— Может, устроим продолжение вечера? Только для нас двоих… — прошептала Катя, прижимаясь к Максиму и ловя на себе тёплый боковой свет уличных фонарей. Воздух после кинотеатра казался прохладным и свежим, город гудел своей привычной ночной жизнью, и всё это создавало идеальную атмосферу для романтики. Ей хотелось продлить это ощущение лёгкости, когда можно просто идти рядом, держась за руки, и чувствовать, что весь мир принадлежит только им.
Максим тут же дёрнулся, словно её шёпот был ударом тока, и торопливо огляделся по сторонам, хотя на пустынной аллее не было ни души.
— Тише ты! Андрей же услышит, когда придём, — зашипел он, высвобождая свою руку из её.
Тепло, которое всего секунду назад разливалось по телу, свернулось в ледяной комок где-то под рёбрами. Катя опешила, остановившись как вкопанная посреди тротуара. Она смотрела на его напряжённое лицо и не могла поверить в абсурдность происходящего.
— И что?
— Как что? — искренне возмутился Максим, понизив голос до конспиративного шёпота. — У человека трагедия, его девушка бросила, он и так на взводе. А мы будем тут счастье своё демонстрировать? Он увидит, что у нас всё хорошо, и что? Депрессия начнётся! Нужно проявить сочувствие, Кать. Он же мой лучший друг.
Сочувствие. Два месяца. Два месяца сочувствия, из-за которого их двухкомнатная квартира превратилась в ночлежку с одним постоянно страдающим постояльцем. Два месяца она натыкалась на его грязные носки, слушала ночные рыдания под пиво и вздрагивала от звуков его видеоигр. Два месяца она не могла нормально пройти по собственной гостиной, потому что на её диване, в её пледе, лежало тело, источающее вселенскую скорбь и запах вчерашней пиццы. И сейчас, после прекрасного вечера, который она так ждала, ей снова напомнили, что её желания, её комфорт, её личная жизнь — всё это вторично по сравнению с разбитым сердцем Андрея.
Она посмотрела на Максима долгим, тяжёлым взглядом. Вся нежность и романтический флёр испарились без следа, оставив после себя только холодную, звенящую ярость.
— Твой друг живёт у нас уже два месяца, Максим! Когда он уже найдёт себе жильё и съедет? Сколько мне ещё жить как в общежитии?! Разберись с этим, или я уеду к родителям сама!
Они дошли до дома в полном молчании. Максим демонстративно дулся, изображая оскорблённую добродетель, а Катя просто шла рядом, методично прокручивая в голове план действий. Она больше не собиралась уговаривать, просить или намекать. Она устала.
Дверь в квартиру открылась, и их встретила уже привычная картина. Из гостиной лился синеватый свет от экрана и доносилось мерное щёлканье кнопок геймпада. Андрей, лучший друг и по совместительству жертва несчастной любви, развалившись на её любимом углу дивана в одних мятых шортах, самозабвенно рубился в какую-то стрелялку. При их появлении он даже не повернул головы, лишь буркнул, не отрывая взгляда от экрана:
— О, пришли. Там пиво в холодильнике последнее, я не трогал.
Это было последней каплей. Катя молча, не глядя ни на одного из них, прошла в спальню. Максим устало вздохнул и поплёлся на кухню, вероятно, за тем самым пивом для страдальца. Через минуту Катя вышла из комнаты. В руках она держала Максимову подушку и его большое стёганое одеяло. Она подошла к дивану и с силой бросила постельные принадлежности на пол, прямо у ног опешившего Андрея. Глухой шлепок заставил его вздрогнуть и наконец нажать на паузу.
Максим вышел из кухни как раз в тот момент, когда подушка, подпрыгнув, замерла на полу. Он застыл с бутылкой пива в руке, его лицо вытянулось от недоумения.
— Твой друг страдает, — отчеканила Катя. Её голос был ровным и лишённым всяких эмоций, и от этого он звучал ещё более угрожающе. — Утешай.
Она обвела взглядом обоих мужчин: одного — растерянно моргающего на диване, другого — застывшего истуканом у кухонного проёма.
— С этого дня спальня — моя территория. Гостиная — ваша, — добавила она, и в её глазах не было ни капли сомнения. — Посмотрим, надолго ли вас хватит.
— Кать, ты что устроила? Совсем с ума сошла? — наконец обрёл дар речи Максим. Его лицо побагровело. — Немедленно подними это и отнеси обратно!
Но Катя и не думала его слушать. Она сделала шаг назад, подальше от них, словно очерчивая невидимую границу.
— Нет. Ты хотел быть хорошим другом? Будь им. Спи рядом с ним на полу, держи его за руку по ночам, выслушивай его жалобы. Делай всё, что считаешь нужным. Но мое участие в этом спектакле окончено. Я в своей квартире хочу чувствовать себя как дома, а не как персонал в центре психологической помощи.
Андрей, наконец осознав, что происходит, неловко заёрзал на диване. Его показная депрессия моментально улетучилась, сменившись выражением крайнего неудобства.
— Кать, да я же… я скоро что-нибудь найду, правда… — промямлил он.
Катя проигнорировала его полностью, будто он был неотъемлемой частью диванной обивки. Весь её ледяной гнев был направлен на Максима.
— Ты превратил наш дом в его личную берлогу. Ты забыл, что у тебя есть я. Ты променял наши вечера на его сопли. Что ж, наслаждайся своим выбором. Теперь у тебя будет много времени на мужскую дружбу. Круглосуточно.
Не говоря больше ни слова, она развернулась и прошла в спальню. Дверь за ней закрылась с сухим, окончательным щелчком. А через секунду в замке повернулся ключ. Этот звук, громкий и отчётливый, прозвучал в повисшей в гостиной тишине как выстрел. Он означал не просто конец разговора. Он означал начало войны. Максим смотрел на запертую дверь, потом на своё одеяло, бесформенной кучей лежавшее на полу, и, наконец, на Андрея. Тот виновато отвёл взгляд и снова уставился в погасший экран телевизора, словно надеясь найти там ответы. Но ответов не было. Была только холодная, враждебная реальность их новой жизни втроём.
Первая ночь холодной войны была наполнена тихими, но отчётливыми звуками вражеской территории. Катя, лежа в своей постели, слышала приглушённое бормотание из гостиной, редкие смешки, а затем — тяжёлый вздох Максима, когда он пытался устроиться на полу. Он не стал брать матрас из кладовки, видимо, из гордости, решив, что этот спектакль продлится недолго. Под утро она услышала, как он ворочается, кряхтит и тихо матерится, пытаясь найти удобное положение на жёстком ламинате. Она не чувствовала ни капли жалости. Только холодное удовлетворение.
Будильник на её телефоне сработал ровно в шесть утра. Резкий, визгливый звук, похожий на сигнал пожарной тревоги, который она специально выбрала накануне, ворвался в утреннюю тишину квартиры. Она не выключила его сразу, дав ему позвенеть добрых полминуты, прежде чем лениво шлёпнуть по экрану. За дверью послышалось недовольное ворчание и шарканье. Отлично. План начал работать.
Она нарочито громко открыла шкаф, прошлась по комнате, а затем, отперев замок, вышла. Гостиная представляла собой унылое зрелище. Андрей спал на диване, завернувшись в плед как в кокон. Максим, скрючившись, лежал на полу, подложив под голову скрученный свитер вместо подушки. Его одеяло сползло набок. Воздух был спёртым и пах вчерашним пивом и мужским потом. Катя брезгливо поморщилась и, не обращая на них внимания, проследовала в ванную. Там она снова заперлась на шпингалет и включила воду на полную мощность. Горячий душ, который она принимала не меньше сорока минут, был сегодня не просто гигиенической процедурой, а актом утверждения своей власти.
Когда она вышла, свежая, в пушистом халате и с полотенцем на голове, Максим уже сидел на полу, потирая заспанные глаза. Его вид был помятым и жалким.
— Ты всю горячую воду потратила? — спросил он хриплым со сна голосом.
— Видимо, да, — безразлично бросила она, проходя мимо него на кухню. — Кать, это несерьёзно. Мы же взрослые люди. Давай поговорим.
— Говори, — разрешила она, доставая турку и насыпая в неё кофе. Аромат начал медленно расползаться по квартире. — Я слушаю.
Он поднялся и подошёл к ней, остановившись на безопасном расстоянии.
— Ты не можешь просто так выгнать меня из нашей спальни. Это наш дом.
— Это моя спальня. И твоя гостиная. Мы, кажется, вчера всё решили, — ответила она, не поворачиваясь. Щелчок зажигалки, шипение газа.
— Твой друг всё ещё здесь. Значит, тебя всё устраивает.
Она достала из холодильника яйца, бекон, положила хлеб в тостер. Всё демонстративно на одну порцию. Запах жареного бекона наполнил кухню, смешиваясь с ароматом кофе. Это был запах их обычного воскресного утра, который теперь казался издевательством. Максим смотрел, как она методично готовит себе завтрак, и его лицо мрачнело с каждой секундой.
— Ты и завтрак будешь только для себя готовить?
— Разумеется. Вы с Андреем вполне самостоятельные мальчики. Можете заказать пиццу. Или сварить пельмени, если найдёте чистую кастрюлю.
Эта фраза была прямым ударом. Кастрюля, в которой Андрей варил себе пельмени позавчера, так и стояла в раковине, заросшая мутной плёнкой. Катя обошла её, взяв чистую сковородку с крючка. Она ела свой завтрак за столом, медленно и с наслаждением, пока Максим мрачно пил вчерашний чай из пакетика. Андрей наконец проснулся, высунул голову из гостиной, почесал живот и, увидев Катю, неловко пробормотал «утро» и скрылся обратно.
Днём бытовой террор продолжился. Катя включила музыку в спальне — громко, так, чтобы басы отчётливо отдавались в гостиной. Она методично занималась своими делами, полностью игнорируя присутствие двух мужчин. К обеду она обнаружила, что из холодильника пропал её йогурт, который она оставила себе на перекус. Она знала, что это сделал Андрей. Это было его мелкое, пассивно-агрессивное «фи». Она не стала устраивать скандал. Она просто дождалась, когда Максим снова попытался с ней заговорить.
— Кать, может, хватит этого цирка? Давай я лягу на диван, а Андрей на полу. Просто верни всё как было.
— Мой йогурт верни, — холодно ответила она. Максим опешил.
— Какой ещё йогурт?
— Тот, что стоял на верхней полке. Твой страдающий друг его съел. Он закатил глаза с видом мученика.
— Господи, Катя! Человеку и так плохо, а ты из-за какого-то йогурта! Я тебе десять таких куплю!
— Дело не в йогурте, Максим. Дело в том, что вы оба считаете возможным брать мои вещи. Это моя еда. Моя полка. Моя квартира. А вы здесь просто гости. И один из вас — особенно засидевшийся.
Она смотрела прямо на него, и в её взгляде не было ничего, кроме презрения. Он не выдержал, отвёл глаза и пробормотал:
— Он мой друг, я его не выгоню.
— Я и не прошу. Я просто создаю вам условия, адекватные вашему поведению. Привыкайте.
Вечером, когда парни заказали очередную жирную пиццу, Катя приготовила себе лёгкий салат и ушла с тарелкой в спальню. Закрыв за собой дверь, она услышала, как Максим с досадой сказал Андрею: «Ничего, перебесится. Пару дней так поживёт и сама прибежит». Катя усмехнулась. Они всё ещё думали, что это игра. Что она сломается. Они очень сильно ошибались.
Прошла неделя. Неделя глухой, вязкой ненависти, которая пропитала сам воздух в квартире. Максим и Андрей быстро адаптировались к новым условиям, и их первоначальная растерянность сменилась глухим мужским упрямством. Они не собирались сдаваться. Наоборот, они приняли правила игры и начали вести свою партию. Гостиная, их новая автономная республика, стремительно превращалась в филиал мусорного полигона. Гора коробок из-под пиццы в углу росла с каждым днём, грязные кружки с кофейными разводами мигрировали по всем горизонтальным поверхностям, а на спинке кресла прочно обосновалась коллекция ношеных футболок.
Эта демонстративная неряшливость была их ответом. Они больше не пытались наладить с Катей контакт. Они сплотились, превратившись из «хозяина и несчастного гостя» в боевое товарищество, осаждённое в своей берлоге. Их общая проблема — не разбитое сердце Андрея, а «взбунтовавшаяся» Катя — сблизила их как ничто другое.
— Слушай, а она реально думает, что мы тут без её борщей загнёмся? — услышала Катя однажды голос Андрея сквозь дверь, когда проходила мимо.
— Да не парься. Это её метод. Думает, нас прогнёт, — с усмешкой отвечал Максим. — Главное — не вестись. Пусть бесится в своей спальне.
Она и не велась. Она выработала для себя новый маршрут передвижения по квартире: короткие вылазки на кухню, как в стан врага. Быстро приготовить, быстро поесть, быстро помыть за собой тарелку и чашку, которые она теперь хранила у себя в комнате. Она научилась не замечать их беспорядок, обходя его так, словно это были радиоактивные отходы.
Но вскоре пассивная оборона сменилась активным наступлением с их стороны. Они перестали считаться с тем, что в соседней комнате живёт человек. Ночами гостиная превратилась в круглосуточный кинозал. Звуки взрывов, автомобильных погонь и яростных криков из боевиков проникали сквозь стену, заставляя Катю ворочаться и сжимать кулаки под одеялом. Днём же, когда она пыталась работать из дома, начинались сеансы видеоигр, сопровождавшиеся громкими, матерными комментариями и победными воплями. Это был шум ради шума, демонстрация силы. Попытка выкурить её из своей же крепости.
Кульминация наступила в пятницу. Катя возвращалась с работы, уставшая и злая. Уже на лестничной площадке она услышала гул голосов и громкую музыку. Не ту, что слушал Максим, а какой-то разухабистый рэп, от которого вибрировала входная дверь. Сердце ухнуло вниз. Она открыла дверь своим ключом и замерла на пороге.
В прихожей стояли три пары чужих мужских кроссовок. А гостиная была полна людей. Кроме Максима и Андрея, на её диване и креслах развалились ещё трое их приятелей. На журнальном столике, заставленном бутылками с пивом и пакетами с чипсами, стояли колонки, из которых и неслось это музыкальное безумие. Комната утопала в сигаретном дыму, который они, не стесняясь, пускали прямо в квартире.
Все головы повернулись к ней. На секунду музыка показалась тише. Максим, увидев её, даже не смутился. На его лице была наглая, вызывающая ухмылка.
— О, Катюха пришла! А мы тут с парнями отдыхаем. Присоединяйся, пиво будешь? Один из его друзей, незнакомый ей Вадик, бесцеремонно оглядел её с ног до головы и подмигнул.
Катя почувствовала, как кровь отхлынула от лица. Это было уже не просто бытовое свинство. Это было прямое вторжение. Объявление, что её мнение, её комфорт, её присутствие в этом доме не значат абсолютно ничего. Они привели в её дом чужих людей, превратив его в дешёвую пивнушку.
Она медленно сняла туфли, прошла мимо них, не удостоив никого взглядом, и остановилась у двери в свою спальню. Потом обернулась. Музыка всё ещё гремела.
— Максим, — сказала она так тихо, что ему пришлось наклониться вперёд, чтобы расслышать. — Чтобы через десять минут здесь не было никого, кроме тебя и твоего друга.
В комнате повисла напряжённая пауза. Друзья переглянулись. Максим усмехнулся и откинулся на спинку дивана.
— Кать, ты чего? Ребята в гости зашли. Мы же не в твоей спальне сидим, а на нашей территории. Я тоже тут живу, имею право друзей позвать.
Это была точка невозврата. Он не просто защищался. Он нападал, утверждая свои права на её жилплощадь в присутствии посторонних. Он унизил её, показав своим друзьям, что её слово здесь — пустой звук.
Катя ничего не ответила. Она просто смотрела на него долгим, немигающим взглядом. В её глазах больше не было ни злости, ни обиды. Только холодная, абсолютная пустота. Потом она молча развернулась, вошла в свою комнату и заперла за собой дверь. За стеной снова загремела музыка и раздался пьяный смех. Они победили в этой битве. Они думали, что победили. Но сидя в тишине своей комнаты, Катя поняла одну простую вещь. Её тактика была неверной. Пассивной обороны и мелких уколов было недостаточно. Пора было переходить в наступление. Настоящее, безжалостное и окончательное.
На следующее утро Катя проснулась не от будильника, а от предрассветной серости, пробивающейся сквозь шторы. В квартире стояла мёртвая тишина, нарушаемая лишь густым, сдвоенным храпом двух тел в гостиной. Она тихо встала, и на её лице не было и тени вчерашнего унижения. Вся ярость, вся обида выгорела дотла, оставив после себя лишь гладкий, холодный пепел решимости. Она знала, что делать.
Не включая свет, она оделась в спортивный костюм, собрала в небольшую сумку ноутбук, документы и зарядное устройство. Затем, на цыпочках, прошла на кухню. Зрелище было апокалиптическим. Засохшие остатки пиццы, горы пустых бутылок, липкий от пролитого пива пол. В воздухе висел густой, тошнотворный запах перегара, табачного дыма и немытых тел. Она не стала морщиться. Она просто молча заварила себе кофе в своей личной турке, выпила его стоя, глядя в окно на просыпающийся город, и так же тихо выскользнула из квартиры.
Она не поехала к юристу — это было бы слишком долго и официально. Она сделала то, что должна была сделать давно. Она позвонила отцу.
— Пап, привет. Мне нужна помощь, — сказала она в трубку, сидя в утреннем такси. Её голос был ровным, без единой слезливой нотки.
— Что случилось, дочка? — его голос был встревоженным, но собранным.
— Я всё. Я заканчиваю. Можешь приехать ко мне часа через два? И если можно, с дядей Игорем. Просто чтобы вы были.
Пауза на том конце провода была короткой, но красноречивой. Отец всё понял без лишних объяснений.
— Будем через полтора. Держись.
В одиннадцать, с чётким планом действий, она вернулась. Мужчины были дома, бродили по квартире в трусах, как два помятых призрака, и пили воду прямо из-под крана, страдая от похмелья.
— О, явилась, — пробурчал Максим, увидев её. — Я думал, ты уже вещи собираешь.
Она проигнорировала его выпад. Вместо этого она спокойно подошла к нему и посмотрела прямо в глаза.
— Вам нужно съехать. Сегодня.
Максим уставился на неё, потом его лицо скривилось в усмешке. Он расхохотался — громко, надрывно, схватившись за болевшую с похмелья голову. Андрей, стоявший поодаль, нервно отвёл взгляд.
— Ты в своем уме? Съехать? Катюш, ты вчера перенервничала, я понимаю. Давай не будем пороть горячку. Это и моя квартира тоже, вообще-то. Мы вместе её снимаем.
Вот он. Момент истины, которого она ждала. Момент, когда он попытается апеллировать к правилам, которые сам же и разрушил.
— Нет, Максим. Ты ошибаешься, — её голос был тихим, но в нём звенела сталь. — Это моя квартира. И только моя. Она была куплена моими родителями задолго до того, как мы с тобой познакомились, и оформлена на меня. А ты здесь жил всё это время просто потому, что я тебя любила и позволяла тебе здесь жить.
Лицо Максима медленно вытягивалось. Усмешка сползла, сменившись недоумением, а затем — плохо скрываемым страхом. Он открыл рот, чтобы что-то возразить, найти лазейку, но не нашёл. Он знал, что это правда. Они никогда не обсуждали это подробно, он просто принял как данность, что они «вместе» обзавелись жильём. Но сейчас правда, холодная и неумолимая, ударила его под дых.
— Ты… ты не можешь просто так меня выгнать! У меня вещи здесь! Куда я пойду?
— Это уже не моя проблема, — отрезала Катя. — Можешь пожить у Андрея. Или у тех друзей, что были здесь вчера. Ты ведь очень хороший друг, для тебя всегда найдётся место. Я даю вам три часа, чтобы собрать свои вещи и исчезнуть. Время пошло.
Она развернулась и ушла в свою комнату, оставив их переваривать услышанное. Она слышала, как они зашушукались в гостиной. Максим что-то яростно шипел, Андрей оправдывался. Через десять минут Максим постучал в её дверь.
— Катя, это несерьёзно! Мы не можем просто так собраться за три часа! Давай хотя бы до конца недели…
Дверь открылась. Катя стояла на пороге, скрестив руки на груди.
— Два часа пятьдесят минут, — сказала она и снова закрыла дверь.
Ровно через полтора часа в дверь позвонили. Катя пошла открывать. На пороге стояли её отец и дядя Игорь — два крупных, молчаливых и очень серьёзных мужчины. Они вошли, не говоря ни слова, и просто встали в прихожей. Их присутствие мгновенно изменило атмосферу в квартире. Воздух стал плотным и тяжёлым. Максим и Андрей, которые до этого вяло копошились, заметались как мыши под взглядом удава. Мужская солидарность и пьяная бравада испарились без следа. Перед ними были не просто родственники Кати. Перед ними была сила, с которой спорить было бесполезно.
Процесс сборов превратился в фарс. Они спешно сгребали свои пожитки в мусорные пакеты и спортивные сумки. Носки, геймпады, мятые футболки, зарядки для телефонов — всё летело в кучу. Максим пытался что-то говорить, апеллировать к их общему прошлому.
— Катя, мы же… мы же столько лет вместе… Неужели ты всё вот так перечеркнёшь из-за какой-то ерунды?
— Мы закончились не вчера, Максим. Мы закончились в тот момент, когда ты решил, что комфорт твоего друга важнее моего, — ответила она, не глядя на него.
Когда последняя сумка была вынесена за порог, Максим остановился в дверях. Он посмотрел на неё с последней надеждой.
— Кать…
— Ключи, — холодно сказала она, протягивая руку. Он сжал их в кулаке, но под тяжёлым взглядом её отца разжал пальцы и бросил ключи на тумбочку.
Дверь за ними закрылась. Щёлкнул замок. И в квартире наступила оглушительная тишина. Катя медленно обвела взглядом разгромленную гостиную, горы мусора, липкий пол. Отец подошёл и молча обнял её за плечи. Она не плакала. Слёзы кончились. Была только безмерная, всепоглощающая усталость. Победа ощущалась как тяжесть в груди. Впереди была огромная, нудная работа — отмыть квартиру от следов чужого присутствия, выбросить мусор, выветрить запах предательства. Но это была её квартира. Её тяжесть. И её тишина…
