыпала его содержимое туда же. Началась пытка диссонансом. Звон вилок о тарелки, глухой удар половника о чугунную кастрюлю, металлический скрежет ножей. Это не было мытьё посуды. Это был намеренный, тщательно оркестрованный хаос, проникающий сквозь стену, впивающийся в мозг острыми иглами.
Артём вскочил и начал ходить по комнате, зажав уши руками. Но это не помогало. Звуки проникали внутрь. Он чувствовал себя зверем в клетке, которого травят со всех сторон. Он подошёл к окну, посмотрел на часы. До выхода оставалось пять минут. Всё пропало. Вся его подготовка, все его усилия были уничтожены, стёрты в порошок этим бытовым, домашним террором.
И тут, как вишенка на торте, раздался её голос. Громкий, отчётливый, звучащий прямо за дверью. Она говорила по телефону.
— Да, мам… Нет, всё «хорошо». Просто у Артёма очередной приступ… Да, как всегда, перед важным делом. Я же ему и чай с бергамотом, и рубашку погладила, помочь хотела… А он на меня наорал, из комнаты выгнал, заперся. Говорит, я ему мешаю… Да я уже не знаю, что делать. Может, это он просто боится, что у него опять ничего не получится, и заранее ищет виноватого?.. Нет, я не обижаюсь. Что ты. Я же понимаю, ему сейчас тяжело…
Артём застыл посреди комнаты. Он слышал каждое слово. Каждое лживое, пропитанное ядовитой «заботой» слово. Она не просто срывала ему собеседование. Она переписывала реальность, выставляя его психом и неудачником в глазах собственной матери, а себя — святой мученицей. В этот момент он перестал чувствовать ярость. Внутри всё выгорело дотла, оставив после себя только холодный, звенящий пепел.
Он посмотрел на свои ладони. Они не дрожали. Они были просто чужими, пустыми руками. Он медленно, без единого лишнего движения, собрал листы со стола, сложил их в идеальную, ровную стопку и убрал в ящик. Потом подошёл к шкафу, достал свой пиджак, надел его, поправил воротник. Он открыл замок и распахнул дверь. Ольга всё ещё стояла в коридоре с телефоном у уха, но при виде его осеклась. Он молча посмотрел на неё, прошёл мимо, обулся и вышел из квартиры, не сказав ни слова. Он шёл на самое провальное собеседование в своей жизни. И он знал, кто будет ждать его дома.
Ключ в замке повернулся не со скрежетом усталости, а с сухим, отчётливым щелчком. Это был звук поставленной точки. Артём вошёл в квартиру. Он не был похож на человека, потерпевшего поражение. Не было ни ссутулившихся плеч, ни потухшего взгляда. Наоборот, он держался неестественно прямо, а его лицо было застывшей маской спокойствия, которая пугала гораздо больше, чем любой крик. Он молча снял пиджак, аккуратно повесил его на крючок вешалки, словно совершал важный ритуал.
Ольга сидела в кресле в гостиной с журналом на коленях. Квартира сияла чистотой. Ни пылинки, ни разбросанных вещей. Идеальный порядок, созданный как укор и как алиби. Она подняла на него глаза, и в её взгляде читался холодный, выжидающий интерес.
— Ну как? — спросила она ровным голосом, в котором не было ни капли сочувствия. Это был вопрос контролёра, проверяющего билет.
Артём медленно повернулся к ней. Он не стал подходить ближе, оставшись стоять на границе коридора и комнаты.
— Как ты и хотела. Провалился. С оглушительным треском.
На её губах появилась тень улыбки — не радостной, а торжествующей. Улыбка человека, чьи худшие прогнозы оправдались.
— Не надо перекладывать на меня свои неудачи, Артём. Я здесь ни при чём. Я, в отличие от некоторых, пыталась тебе помочь.
Он тихо рассмеялся. Это был короткий, мёртвый смешок, от которого стало неуютно.
— Помочь? Это ты называешь помощью? Твой чай? Твои свитера? Твой идиотский рассказ про кота? Или, может, твоя главная помощь — это пылесос, ревущий под дверью, как раненый зверь? Нет, Оля. Ты не помогала. Ты планомерно меня уничтожала.
— Какая драма! — она картинно отложила журнал. — Тебе просто удобно так думать. Удобно найти виноватого в том, что ты не смог связать двух слов перед серьёзными людьми. Может, проблема не в моём пылесосе, а в том, что у тебя в голове такой же гул и пустота? Полгода сидишь без дела, растерял всю хватку, а виновата жена, которая заботится о чистоте в доме.
Каждое её слово было идеально откалиброванным ударом. Она била не по его провалу, а по его самооценке, по тому больному месту, которое кровоточило уже много месяцев.
— Ты не заботилась о чистоте, — проговорил он медленно, разделяя слова. — Ты метила территорию. Ты показывала, кто здесь хозяин. Чей шум важнее. Чьи потребности в приоритете. Этот дом, эта квартира — это твоё поле, а я на нём просто сорняк, который нужно время от времени подрезать, чтобы не слишком высовывался.
— Ах вот как? Сорняк? А кто этот «сорняк» кормил и обстирывал все эти полгода, пока он лежал на диване и рассуждал о великих проектах? — её голос начал набирать силу. — Ты думаешь, мне приятно смотреть, как мой муж превращается в мямлю, который боится даже звука работающей техники? Сильные мужчины не ищут идеальной тишины, Артём, они добиваются своего в любых условиях! А ты ищешь оправдания.
— Это не оправдания. Это констатация факта, — его спокойствие было ледяным. — Твоя «забота» — это яд замедленного действия. Я вспомнил, как перед защитой диплома ты «помогла» мне, переделав всю презентацию за ночь, превратив её в детский комикс. Или как ты «из лучших побуждений» рассказала моему бывшему начальнику на корпоративе, что я считаю его самодуром. Ты всегда это делала. Тихо, с улыбкой, под видом помощи. Ты душишь всё, до чего дотрагиваешься, потому что боишься, что кто-то рядом с тобой может стать успешнее, чем ты. Тебе нужен не муж, а домашний питомец, которого можно гладить и время от времени тыкать носом в лужу.
Ольга встала. Её лицо исказилось. Маска слетела окончательно.
— Да потому что без меня ты и есть та самая лужа! Ты бы до сих пор сидел в своей дыре у родителей и мечтал о великом, если бы я не вытащила тебя! Я вложила в тебя годы! Я лепила из тебя человека! И я не позволю какому-то неудачному дню перечеркнуть всё, что я для тебя сделала!
— Ты не лепила. Ты ломала, — отрезал он. — И сегодня ты доломала окончательно.
Эти слова повисли в воздухе, холодные и тяжёлые, как куски свинца. Ольга смотрела на него, и в её глазах не было ни раскаяния, ни сожаления. Только презрительная, ледяная ярость.
— Сломался? Сильные не ломаются, Артём. Они проходят через трудности и становятся только крепче. А слабые ищут виноватых в своих провалах. Так что не надо вешать на меня ярлык за свою собственную никчёмность. Ты просто не справился. Не потянул. Признай это как мужчина, если в тебе от него хоть что-то осталось.
Она сделала шаг к нему, её поза излучала агрессивную уверенность. Она была на своей территории, в своей крепости из идеального порядка и моральной правоты, и она не собиралась отступать.
— Ты думаешь, мне было легко? Смотреть, как ты раскисаешь, как превращаешься в тень? Я тянула нас обоих! Я создавала уют, я поддерживала в тебе жизнь, пока ты жалел себя! А ты, вместо благодарности, обвиняешь меня в том, что я… пылесосила! Это даже не смешно. Это жалко.
Артём больше не слушал её. Он смотрел сквозь неё, и в его взгляде была бездонная усталость. Словно вся энергия, все эмоции, которые кипели в нём последние часы, выгорели без остатка, оставив после себя лишь выжженную пустыню. Спорить было бессмысленно. Что-то внутри него, какой-то важный механизм, отвечавший за веру в этого человека, с сухим щелчком сломался и остановился навсегда.
— Говори что хочешь, Оля, — тихо произнёс он, и в его голосе не было больше ни злости, ни обиды. Только пустота. — Мне уже всё равно.
Он развернулся и медленно пошёл в спальню. Он не хлопнул дверью. Он просто прикрыл её за собой, отсекая себя от её голоса, который продолжал что-то ядовито бросать ему в спину. Он сел на край кровати в полумраке комнаты и просто смотрел в стену. Он ни о чём не думал. Впервые за много месяцев в его голове была абсолютная, звенящая тишина.
Оставшись одна в гостиной, Ольга замолчала. Её победная речь оборвалась, ударившись о его безразличие. Это было хуже, чем ответный крик. Её враг просто покинул поле боя, отказавшись играть по её правилам. Она нервно прошлась по комнате. В коридоре, на маленьком столике, лежал его телефон. Он забыл его в спешке, когда уходил. Она подошла и взяла его в руки. Экран загорелся, пароль не стоял. Он всегда был слишком доверчив.
В её голове мгновенно созрел план. План, который она сама себе объяснила как последнюю, отчаянную попытку всё исправить. «Он сейчас на эмоциях, наговорит глупостей, — убеждала она себя. — Он слишком горд, чтобы признать свою слабость. А я могу это исправить. Я покажу им, что он не псих, а просто человек, у которого случилась беда. Они оценят его честность». С этой мыслью она открыла его почту, нашла последнее письмо от рекрутера и нажала «ответить». Её пальцы быстро забегали по экрану. Она не писала, она творила акт высшей «заботы».
Артём вышел из спальни через десять минут. Ему нужен был стакан воды. Он прошёл мимо Ольги, которая снова сидела в кресле с непроницаемым лицом, и направился на кухню. На обратном пути его взгляд упал на столик в коридоре. Телефон. Он машинально взял его. Экран был активен, открыта папка «Отправленные». Сверху было новое письмо. Он открыл его.
«Уважаемая Екатерина Дмитриевна, — читал он ровные, чужие строки, набранные от его имени. — Приношу свои глубочайшие извинения за сегодняшнее собеседование. К сожалению, прямо перед выходом из дома у меня случилось острое нервное расстройство, связанное с длительным стрессом из-за семейных проблем. Я был абсолютно не в себе и понимаю, что произвёл ужасное впечатление. Я очень надеюсь на ваше понимание и, возможно, шанс проявить себя в будущем, когда мои личные обстоятельства наладятся. С уважением, Артём».
Он дочитал до конца. Потом поднял глаза на Ольгу. Она смотрела на него в упор, готовая к обороне.
— Я просто хотела тебе помочь! — выпалила она, не дожидаясь вопроса. — Исправить то, что ты натворил! Показать им, что ты человек, а не робот!
Артём молчал. Он не кричал. Не бросил телефон в стену. Он просто смотрел на неё, и в его взгляде было нечто страшнее ненависти — окончательное понимание. Он видел перед собой не жену, не близкого человека, а чужое, хищное существо, которое только что совершило контрольный выстрел, чтобы убедиться, что жертва точно мертва. Он медленно, одним движением большого пальца, удалил письмо. Потом открыл её контакт в телефонной книге. Нажал «Заблокировать». И, не говоря больше ни слова, повернулся и снова пошёл в спальню.
Он достал с антресоли старую спортивную сумку и начал молча, без суеты, складывать в неё свои вещи: пару свитеров, джинсы, ноутбук, зарядное устройство. Ольга стояла в дверях, глядя на его спокойные движения. Её тщательно выстроенный мир рушился, и она не понимала почему. Ведь она победила.
— Ты куда? — спросила она голосом, который впервые за вечер дрогнул от неуверенности. Артём не обернулся. Он застегнул молнию на сумке, перекинул её через плечо, подошёл к двери и, только проходя мимо неё, остановился на секунду.
— Ты всегда побеждаешь, Оля, — сказал он тихо, не глядя на неё. — Наслаждайся.
И вышел из квартиры, мягко прикрыв за собой входную дверь…
