Когда нотариус закончил, Лена не сразу поняла, что это значит. Маленькая двушка в родном городе её матери, доставшаяся от тётки Веры, которую она видела от силы раз пять в жизни, оценивалась в два с половиной миллиона. Может, для Москвы это и копейки, но для их семьи — целое состояние.
Лена вышла из конторы и села в маршрутку, которая трясла её до самого дома сорок минут. Прижимая к груди папку с документами, она смотрела в окно и думала о машине. О белой, не новой, но надёжной машине, в которой будет детское кресло для Максимки и достаточно места для Лизиных танцевальных костюмов. О машине, в которой не будет вони чужого пота и грязной рабочей одежды. О машине, которая довезёт их до поликлиники за пятнадцать минут, а не за час с двумя пересадками.
У них была машина когда-то. Старенькая «Лада», которую Лена купила ещё до свадьбы на свои деньги. Но когда решили брать ипотеку, Андрей сказал: «Продадим твою развалюху, доложим и возьмём трёшку вместо двушки». И она согласилась. Потому что трёшка — это же для детей, для семьи, для будущего.
Теперь будущее казалось каким-то размытым.
Дома Андрей сидел за компьютером — работал удалённо, как обычно по пятницам. Максим строил что-то из «Лего» на ковре, а Лиза делала уроки на кухне.
— Ну как? — спросил муж, не отрываясь от экрана.
— Оформили. Можно продавать.
— Почём реально возьмут?
— Риелтор сказал, что за два четыреста попросим, за два двести продадим. Может, чуть больше если повезёт.
Андрей кивнул, продолжая смотреть в монитор.
— Хорошо. Мама обрадуется.
Лена замерла, снимая куртку.
— А мама здесь при чём?
— Ну как при чём? — Андрей наконец повернулся к ней. — Мы же говорили. Дача. Она десять лет мечтает, ты знаешь.
— Мы не говорили, — медленно произнесла Лена. — Ты говорил. Сам с собой.
— Лен, ну не начинай. — В голосе мужа появилась привычная нотка усталости. — Маме уже шестьдесят три. У неё давление, сердце. Врачи сказали — нужен свежий воздух, огород, спокойствие. Ты же видишь, как ей плохо в этой душной квартире.
— А я вижу, как моим детям плохо в душной маршрутке по два часа в день, — выпалила Лена. — Лиза на танцы три раза в неделю ездит, Максим к логопеду. Плюс поликлиники, плюс школа. Я уже в такси двадцать тысяч за последний месяц вбухала!
— Так не вбухивала бы.
— Что?!
— Ну а что? — Андрей откинулся на спинку кресла. — Нормально люди на автобусах ездят. У всех дети как дети, а у нас что — особенные?
Лена почувствовала, как из самой глубины поднимается что-то горячее и злое.
— У всех дети это у кого? У Светки твоей из отдела? У которой муж на «Крузаке» их возит? Или у Маринки с пятого этажа, у которой мама на пенсии сидит с внуками, а она сама в час дня уже дома?
— Лен, не ори. Дети слышат.
— А я не ору! — И правда, голос её дрожал, но оставался тихим, что было даже страшнее крика. — Я просто пытаюсь понять, когда именно мои потребности стали необязательными для обсуждения.
Максим поднял голову от конструктора, посмотрел на маму большими испуганными глазами и быстро вернулся к игре. Лиза на кухне демонстративно зашуршала учебником.
— Господи, — Андрей потёр лицо руками. — Это же моя мать, Лена. Мать. Которая меня родила, вырастила. Которая нам с тобой три года назад двести тысяч на ремонт дала, ты забыла?
— Не забыла. Мы их вернули.
— Через два года вернули! Она ждала!
— И что? Я должна теперь всю жизнь быть обязанной?
Андрей встал, прошёлся по комнате. Он всегда так делал, когда нервничал — ходил от окна к двери и обратно, сжимая и разжимая кулаки.
— Ты не понимаешь. У мамы никого нет, кроме меня. Папа умер, сестра в Германии, она одна. А дача — это не прихоть, это здоровье. Это чтобы она ещё пожила, а не сдохла в этой каморке на Новых Черёмушках.
— А машина для меня — тоже не прихоть, — тихо сказала Лена. — Это моё здоровье. Моё время. Моя возможность нормально работать, а не срываться с работы каждый раз, когда Максим горло застудил, потому что в поликлинику два часа добираться.
— Мама важнее!
Вот оно. Эти два слова повисли в воздухе, как приговор.
— Важнее кого? — спросила Лена. — Важнее меня? Или важнее твоих детей?
Андрей замер у окна.
— Я этого не говорил.
— Говорил. Именно это ты и сказал.
Они помолчали. Из кухни доносилось сопение Лизы — она явно не учила уже ничего, просто делала вид.
— Послушай, — Андрей сел рядом с ней на диван, взял за руку. — Давай спокойно. Хорошо? Вот смотри: дача стоит те же два миллиона, может, два двести. Мама найдёт, присмотрит, купим. А на машину я сам накоплю, честно. За год накоплю. Или возьмём в кредит.
— Ты три года на зимнюю резину копил, — устало сказала Лена.
— Это потому что трачусь на другое!
— На что?
— На… на жизнь! На семью! На… — он замялся, — на мать, да. Я ей каждый месяц двадцатку кидаю, она на одну пенсию не проживёт.
Лена высвободила руку.
— Значит так, Андрей. Квартира досталась мне. По завещанию — мне. Это моё наследство, не наше общее. И я решила: продаём, покупаю машину. И её я оформлю тоже на себя, чтобы в следующий раз не пришлось её на твои «нужды семьи» сплавлять.
Лицо мужа вытянулось.
— Ты серьёзно?
— Абсолютно.
— Лена, ну ты чё творишь-то? — голос его сорвался на какую-то мальчишескую беспомощность. — Это же мама. Ей дача нужна. А машина… ну потерпишь ещё годик.
— Не потерплю.
— Лен…
— Я сказала — не потерплю! — она встала, отошла к окну. — Знаешь, сколько я уже потерпела? Я потерпела, когда мы мою машину продали. Потерпела, когда в декрет второй раз ушла, хотя карьеру только начала строить, потому что «а кто ж ещё с детьми сидеть будет». Потерпела, когда ты на корпоратив в Сочи уехал, а я с двумя орущими детьми и температурой сорок осталась. Потерпела твою мать, которая каждый раз, приходя сюда, говорит, что я борщ не так варю и детей не так воспитываю. Всё, терпелка кончилась.
Андрей сидел, уставившись в пол. Потом резко поднял голову:
— Ты моей матери ничего не говорила про это?
— Про что?
— Про машину. Про то, что откажешь.
— Нет ещё.
— И не говори. Я сам скажу.
— Говори что хочешь.
Он ушёл на балкон, закрыл за собой дверь. Лена видела, как он достал сигареты — бросал полгода, но, видимо, не срослось.
Лиза вышла из кухни, подошла к маме, молча обняла. Ей было двенадцать, и она понимала уже слишком много.
Следующие три дня они почти не разговаривали. Андрей уходил на работу рано, возвращался поздно. По выходным сидел у матери — помогал с ремонтом или просто отсиживался, Лена не знала.
А в понедельник позвонила свекровь.
— Леночка, это Валентина Петровна.
Голос был сладкий, почти медовый. Так она говорила, когда хотела чего-то добиться.
— Здравствуйте.
— Андрюша сказал про наследство. Я так рада за тебя, деточка! Такая удача, правда? Судьба подарок прислала.
— Спасибо, — Лена мешала кофе, прижимая телефон плечом к уху.
— Слушай, а я тут дачку одну присмотрела. Совсем недорого! Восемь соток, дом крепкий, яблони старые, но плодоносят. Два миллиона всего просят. Можно и до девятисот торгануть. Съездим посмотрим на выходных?
— Валентина Петровна, я машину покупаю.
Пауза.
— Какую машину?
— Обычную. Чтобы детей возить.
— Но… — растерянность в голосе была неподдельной. — Андрюша же сказал, что мы на дачу…
— Андрюша сказал неправильно.
Ещё пауза, но уже другая. Холодная.
— Леночка. Милая моя. Ты же понимаешь, что я не вечная? Мне врачи в один голос говорят — надо на природу, надо беречься. Сердце у меня, давление. Я же не для себя прошу, я для… для всех нас. Летом внуки приедут, на грядках поковыряются, воздухом подышат.
— Внуки и так летом к бабушке в деревню ездят. К моей матери.
— Ну да, но это же не то! — голос свекрови становился всё тоньше, настойчивей. — Там чужое всё, а тут своё будет. И мне спокойней, и вам польза.
— Мне от машины больше пользы.
— Лена. — Теперь уже без «очка» на конце. — Ты же семейный человек. Надо о семье думать, а не только о себе.
— О семье я и думаю. О своей семье. О муже и детях.
— Я тоже семья! — голос дрогнул, стал жалостливым. — Я мать Андрюши. Я бабушка твоим детям. Неужели я не заслужила, чтобы на старости лет спокойно пожить?
— Заслужили, — ровно ответила Лена. — Но не за мой счёт.
— Не могу поверить, что ты такая чёрствая, — прошипела свекровь. — Андрюша всегда говорил, что ты добрая, понимающая. А ты оказывается… — она замолчала, подбирая слова. — Моему сыну не повезло с женой.
Лена положила трубку.
Руки дрожали. Она допила остывший кофе и пошла одеваться.
Адвокатская контора, в которую она зашла через час, находилась в десяти минутах ходьбы от дома. Молодая женщина лет сорока выслушала её спокойно, делая пометки.
— Значит так, — подытожила она. — Наследство получено вами лично, до брака никаких совместных договоренностей о его использовании не было. Это ваше личное имущество по закону, и супруг не имеет права требовать его расходования по своему усмотрению. Но семейные конфликты на этой почве — дело обычное. Вы о разводе думали?
— Нет, — сказала Лена. А потом, помолчав: — Не знаю.
— Подумайте. И если решитесь — приходите. Сейчас у вас конфликт интересов, но решаемый. Если же дойдёт до суда — там всё сложнее.
Вечером Лена пришла домой и увидела мужа на кухне. Он резал салат, накрывал на стол. Дети были у бабушки.
— Нам надо поговорить, — сказал Андрей.
— Надо.
Они сели напротив друг друга. На столе остывал ужин, которого никто не трогал.
— Лена, мама звонила. Сказала, что ты… что вы поругались.
— Не поругались. Я просто объяснила своё решение.
— Она плакала, — тихо сказал он. — Мне потом два часа звонила, плакала. Говорила, что ты её из семьи вычеркнула, что ей теперь жить незачем.
— Это манипуляция, Андрей.
— Это моя мать!
— И это мои деньги!
Они замолчали. Андрей потёр виски.
— Я не понимаю, когда ты стала такой жёсткой.
— Я не жёсткая. Я устала быть мягкой, — Лена сложила руки на столе. — Всю жизнь я была мягкой. Прогибалась, уступала, терпела. А теперь решила, что хватит. У меня тоже есть желания, потребности, планы. И они не обязаны каждый раз ставиться в конец очереди после желаний твоей матери.
— Мама старая. У неё мало времени.
— А у меня много? — вскинулась Лена. — Я что, бессмертная? Мне тридцать семь. Я уже треть жизни прожила. И я не хочу всю оставшуюся жизнь трястись в автобусах и чувствовать себя обслугой в собственной семье!
— Никто тебя обслугой не считает.
— Да? А кто детей в поликлиники таскает? Кто на родительские собрания бегает? Кто со школьными поборами разбирается? Кто ночью с температурой сидит? Ты хоть раз на больничный брал ради ребёнка?
— Я работаю!
— И я работаю! Но почему-то твоя работа — священна, а моя — так, подработка на карманные расходы!
Андрей встал, прошёлся по кухне.
— Лен, ну давай спокойно. Вот представь: покупаем маме дачу. Она счастлива, нам спасибо до конца жизни. Летом дети к ней едут, ты отдыхаешь. А машину… ну возьмём в кредит, я правда накоплю, потянем.
— Нет.
— Почему нет?!
— Потому что я не верю. — Голос её был ровным, но в нём звучала такая усталость, что Андрей сник. — Я не верю, что ты накопишь. Не верю, что мы потянем кредит — у нас дети, твоя мать, которой ты каждый месяц скидываешь. У меня мать, которой тоже не мешало бы помочь. Я не верю в твои обещания, Андрей. Понимаешь? Просто не верю.
— Значит, нам конец?
Она посмотрела на него — на знакомое лицо, на уставшие глаза, на привычные морщинки у губ. Четырнадцать лет вместе. Два ребёнка. Общая квартира, общий быт, общие проблемы.
— Не знаю, — призналась она. — Честно — не знаю.
— А что ты знаешь?
— Я знаю, что не отдала свои деньги на дачу для свекрови и подала на развод.
Он вздрогнул, будто она его ударила.
— Ты уже подала?
— Сегодня. До обеда.
Андрей опустился на стул, закрыл лицо руками.
— Господи. Ты ненормальная. Из-за какой-то машины семью разрушить.
— Не из-за машины, — устало сказала Лена. — Из-за того, что в этой семье мои интересы всегда на последнем месте. Из-за того, что я устала чувствовать себя виноватой за то, что хочу чего-то для себя. Из-за того, что твоя мать важнее меня. И ты это сам сказал.
Они сидели молча. За окном смеркалось. Где-то во дворе кричали дети, хлопали двери машин, лаяла собака — обычная вечерняя жизнь продолжалась, несмотря ни на что.
— Нам дадут два месяца, — тихо сказала Лена. — На примирение. Подумаем за это время. Может, что-то изменится.
— А если нет?
— Тогда разведёмся.
— А дети?
— Дети будут с нами обоими. Ты же отец. И я не монстр, чтобы их у тебя забирать.
Андрей поднял голову, посмотрел на неё.
— А ты машину всё равно купишь?
— Да. Куплю.
Он кивнул, встал, ушёл в комнату.
Прошёл месяц. Андрей переехал к матери — временно, сказал он, чтобы было проще думать. Лена продала квартиру за два триста — нашлись покупатели быстро, молодая пара с ребёнком. Она смотрела на них — на счастливые лица, на то, как они обнимались, обсуждая будущий ремонт — и думала: вот так и мы когда-то.
Машину выбирала долго. Смотрела объявления, ездила на осмотры, торговалась. В итоге нашла белую двух лет от роду, один хозяин, пробег небольшой. Два миллиона ровно. Она перевела деньги, получила ключи и просто села в машину. Села и заплакала — от облегчения, от усталости, от странного ощущения победы, которая совсем не похожа на праздник.
Дети радовались машине искренне. Максим сразу облюбовал заднее сиденье, Лиза попросилась на переднее — мама, ну я же взрослая уже, можно? И когда Лена отвозила их в школу, без толкотни и духоты, за двадцать минут вместо часа, она понимала, что не ошиблась.
Свекровь не звонила. Андрей приходил раз в неделю — повидать детей, передать деньги на их содержание. Он похудел, осунулся. Говорили они мало и только о детях.
А в конце второго месяца он пришёл с букетом хризантем.
— Можно поговорить?
Они снова сели на кухне. Как тогда. Только теперь Лена чувствовала себя спокойнее, увереннее. Словно этот двухмесячный перерыв дал ей выдохнуть, расправить плечи.
— Я много думал, — начал Андрей. — О нас. О том, что ты говорила. И… ты была права. Во многом права.
Лена молчала, ждала продолжения.
— Мама действительно давит. Я раньше этого не замечал, а теперь вижу. Она каждый день плачется, требует. То врачи, то деньги, то внимание. И я понял, что живу не своей жизнью. А её жизнью. Нашей жизнью, но через её потребности.
— И что теперь?
— Теперь я хочу попробовать по-другому. — Он посмотрел ей в глаза. — Хочу, чтобы мы были семьёй. Настоящей. Где твоё мнение учитывается. Где ты не последняя. Где мы вместе решаем, а не я один за всех.
— Андрей, я уже купила машину.
— Знаю. И правильно сделала. — Он потянулся к её руке, но она не ответила на жест. — Лен, дай мне шанс. Один шанс всё исправить.
— А твоя мать?
— Мать… — он вздохнул. — Мать проживёт и без дачи. Я буду ей помогать, как и раньше. Но не в ущерб нам. Не в ущерб тебе.
Лена смотрела на букет, на мужа, на свои руки, лежащие на столе. Четырнадцать лет. Два ребёнка. История, которую жаль выбрасывать просто так.
Но и терпеть больше нет сил.
— Я подумаю, — сказала она. — До конца недели. А там видно будет.
— Хорошо, — кивнул Андрей. — Я подожду.
Он ушёл, а Лена осталась сидеть на кухне, в тишине, которая теперь не казалась ей пугающей. Впервые за много лет она не чувствовала себя виноватой. Не чувствовала, что должна кому-то что-то.
Она просто была собой. Со своей машиной, со своим решением, со своей жизнью.
И это было странно, страшно, непривычно.
А как будет дальше — покажет время.
