— Валера, сделай, пожалуйста, музыку потише, — голос Инги был мягким, но в нём всё ещё слышались отголоски недавней усталости. — Голова до сих пор гудит от всего этого.
Валерий тут же повиновался. Он скользнул к музыкальному центру, и льющийся из колонок бархатный джаз стал едва слышным фоном, не более чем шёпотом в их просторной, залитой тёплым светом гостиной. Прошёл ровно месяц с того ужасного дня. Месяц, как их уютное гнёздышко было осквернено вторжением чужих, грязных рук. Он подошёл к ней сзади, осторожно обнял за плечи и поцеловал в макушку. От него пахло дорогим парфюмом и спокойной уверенностью.
— Конечно, моя хорошая. Как скажешь. Всё ещё переживаешь?
Инга кивнула, откинув голову ему на грудь. Её взгляд был устремлён на пустующее место на каминной полке, где раньше стояла резная шкатулка из палисандра. Теперь там была пустота, зияющая дыра не только в интерьере, но и в её душе.
— Не могу поверить, что они взяли только её. Ни технику, ни твои часы, ничего. Только шкатулку. Будто знали, куда лезть. И что самое обидное — именно серьги. Бабушкины. Я помню, как она надевала их только по самым большим праздникам. Говорила, они как два осколка чистой звезды, упавшие на землю.
Валерий сочувственно вздохнул, его руки нежно сжали её плечи. Он был воплощением заботы и сопереживания. Его голос звучал глубоко и убедительно, как у профессионального психотерапевта, успокаивающего пациента.
— Инга, я понимаю. Поверь, я бы всё отдал, чтобы этого не случилось. Эти бездушные твари… Для них это просто цацки, которые можно сбыть за бесценок. Они не понимают, что украли не просто золото и камни. Они украли твою память. Мою вину я тоже чувствую, недосмотрел, не поставил ту самую сигнализацию, о которой мы говорили. Но мы это переживём, слышишь? Вместе. Главное, что мы есть друг у друга. А железки… это всего лишь железки. Мы заработаем, я куплю тебе новые, ещё лучше.
Его слова были правильными, выверенными. Они должны были успокаить, но почему-то сегодня они ложились на душу тяжёлым, холодным слоем. Инга высвободилась из его объятий и взяла со столика планшет. Нужно было отвлечься. Переключиться на что-то бессмысленное, яркое, на чужую жизнь, где не бывает ограблений и пропавших фамильных реликвий.
Она открыла социальную сеть. Лента привычно запестрела отпускными фотографиями, хвастливыми постами о покупках, рецептами и котиками. Механически, почти не глядя, она пролистывала экран, пока её палец не замер на альбоме с названием «Наш незабываемый корпоратив!». Компания Валерия. Он не хотел идти, говорил, что это скучная обязаловка, что ему придётся выслушивать нудные речи начальства и изображать интерес. Уверял, что лучше бы провёл этот вечер с ней. Но долг зовёт. Инга улыбнулась своим мыслям. Бедный её трудяга. Из чистого любопытства она открыла альбом.
Десятки фотографий. Нарядные люди, бокалы с шампанским, ресторан с панорамным видом на ночной город. Никакой скуки и уныния. Веселье било через край. Вот Валерий в компании коллег, смеётся, что-то оживлённо жестикулируя. Выглядит счастливым и отдохнувшим. Инга почувствовала лёгкий укол ревности, но тут же себя одёрнула. И вдруг её взгляд выцепил из толпы одну фигуру. Яркая брюнетка в облегающем красном платье. Жанна, его секретарша. Валерий как-то упоминал её, «толковая девочка, но немного ветреная». Она позировала, кокетливо выставив ножку, и широко улыбалась прямо в объектив. Красивая. Хищной, вызывающей красотой. Но внимание Инги привлекло не платье и не улыбка. А то, что сверкало в её ушах.
Инга увеличила фотографию. Сердце пропустило удар, а потом заколотилось так сильно, что стало трудно дышать. Воздух в комнате внезапно стал густым и вязким. Это были они. Её серьги. Уникальная авторская работа начала прошлого века. Каскад из мелких бриллиантов, венчанный крупным центральным камнем в форме капли. Неповторимый изгиб оправы. Она знала каждую грань, каждую чёрточку этого украшения. Ошибки быть не могло. В ушах этой девицы были серьги её бабушки.
Холод начал медленно расползаться от кончиков пальцев по всему телу. Джаз, едва слышно игравший из колонок, теперь казался издевательской насмешкой. Слова Валерия о «бездушных тварях» и «украденной памяти» зазвучали в её голове совершенно по-новому — фальшиво, отвратительно, как самая гнусная ложь. Спектакль, разыгранный месяц назад, внезапно обрёл своего режиссёра и главного актёра. И он прямо сейчас стоял за её спиной, изображая любящего мужа. Инга медленно, очень медленно опустила планшет на колени. На её лице не отразилось ни единой эмоции. Внутри неё рождалась не боль и не обида. Внутри неё рождалась ярость. Холодная, чистая и абсолютно беспощадная.
Валерий, наливая себе в бокал минеральной воды, был абсолютно доволен собой и этим вечером. Ему удалось в очередной раз убедить Ингу в своей безграничной преданности. Скорбь по утерянным побрякушкам, казалось, начала утихать, и жизнь входила в привычное, комфортное русло. Он отпил воды, чувствуя, как приятная прохлада разливается по телу, и обернулся к жене. Она сидела на диване, неподвижная, как изваяние. Планшет лежал у неё на коленях тёмным экраном.
— Всё в порядке, милая? Ты какая-то бледная. Может, принести тебе плед? — его голос сочился участием, и эта фальшь вдруг стала для Инги физически невыносимой, как запах дешёвого освежителя воздуха в закрытой комнате.
Она медленно подняла на него глаза. В её взгляде не было ни слёз, ни упрёка, только холодное, бесстрастное любопытство патологоанатома, изучающего интересный экземпляр. Не говоря ни слова, она взяла планшет, разблокировала экран и, сделав пару движений пальцем, протянула его мужу.
— Посмотри, — её голос был ровным и тихим, но в этой тишине таилась угроза. — Тебе наверняка будет интересно взглянуть на фотографии с вашего «скучного» корпоратива. Особенно на эту.
Валерий взял планшет с лёгкой снисходительной улыбкой, ожидая увидеть какую-нибудь свою нелепую гримасу или пьяного коллегу. Но на экране была Жанна. Яркая, победоносная, с бокалом в руке. Его улыбка застыла, а затем медленно начала сползать с лица. Он смотрел на фото, и его мозг отчаянно пытался найти логическое объяснение, но не находил. Он видел серьги. Он знал, что это за серьги.
— Ну и что? Жанна… весёлая девушка, любит фотографироваться, — он попытался сделать вид, что не понимает, в чём дело, но его голос предательски дрогнул, потеряв свою бархатную уверенность. Он отвёл глаза от экрана и протянул планшет обратно. — Не понимаю, что ты хочешь этим сказать.
Инга не взяла планшет. Она даже не шелохнулась.
— Я хочу сказать, Валера, что у твоей «весёлой девушки» очень хороший вкус. Или, может быть, у неё очень щедрый поклонник. Посмотри внимательнее. На её уши. Ничего не напоминает?
Он был загнан в угол. Краска медленно отхлынула от его лица, оставив мертвенную бледность. Он снова бросил быстрый, затравленный взгляд на фотографию, а потом на жену. Его глаза забегали. Начался самый жалкий спектакль в его жизни.
— Это… это просто похожие, Инга. Ты же знаешь, сейчас столько подделок делают, не отличишь от оригинала. Дешёвые стекляшки, просто удачная копия. Да мало ли в мире таких серёжек?
Его ложь была настолько неуклюжей, настолько жалкой, что Инга почувствовала приступ омерзения. Она медленно поднялась с дивана, заставляя его инстинктивно отступить на шаг. Она подошла к нему вплотную, глядя прямо в его бегающие глаза.
— Похожие? Валера, не держи меня за идиотку. Эти серьги делал для моей прабабушки ювелир из Праги в единственном экземпляре. В мире не существует вторых таких. Я знаю каждый изгиб, каждый камень. Так что не надо мне рассказывать про «удачные копии».
Она сделала паузу, давая ему возможность осознать весь ужас своего положения. Воздух в комнате загустел, тихий джаз из колонок теперь звучал как саундтрек к катастрофе.
— Ты сказал мне, что нас обокрали, и мои фамильные серьги с бриллиантами унесли воры! А почему тогда твоя секретарша красуется в них на фото с корпоратива в соцсетях? Ты подарил украшения моей бабушки своей любовнице? Я уже вызвала полицию, будешь объяснять им, как произошла «кража», сидя в камере!
Последние слова она произнесла почти шёпотом, но они ударили его сильнее пощёчины. Он вздрогнул, как от удара. Вся его напускная вальяжность исчезла, остался только жалкий, испуганный мужчина, пойманный на самой гнусной лжи.
— Инга, ты не так всё поняла! Это… это недоразумение! Я… — он начал заикаться, судорожно пытаясь придумать новую, более правдоподобную ложь. — Я не дарил их ей! Она сама взяла! Я хотел их забрать… хотел выкупить у ломбарда, куда их сдали, и вернуть тебе, сделать сюрприз! А она… она увидела их у меня в столе и надела без спроса! Просто на один вечер!
Он нёс этот бред, глядя куда-то ей за плечо, не в силах выдержать её пристального, уничтожающего взгляда. Он сам понимал, насколько абсурдно звучат его слова. Каждая новая фраза лишь глубже зарывала его в трясину собственного вранья. Инга слушала его, и её лицо превращалось в ледяную маску. Ярость внутри неё, до этого холодная и расчётливая, начала плавиться, превращаясь в раскалённую лаву, готовую вырваться наружу. Она больше не слышала его жалкий лепет. Она видела перед собой не мужа, а вора. Мелкого, трусливого воришку, который украл у неё самое дорогое, чтобы произвести впечатление на дешёвку в красном платье. И в этот момент она поняла, что слов больше не будет. Будут только действия.
— Я верну их завтра же! Инга, клянусь, я заберу их у неё утром и положу на место! Ты даже не заметишь! Это была глупая, чудовищная ошибка! Просто дай мне шанс всё исправить!
Его голос срывался на визг, полный паники и отчаяния. Он был готов пообещать что угодно, лишь бы прекратить этот молчаливый допрос, лишь бы стереть с её лица это страшное, застывшее выражение. Но Инга его больше не слышала. Его слова были просто фоновым шумом, бессмысленным набором звуков, издаваемых мелким, суетливым существом. Она смотрела сквозь него, и в её сознании уже выстраивался чёткий план действий. Вся любовь, вся нежность, вся общая история, что была между ними, в один миг обуглилась, превратившись в горстку серого пепла.
Она молча развернулась и пошла. Не в спальню, не на кухню за водой, а к входной двери. Её шаги были размеренными и твёрдыми, как у солдата, идущего на штурм. Валерий сперва не понял её манёвра. Он с облегчением подумал, что она уходит, чтобы успокоиться, что буря миновала, и у него будет время до утра придумать, как выкрутиться. Но потом он увидел, что она делает.
Она подошла к массивной дубовой двери, неторопливо повернула верхний замок, затем нижний. Раздались два глухих, отчётливых щелчка. Затем она вставила ключ в основной замок, провернула его дважды и, вынув, опустила тяжёлую связку в глубокий карман своего домашнего платья. Квартира, их крепость, только что превратилась для него в тюрьму.
До Валерия наконец дошло. Это был не конец скандала. Это было его настоящее начало.
— Инга, что ты делаешь? Открой дверь! Ты с ума сошла? — он бросился к ней, но остановился на безопасном расстоянии, инстинктивно чувствуя исходящую от неё угрозу.
Она посмотрела на него так, как смотрят на назойливое насекомое, которое мешает, но убивать которое пока нет желания. Её лицо оставалось абсолютно спокойным, и это пугало его до дрожи в коленях.
— Успокойся, Валера, — её голос был лишён всяких эмоций, ровный и холодный, как сталь. — Тебе никуда не нужно идти. Все твои проблемы теперь здесь, внутри этих четырёх стен. И мы будем решать их вместе.
Не говоря больше ни слова, она прошла мимо него в их спальню. Он, как на привязи, последовал за ней, его мозг лихорадочно искал выход из ситуации. Он оглянулся на дверь — неприступная. На окна — восьмой этаж. Он был в ловушке.
Инга вошла в просторную гардеробную, занимавшую целую стену. Её половина была заполнена платьями, его — идеальными рядами костюмов и сорочек. Это была его гордость. Костюмы, сшитые на заказ в дорогом ателье, сорочки из египетского хлопка, коллекция шёлковых галстуков всех мыслимых и немыслимых расцветок. Каждый галстук — маленькое произведение искусства, символ его статуса, его успеха, его тщательно выстроенного образа респектабельного мужчины.
Она открыла ящик своего туалетного столика и достала оттуда большие портновские ножницы с блестящими стальными лезвиями. Валерий смотрел на неё, не понимая, что она собирается делать.
— Инга, прекрати этот цирк! Дай мне ключи! Мы поговорим утром, когда ты остынешь!
Она проигнорировала его слова. Подошла к его вешалкам, взяла первый попавшийся галстук — тёмно-синий, в мелкий серебристый крап, его любимый. Она провела по шёлку пальцами, будто оценивая качество ткани. А затем, с холодным, деловитым видом, поднесла к нему ножницы.
Щёлк!
Лезвия сомкнулись, и дорогой шёлк разошёлся надвое. Два бесполезных лоскута упали на мягкий ковёр. Валерий ахнул. Это было так неожиданно, так дико.
— Ты что творишь?! Он стоит триста евро! Остановись!
Но она уже взяла следующий. Изумрудно-зелёный. Щёлк! Бордовый в полоску. Щёлк! Золотистый. Щёлк! Она действовала методично, без суеты и злобы, как хирург, ампутирующий поражённые гангреной конечности. Каждый щелчок ножниц отзывался в его голове ударом молота. Он смотрел, как его коллекция, его гордость, его символы успеха превращаются в груду цветного тряпья у её ног. Он хотел броситься, вырвать ножницы, остановить это безумие, но её ледяное спокойствие парализовало его волю. Он мог только смотреть, как она планомерно уничтожает его мир.
Когда с галстуками было покончено, она перешла к сорочкам. Белоснежные, голубые, в тонкую полоску. Она не рвала их в ярости. Она делала длинные, аккуратные разрезы от воротника до самого низа. Хруст разрезаемой ткани был громким и отчётливым в наступившей тишине. Она резала их одну за другой, складывая изуродованные тряпки на пол, на кучу разрезанных галстуков. Это был не просто акт вандализма. Это было ритуальное убийство его образа, его лжи, его предательства. Каждый разрез на дорогой ткани был ударом по его самолюбию, по его эго. Он стоял посреди гардеробной, окружённый обрывками своей прошлой жизни, и понимал, что это только начало её мести. И самое страшное было ещё впереди.
Последняя исполосованная сорочка упала на цветастую груду тряпья у ног Инги. Она опустила руку с ножницами. В гардеробной воцарилась гулкая тишина, нарушаемая лишь прерывистым, тяжёлым дыханием Валерия. Он смотрел на дело её рук — на этот пёстрый холм, который ещё час назад был его гордостью, а теперь выглядел как жалкие останки после бойни. Ярость в нём боролась с животным страхом. Вся его спесь, вся самоуверенность стекли, оставив лишь липкое ощущение беспомощности.
Инга медленно развернулась и посмотрела на него. Её лицо было спокойным, но в глазах горел холодный, беспощадный огонь. Она сделала шаг к нему, и он невольно отшатнулся. Стальные лезвия ножниц в её руке тускло блеснули в свете ламп.
— Думал, я буду кричать? Бить посуду? — её голос был тихим, но каждое слово впивалось в него, как игла. — Думал, я устрою сцену, а ты меня успокоишь, наобещаешь золотые горы, и всё вернётся на круги своя? Этого ты ждал, Валера?
Он молчал, не в силах выдавить из себя ни звука. Его горло пересохло. Он смотрел на ножницы в её руке, и его мозг рисовал одну картину страшнее другой.
— Ты не просто украл у меня украшения, — продолжала она, медленно подходя всё ближе. Он пятился, пока не упёрся спиной в стену. — Ты украл память моей семьи. Ты взял то, что связывало меня с бабушкой, с моим прошлым, и отдал это своей дешёвой потаскухе, чтобы пустить ей пыль в глаза. Ты решил, что можешь вытереть ноги о моё прошлое, о мою душу, ради минутного самоутверждения.
Она остановилась в шаге от него. Острие ножниц было направлено куда-то в район его груди. Он замер, боясь дышать, боясь сделать резкое движение.
— Умоляю, Инга… не надо… — прохрипел он, поднимая руки в примирительном жесте. — Я всё понял. Я ничтожество. Я сделаю всё, что ты скажешь. Только убери их…
Инга криво усмехнулась. Её усмешка была страшнее любого крика.
— Сделать? А что ты можешь сделать, Валера? Ты можешь вернуть время назад? Можешь сделать так, чтобы я снова смотрела на тебя и видела мужчину, а не жалкого, лживого вора? Нет. Ты ничего не можешь. Ты пустой. Такой же пустой, как эти разрезанные тряпки. Красивая обёртка, а внутри — гниль и трусость.
Она не сделала того, чего он так боялся. Она не ударила его. Вместо этого она развернулась и пошла из гардеробной в их кабинет. Он, как заворожённый, поплёлся следом, всё ещё не веря в своё спасение, но уже предчувствуя новый, ещё более изощрённый удар.
В кабинете царил идеальный порядок. Стол из тёмного дерева, кожаное кресло, ряды книг. На стене, над его столом, висела специальная витрина с бархатной подложкой. Его вторая коллекция. Его вторая гордость после гардероба. Дорогие швейцарские часы. Каждый экземпляр — история. Вот эти он купил после первой крупной сделки. Эти подарили партнёры. А в самом центре, на почётном месте, лежали массивные золотые часы на тяжёлом браслете. Подарок его отца. Реликвия. Символ преемственности и мужской состоятельности. Он прикасался к ним только по особым случаям, сдувая невидимые пылинки.
Инга подошла к витрине. Она не смотрела на него. Её взгляд был прикован к часам. Затем она посмотрела в угол кабинета, где стоял большой офисный шредер для уничтожения документов и компакт-дисков. Он купил его, чтобы никто и никогда не смог прочитать его черновики и рабочие бумаги.
Валерий понял её замысел за секунду до того, как она начала действовать. Ужас, который он испытал, был несравним ни с чем.
— Нет! Инга, не трогай! Только не их! Это отцовские! — он рванулся к ней, но было поздно.
Она одним движением открыла стеклянную дверцу витрины, взяла тяжёлые золотые часы и, не говоря ни слова, подошла к шредеру. Она нажала кнопку включения. Аппарат недовольно загудел, готовый поглотить всё, что ему предложат.
— Нет!!! — его крик был похож на вой раненого зверя.
Он бросился к ней, пытаясь вырвать часы, но она ловко увернулась. Её движение было быстрым и точным. Она опустила часы в приёмное отверстие шредера. Раздался оглушительный скрежет. Металлические зубья впились в золото, ломая корпус, кроша стекло, разрывая на части сложнейший механизм. Треск, хруст, визг истерзанного металла слились в чудовищную какофонию. Шредер на мгновение поперхнулся, но затем с новой силой вцепился в свою жертву, перемалывая то, что было символом чести его рода, в бесформенную груду блестящего мусора.
Валерий застыл на месте, глядя на это с открытым ртом. Он не мог поверить в происходящее. Звук работающего шредера медленно затих. Инга выключила аппарат. Она посмотрела на уничтоженный символ его семьи, затем на него. На её лице не было ни злорадства, ни удовлетворения. Только холодная, бесконечная пустота.
Она развернулась, прошла через всю квартиру к входной двери, достала из кармана связку ключей и бросила их на паркет в дальнем конце коридора. Звон металла о дерево показался оглушительным.
— Теперь у тебя есть всё, что нужно, чтобы уйти, — произнесла она, даже не обернувшись.
И после этого она ушла в спальню, оставив его одного посреди разгромленной квартиры. Он стоял между кабинетом, где был уничтожен дух его отца, и гардеробной, где лежали останки его собственного образа. Он был свободен, но в то же время заперт в руинах своей жизни, которые только что воздвигла для него собственная жена. И он отчётливо понимал, что это конец. Окончательный. Бесповоротный…
