— Две курицы, килограмма три свиной шеи – только смотри, чтоб без жилок, Витька жирное не любит, у него изжога. И колбасы палку, той, сыровяленой, что мы на Новый год брали. Ну и по мелочи: сыр, масло, икры банку, можно красную, черную не потянем, ха-ха.
Игорь стоял посреди кухни, почесывая щетину, и перечислял список так буднично, словно диктовал инвентаризацию на своем складе запчастей. Елена медленно потянула ручку холодильника на себя. Резинка чмокнула, выпуская наружу холодный, пустой воздух. Внутри, на средней полке, сиротливо желтел засохший кусок «Российского» и стояла банка с остатками томатной пасты, уже подернутая плесенью под крышкой.
— Что ты сказал? — Елена не обернулась. Она смотрела на одинокую банку. — Купить еды для твоей родни надо?
— Лен, ну ты чего оглохла? — Игорь подошел сзади, попытался приобнять ее за плечи, но она дернула плечом, сбрасывая его руку, как тяжелое, мокрое полотенце. — Брат едет. С Тамаркой и племянниками. Они уже Воронеж проехали, звонили. Через четыре часа будут тут. Надо стол накрыть. Люди с дороги, устали, голодные.
Елена захлопнула холодильник. Удар вышел громким, дверца спружинила, звякнули магнитики с видами городов, где они никогда не были.
— Игорь, — она повернулась к мужу. В её голосе не было истерики, только глухая, свинцовая усталость. На ногах у нее были стоптанные тапки, а халат, некогда махровый и уютный, теперь висел на похудевших плечах тряпкой. — У нас до зарплаты три дня. На карте — полторы тысячи. В наличке — ноль. Какую шею я должна купить? Свою отрезать?
Игорь поморщился, как от зубной боли. Это выражение лица Елена знала наизусть: смесь вины, раздражения и попытки выставить ее занудой.
— Ну, возьми из отложенных. Там же лежит на утепление лоджии. Потом доложим.
— Из отложенных? — Елена тихо засмеялась, и этот смех был страшнее крика. — Игорь, мы оттуда брали, когда у тебя зуб разболелся. Мы оттуда брали, когда тебе на машину страховку надо было продлевать. Там осталось ровно на один стеклопакет. Если мы сейчас это проедим, мы зимой опять будем с гнилой рамой жить и плесень по углам гонять.
— Ой, ну не начинай, а? — Игорь махнул рукой, проходя к окну. — Это Витька! Брат! Мы не виделись три года. Что я ему скажу? «Извини, брат, жрать нечего, грызи сухари»? Он же всем в поселке расскажет, что я в городе скурвился, родню не привечаю.
Елена села на табурет. Кухня была маленькой, неуютной, с давно требующим замены линолеумом, который вспучился возле мойки. Они жили в этой «двушке» пять лет, и все пять лет это была борьба. Борьба с ипотекой, с коммунальщиками, с вечными поломками старых труб.
— А зачем они едут, Игорь? — спросила она, глядя на его широкую спину. — Просто в гости? В среду? Без предупреждения за неделю?
— По делам они, — буркнул Игорь, не оборачиваясь. — Витька работу ищет. У них там, в районе, совсем туго. Ферму закрыли, лесопилка встала. А Тамарке надо зубы делать, у нас тут клиника дешевле.
— А жить они где будут?
— Ну как где… У нас. В зале диван разложим. Лен, ну не будь ты такой… мелочной. Это же семья.
Елена потерла виски. Семья. Витьку она видела один раз, на свадьбе. Здоровенный, громогласный детина с красным лицом и руками-лопатами. Он тогда напился, опрокинул на Елену поднос с жирным гуляшом и даже не извинился, только ржал: «К деньгам, невестушка, жир — это к богатству!». Тамара, его жена, была под стать: суетливая, с бегающими глазками-бусинками и вечной претензией на лице.
— Хорошо, — сказала Елена, вставая. Голос её стал сухим и деловым. — Давай карту.
— Какую? — Игорь напрягся.
— Твою зарплатную. Кредитку. Что там у тебя есть. Я свои полторы тысячи тратить на «пир горой» не буду. Мне еще проездной покупать.
Игорь замялся. Он начал перекладывать солонку с места на место.
— Лен… Там пусто.
Елена замерла.
— В смысле пусто? Тебе аванс пришел позавчера. Двадцать тысяч.
— Ну… Я Витьке перевел. На бензин. И так, на дорогу. У них же денег нет совсем, они на последние едут. Я думал, мы с твоих перебьемся, а потом…
В кухне повисла тишина. Слышно было, как капает кран — кап, кап, кап. Как тикают дешевые часы на стене. Елена смотрела на мужа и видела не спутника жизни, а чужого, рыхлого человека, который только что вынул из ее кармана не деньги — он вынул из нее уверенность в завтрашнем дне.
— Ты отдал им аванс, — медленно проговорила она. — А кормить их ты собирался на мои деньги, которых нет. А потом что? Они приедут, и их надо будет содержать? Витька работу будет искать месяц? Два? Тамара зубы лечить будет за чей счет?
— Ленка, ты меркантильная стала, жуть! — взорвался Игорь. — Это родная кровь! Когда мы дом строили родителям, Витька там горбатился, а я тут в институте штаны протирал! Я ему должен!
— Ты родителям на тот дом пять лет кредиты платил! — рявкнула Елена, впервые повысив голос. — Ты уже всем все отдал!
Она вышла из кухни, схватила сумку в коридоре.
— Ты куда? — крикнул ей вслед Игорь.
— За едой, — бросила она, обуваясь. — Встречай гостей.
Они приехали через три часа. Елена слышала их еще с лестничной площадки. Грохот, смех, какой-то лязг. Дверь распахнулась, и в квартиру ввалилась не семья, а стихийное бедствие.
— О-о-о! Городские! — заревел Витька, бросая огромную клетчатую сумку прямо на чистый пол, не заботясь о том, что колесики в грязи. От него пахло дешевым табаком, потом и застарелым перегаром. — Здорово, братуха!
Игорь, сияя, как начищенный пятак, полез обниматься. Тамара, в синтетическом костюме с люрексом, оглядывала прихожую, поджимая губы. За ними вошли двое детей-подростков, уткнувшись в телефоны, и, даже не поздоровавшись, стали разуваться, разбрасывая кроссовки веером.
— Леночка! — Тамара двинулась к ней, изображая радушие. — А мы вот к вам! Тесновато у вас тут, конечно, коридорчик — двум не разойтись. А обои чего такие темные? Как в склепе.
— Здравствуйте, — Елена стояла у входа в кухню, скрестив руки на груди. — Проходите. Руки мыть — ванная справа. Полотенце синее — для гостей.
— Ой, да ладно тебе с церемониями, мы свои! — отмахнулся Витька, проходя в ботинках по ковру к залу. — Игорь, где стол? Жрать охота — спасу нет! Мы тебе гостинцев привезли! Картошки мешок! И сала!
«Гостинцы» оказались грязным мешком картошки, брошенным прямо у порога, и свертком сала, завернутым в газету, от которого на весь коридор разило чесноком так, что глаза слезились.
Игорь суетился. Он таскал стулья, раскладывал старый стол-книжку.
— Сейчас, сейчас, Витя! Ленка в магазин ходила, сейчас накроем!
Все уселись. Витька разливал привезённый с собой самогон в чайные чашки, потому что рюмок в доме не водилось. Тамара громко отчитывала детей за то, что они не хотят есть сало.
— Ну, хозяйка! — Витька стукнул кулаком по столу. — Тащи закуску! Что там у вас в городе едят? Суши-муши? Ха-ха! Давай нормальной еды!
Елена вошла в комнату с большим подносом. Лицо у нее было спокойное, непроницаемое, как маска. Она поставила поднос на середину стола.
На подносе стояла огромная кастрюля.
Игорь радостно потер руки:
— О, горячее! Давай, Ленусь!
Елена сняла крышку.
В кастрюле дымилась пустая вареная картошка. Не пюре с маслом и молоком. Просто целые, сваренные в мундире картофелины, некоторые даже слегка потрескавшиеся. Рядом Елена поставила тарелку с квашеной капустой (самой дешевой, из пластикового ведерка) и нарезанный черный хлеб.
Тишина за столом стала такой плотной, что её можно было резать ножом вместо отсутствующей колбасы.
— Э-э… — протянул Витька, глядя в кастрюлю. — Это че? Прикол такой? А где мясо? Где куры? Игорек, ты ж говорил…
Игорь побледнел. Он переводил взгляд с кастрюли на жену.
— Лена? — просипел он. — Ты же в магазин ходила…
— Ходила, — спокойно ответила Елена, садясь на свой стул и накладывая себе картофелину. — Купила картошки, хлеба и капусты. На те деньги, что у нас остались, Игорь. Ты же сам сказал: Витя привез гостинцы, картошку. Вот я решила поддержать тему. Картошка к картошке.
— Ты че меня позоришь? — прошипел Игорь, наклоняясь к ней. У него на шее вздулась вена.
— Я позорю? — Елена подняла на него глаза. Взгляд был прямой и жесткий. — Ты отдал двадцать тысяч на бензин людям, у которых, как выяснилось, есть деньги на самогон и сигареты. А я должна была на что купить свиную шею? На свои почки?
— Ой, ну началось! — Тамара закатила глаза, картинно откидываясь на спинку стула. — Витя, я тебе говорила! Нам тут не рады. Попрекают куском хлеба! Мы к ним со всей душой, с гостинцами, а они… Копейки считают!
— Да не в копейках дело! — рявкнул Витька, багровея. — Игорек, ты мужик или кто? Баба твоя рулит? Ты же сказал — всё нормально, приезжайте, помогу, устрою! Я, может, рассчитывал на тебя!
Елена аккуратно очистила картофелину от кожуры.
— На что именно ты рассчитывал, Витя? — спросила она тихо, но её услышали все. — Что Игорь вас кормить будет? Что он тебя на работу устроит, куда сам с трудом попал? А ты знаешь, что у нас ипотека еще на пятнадцать лет? Что мы в отпуске не были четыре года?
— Это ваши проблемы! — выпалила Тамара. — У вас зарплаты городские! Вы тут жируете! А мы в деревне выживаем! Вам жалко родне помочь?
— Жалко, — твердо сказала Елена. — Жалко, когда «помощь» превращается в содержание. Игорь, скажи им.
Игорь сидел, опустив голову. Ему было стыдно. Стыдно перед братом за пустой стол, стыдно перед женой за своё вранье, стыдно перед самим собой за то, что он пытался быть хорошим для всех, а стал посмешищем.
— Чего молчишь, брат? — Витька уже не улыбался. Его лицо стало злым, тяжелым. — Мы, значит, обратно поедем? Или как? Я ж машину уже договорился в сервис загнать, думал, ты оплатишь… По-братски.
Вот оно. Елена чуть не усмехнулась.
— Ах, машину в сервис? — переспросила она. — А Игорь сказал, вы работу искать. И зубы лечить.
— Одно другому не мешает! — огрызнулся Витька. — Машину сделать, продать, вот и деньги будут. Игорек обещал помочь. Занять.
Елена повернулась к мужу.
— Ты обещал занять? С каких денег, Игорь? С тех, что на лоджию?
Игорь молчал. Он ковырял вилкой клеенку стола.
— Значит так, — Витька встал. Он был огромным, заслонял собой свет люстры. — Раз вы такие гнилые, не нужны нам ваши подачки. Тамар, собирай малых. Переночуем в машине, не сахарные. А ты, Игорек… — он сплюнул на пол, прямо на ковер. — Ты мне больше не брат. Подкаблучник. Тьфу.
Он схватил со стола бутылку самогона, даже не закрыв её.
— Сало заберите, — звонко сказала Елена. — И картошку свою. Нам чужого не надо.
— Подавись ты своим салом! — взвизгнула Тамара, пихая детей к выходу. — Ноги нашей здесь не будет!
Сборы были быстрыми и яростными. Хлопали двери, слышался мат, топот. Через пять минут квартира опустела. Остался только запах перегара, грязные следы в коридоре и мешок картошки, который они так и не забрали.
Игорь сидел за столом, глядя на остывающую картофелину в мундире.
Елена не стала убирать со стола. Она налила себе чаю — простого, пустого, без сахара. Села напротив.
— Они не вернут те двадцать тысяч, — сказал Игорь глухо. Это был не вопрос, а утверждение.
— Не вернут, — согласилась Елена. — И те пятьдесят, что ты им год назад отправлял «на крышу», тоже не вернут. И те десять, что на день рождения племяннику.
Игорь поднял голову. В его глазах стояли слезы — злые, мужские слезы бессилия.
— Лен, я просто хотел… Я хотел, чтобы у нас была большая семья. Как в кино, знаешь? Чтобы все за одним столом. Чтобы меня уважали. Я же старший. Я должен…
— Кому ты должен, Игорь? — Елена протянула руку и накрыла его ладонь. Её пальцы были холодными. — Ты должен мне. Ты должен себе. Ты должен нашему будущему ребенку, если мы когда-нибудь решимся его завести. А им… Им ты нужен только как кошелек. Ты видел их глаза? Они не спросили, как ты живешь. Они спросили, где мясо.
Игорь судорожно вздохнул, вытирая лицо ладонью.
— Я идиот, да?
— Нет, ты не идиот. Ты просто голодный. Ешь картошку, пока теплая. С маслом она вкусная, я нашла в масленке остатки.
Он посмотрел на неё — уставшую, в старом халате, с темными кругами под глазами. И вдруг впервые за вечер увидел её по-настоящему. Не функцию «жена, подай-принеси», не препятствие на пути к братской любви, а единственного человека, который не пытался от него что-то откусить.
Игорь взял картофелину, разломил её. От неё шел пар.
— Лен, — сказал он, жуя. — Прости.
— Ешь, — сказала она. — Завтра аванс искать будем. Или подработку возьмешь. В такси, например.
— Возьму, — кивнул он. — Возьму. А лоджию… лоджию мы сами сделаем. Я умею. Материалы только купим, а делать я сам буду. Руки-то есть.
— Есть, — Елена улыбнулась, впервые за этот вечер искренне, хоть и грустно. — Главное, чтобы голова к ним прилагалась.
Она встала, взяла грязный мешок с картошкой, который Витька бросил у порога, и потащила его на кухню.
— Куда ты? — спросил Игорь.
— Картошку мыть. Грязная она, но своя. Не пропадать же добру. На месяц хватит, если экономно. А шею свиную… свиную шею мы купим, когда долги раздадим. Только сами съедим. Вдвоем.
Игорь смотрел, как она возится у раковины, смывая деревенскую грязь с клубней. Вода шумела, смывая не только землю, но и тяжелый, липкий морок этого дня. Он понял, что сегодня, возможно, потерял брата. Но зато, кажется, наконец-то начал обретать семью. Настоящую. Ту, где смотрят в одну сторону, а не в карман друг другу.
— Лен, — позвал он.
— М?
— А сало они все-таки вкусное привезли. Вонь только жуткая.
— Положи в морозилку, — отозвалась она, не оборачиваясь. — Зимой с борщом пойдет. Если заработаешь на мясо для борща.
Игорь усмехнулся, откусил черный хлеб и подумал, что это был самый честный ужин в его жизни.
