— Кристина, ключи.
Светлана произнесла это ледяным, почти беззвучным тоном. Она не смотрела на неё, а буравила взглядом точку на стене чуть выше головы золовки. Она только что вернулась с парковки, и в её венах вместо крови медленно застывал жидкий азот. Там, под тусклым светом фонаря, стояла её машина. Вернее, то, что от неё осталось после чужого безответственного веселья.
Кристина, развалившаяся на их диване в позе морской звезды, даже не подняла головы. Большой палец её лениво скользил по экрану смартфона, вызывая на свет калейдоскоп чужих жизней. Она лишь промычала что-то неопределённое, давая понять, что её оторвали от чего-то крайне важного.
— Ключи от моей машины. На стол. Сейчас, — повторила Светлана, отчеканивая каждое слово. В её голосе не было истерики или злости. В нём была та пугающая, металлическая жёсткость, которая появляется у человека, дошедшего до последней черты.
Из кухни, шлёпая тапками, высунулся Слава. На его лице играла глуповатая, примирительная улыбка человека, который чувствует грозу, но искренне надеется, что она пройдёт стороной.
— Свет, ну чего ты начинаешь, едва порог переступила? Мы же договорились…
— Мы ни о чём не договаривались, — оборвала его Светлана, не поворачивая головы. Всё её внимание было сконцентрировано на фигуре на диване. — Я сказала, что машина сегодня нужна мне. Мне. Не твоей сестре, чтобы кататься по ночным клубам.
Кристина наконец соизволила оторваться от телефона. Она посмотрела на Светлану с выражением скучающего превосходства, будто перед ней стояла не хозяйка дома, а назойливая официантка.
— Ой, всё, что ли? Я их на тумбочке в коридоре бросила, — она театрально зевнула. — Надо — возьми. Что за трагедия?
Именно это слово — «трагедия» — произнесённое с ленивой ухмылкой, стало спусковым крючком. Светлана медленно перевела взгляд на неё.
— Трагедия, Кристина, это трещина через всю правую фару моей машины. Трагедия — это глубокая вмятина на крыле, как раз над колесом. И вишенка на торте этой трагедии — что ты приехала, бросила ключи и даже не сочла нужным сказать, что ты разгромила чужую вещь. Машину, которую я, в отличие от тебя, купила на свои деньги за год до нашей свадьбы.
Слава тут же подскочил, замахав руками, словно пытался разогнать дым, которого ещё не было.
— Свет, ну подожди, не кипятись! Она же не специально! Правда, Кристин? Расскажи, как было. Там парковка неудобная, темно…
— Да господи, я же не специально, — лениво повторила Кристина слова брата, словно зачитывала заранее выученный текст. — Там столб этот дурацкий стоит, в темноте не видно. Подумаешь, царапина. С кем не бывает? Сделаем как-нибудь.
«Сделаем». Это безличное, обезжиренное слово окончательно всё расставило по своим местам. Не «я сделаю», не «я виновата, я всё исправлю». А «сделаем». То есть, Слава сделает. Или, что ещё вероятнее, Светлана сама понервничает и в итоге всё сделает за свой счёт, как это бывало уже десятки раз с мелкими и крупными долгами Кристины, с её «потерянными» телефонами и «сломавшимися» ноутбуками.
Светлана посмотрела на мужа, на его умоляющее, собачье лицо. Потом на его сестру, которая уже снова погрузилась в свой телефон, отгородившись от реальности светящимся экраном. И увидела не двух разных людей, а единый, монолитный организм. Организм, который жил по своим законам, где один член создавал проблемы, а второй их героически решал за счёт третьего. И этим третьим всегда была она. Она поняла, что говорить с ними бесполезно. С ними нужно было действовать.
— Свет, да перестань ты. Это всего лишь кусок железа, — он сделал шаг к ней, выставив ладони вперёд, будто усмирял дикое животное. — Ну что ты так убиваешься? Главное, что с Кристинкой всё в порядке, не покалечилась.
Эта фраза, произнесённая с заботой в голосе, стала для Светланы последней каплей. «Кусок железа». Так он назвал вещь, на которую она откладывала полтора года, отказывая себе в отпуске и новой одежде. Вещь, которая давала ей свободу, позволяла не зависеть от расписания автобусов и настроения таксистов. И он так легко, так небрежно обесценил её труд, её собственность, её право на гнев. Он смотрел на неё, но видел не свою жену, а лишь досадную помеху, нарушающую уютный вечер его сестры.
В этот момент в её голове с оглушительной ясностью пронеслись все предыдущие эпизоды. Вот Кристина «случайно» заливает её рабочий ноутбук колой, и Слава покупает ей новый, взяв кредит, который они потом выплачивают вместе. Вот Кристина одалживает у Светланы крупную сумму «до зарплаты» и потом месяцами не отвечает на звонки, а Слава просит «войти в положение, у неё сложный период». Вот они приезжают в гости к его родителям, и Кристина, смеясь, рассказывает всей семье, как Светлана неправильно готовит борщ, а Слава лишь неловко хихикает, вместо того чтобы её защитить.
Это была не череда случайностей. Это была система. Система, в которой Кристина была избалованным, безответственным божеством, а Слава — её верховным жрецом, готовым приносить в жертву кого угодно, лишь бы сохранить покой и комфорт своей инфантильной сестрицы. И сегодня в качестве жертвы снова была предложена она. Но она больше не собиралась идти на заклание.
Светлана выпрямилась, и её взгляд стал твёрдым, как сталь. Она больше не смотрела на Кристину. Она смотрела прямо в глаза своему мужу, и он впервые увидел в них нечто, что заставило его замолчать на полуслове.
— Твоя бедная несчастная сестра взяла мою машину без спроса, разбила фару и даже не извинилась! А ты говоришь «с кем не бывает»?! Всё, Слава, благотворительный фонд имени твоей сестры закрыт! И либо она сейчас отдаёт мне деньги на ремонт, либо ты едешь жить к ней и чинишь машину за свой счёт!
Кристина медленно опустила телефон на колени. На её лице не было ни страха, ни раскаяния. Там расцветала медленная, ядовитая ухмылка. Это была ухмылка победительницы, которая только что наблюдала, как её ручной зверь в очередной раз выбрал её, а не дрессировщицу. Она была абсолютно уверена, что Слава сейчас начнёт уговаривать, извиняться за «резкость» жены и всё замнёт.
Слава действительно открыл рот. Но из него не вырвалось ни звука. Он смотрел то на жену, чьё лицо превратилось в холодную маску, то на сестру, которая откровенно наслаждалась ситуацией. Он был пойман в капкан, и любой его шаг вёл к катастрофе. Его беспомощное блеяние было красноречивее любых слов.
И Светлана поняла. Он не выберет. Он не примет решения. Он будет стоять так до скончания века, надеясь, что всё рассосётся само собой. Хорошо. Раз он не может принять решение, его примет она. Прямо сейчас.
Воздух в комнате не звенел. Он стал вязким, как тёплый сироп, в котором застыли трое. Слава стоял с полуоткрытым ртом, его мозг, очевидно, отказывался обрабатывать ультиматум, который только что прозвучал. Он был похож на старый компьютер, пытающийся открыть слишком большой файл — экран завис, система не отвечает. Кристина же, наоборот, была абсолютно спокойна. Её ухмылка стала шире, наглее. Она смотрела на Светлану с откровенным презрением, будто та только что исполнила неумелый цирковой номер. Этот взгляд говорил лучше всяких слов: «Ну давай, попробуй. Посмотрим, на что ты способна. Он всё равно выберет меня».
И в этот момент Светлана поняла, что проиграла этот раунд, ещё не начав его. Её крик, её ультиматум, её праведный гнев — всё это было для них лишь фоновым шумом, привычной женской истерикой. Они ждали, что она сейчас начнёт плакать, бить посуду или хлопать дверью, после чего Слава пойдёт её «успокаивать», а Кристина закажет пиццу, празднуя очередную победу. Они ждали эмоций. А значит, им нужно было дать нечто совершенно иное.
Её гнев никуда не делся. Он просто сменил агрегатное состояние: из кипящего, парообразного он превратился в твёрдый, холодный лёд с острыми, как бритва, гранями. Она перестала смотреть на них. Её лицо стало абсолютно непроницаемым. Она молча развернулась и подошла к журнальному столику, на котором лежал её телефон.
— Свет, ты чего? — наконец выдавил из себя Слава. Его голос был полон надежды. Он решил, что она сдалась, что сейчас она позвонит подруге, чтобы пожаловаться, и на этом всё закончится.
Светлана не ответила. Её движения были плавными и экономичными, как у хирурга перед сложной операцией. Она взяла телефон, разблокировала его одним движением большого пальца. Экран осветил её лицо, и в глазах отразились не эмоции, а лишь холодный свет дисплея. Её палец скользнул по списку контактов, проматывая имена. Слава и Кристина молча наблюдали за ней. Ухмылка на лице золовки слегка померкла, сменившись недоумением.
Палец Светланы остановился. Она нашла то, что искала. Имя в записной книжке было простым и деловым: «Антон Сергеевич (начальник Кристины)». Она нажала на кнопку вызова и поднесла телефон к уху.
В этот самый момент Кристина поняла всё. Её лицо мгновенно потеряло цвет, превратившись из надменного в испуганное. Спесь слетела с неё, как дешёвая позолота.
— Ты что делаешь?! Положи телефон! — раздался сдавленный, шипящий звук. Это был уже не голос королевы, а визг пойманного зверька.
Кристина сорвалась с дивана, одним прыжком оказавшись рядом со Светланой. Она протянула руку, чтобы вырвать телефон. Но Светлана, не отрывая аппарат от уха, просто выставила вперёд левую руку, уперев ладонь Кристине в плечо. Это было не сильное, а жёсткое, блокирующее движение. Оно остановило Кристину так же эффективно, как стеклянная стена. В трубке послышались гудки, а потом мужской голос.
— Алло, Антон Сергеевич? Здравствуйте. Это Светлана, жена брата Кристины Славиной. Вам удобно говорить? Отлично. Просто хотела сообщить, что ваша сотрудница вчера вечером, находясь в состоянии сильного алкогольного опьянения, разбила мою машину, возвращаясь с важной деловой встречи от вашего имени.
Каждое слово было произнесено ровным, почти безразличным тоном. Кристина замерла, её рука так и осталась висеть в воздухе. Глаза её расширились от ужаса. Слава стоял как громом поражённый, его лицо превратилось в маску абсолютного непонимания и страха. Он смотрел на свою жену и не узнавал её. Это была не Света. Это был кто-то чужой, холодный и безжалостный.
Светлана сделала паузу, выслушивая что-то на том конце провода. Затем она закончила так же спокойно, как и начала:
— Нет, в полицию я не заявляла. Пока.
Светлана нажала на экране кнопку завершения вызова. Тихий щелчок в динамике телефона прозвучал в мёртвой тишине комнаты как выстрел. Она медленно положила аппарат на журнальный столик, стеклянная поверхность которого показалась вдруг ледяной. Она не смотрела ни на мужа, ни на его сестру. Она смотрела сквозь них, в ту точку на стене, с которой всё и началось. Круг замкнулся.
Первой из оцепенения вышла Кристина. Её ужас, до этого парализовавший её, мутировал в нечто иное — в ядовитую, брызжущую слюной ярость загнанного в угол животного.
— Ты… Ты что наделала, тварь?! — её голос сорвался на визг. — Ты мне жизнь сломать решила?! Карьеру?! Из-за сраной фары?!
Она сделала шаг к Светлане, но тут же отскочила, словно наткнулась на невидимую стену. Её взгляд метнулся к брату, и вся её ненависть, не найдя выхода в сторону Светланы, обрушилась на него.
— А ты?! Ты стоишь и смотришь?! Ты позволил ей это сделать! Ты позволил этой… этой… унизить меня! Разрушить всё! Ты же мой брат! Ты должен был меня защитить! Тряпка! Ничтожество!
Слава вздрогнул, словно его ударили. Слова сестры вывели его из ступора. Он медленно повернул голову и посмотрел на жену. В его глазах больше не было ни растерянности, ни страха. Там разгорался тёмный, тяжёлый огонь. Это была не злость. Это была ненависть.
— Света, зачем? — его голос был хриплым, чужим. — Зачем так? Мы бы решили. Я бы нашёл деньги. Я бы сам всё починил. Зачем нужно было делать… вот это? Зачем так жестоко?
Он говорил так, будто она совершила нечто немыслимое, перешла все человеческие законы. Будто не Кристина разбила чужую вещь и нагло ухмылялась в ответ, а она, Светлана, без всякой причины нанесла удар в спину его семье.
Светлана наконец посмотрела на него. Её лицо было спокойным, почти умиротворённым. Она видела перед собой не мужа, а чужого, совершенно незнакомого мужчину, который так и не понял ничего.
— Потому что дело никогда не было в деньгах, Слава. И даже не в машине. Ты этого до сих пор не понял?
Она говорила тихо, но каждое её слово падало в тишине комнаты, как камень на дно пустого колодца.
— Дело в том, что ты годами строил вокруг неё этот заповедник, где ей всё можно. Можно врать, можно брать чужое, можно портить, можно не нести никакой ответственности. А я была просто ресурсом для этого заповедника. Кормовой базой. Человеком, который оплачивал её счета, чинил её косяки и молча утирал плевки. Сегодня я просто отказалась быть кормом. Вот и всё.
— Ты разрушила мою семью! — выкрикнул он, и в этом крике была вся его боль и всё его бессилие.
— Нет, — так же тихо ответила Светлана. — Я ничего не разрушала, Слава. Нельзя разрушить то, чего нет. Ты сам всё давно уничтожил. Своим молчанием, своим попустительством, своим вечным выбором не в мою пользу. Наш дом уже давно был пустым и выгоревшим изнутри. Я просто распахнула дверь, чтобы ты наконец увидел пепел.
Кристина слушала этот диалог с открытым ртом. До неё наконец дошло, что она проиграла. Проиграла окончательно и бесповоротно. Брат больше не был её защитой. Он сам был раздавлен. А эта женщина, которую она всегда считала безвольной дурочкой, оказалась хищником. Она злобно сверкнула глазами, схватила свою сумочку с дивана и, не говоря ни слова, бросилась к выходу. Уже в коридоре она обернулась и выплюнула в их сторону:
— Чтоб вы сдохли. Оба.
Дверь за ней не хлопнула. Она просто закрылась.
Слава остался стоять посреди комнаты. Он смотрел на Светлану, и в его взгляде не было ничего, кроме выжженной пустыни. Он смотрел на врага, который только что уничтожил его мир. Светлана встретила его взгляд без тени эмоций. Она смотрела на него так, как врач смотрит на ампутированную конечность. Больше не болит. Больше не является частью её. Просто чужой, мёртвый объект. В их квартире не было тишины. В ней поселилась пустота. Абсолютная, холодная и вечная…
