— Вы что, положили туда арахис? — Наталья выплюнула пережеванный кусок домашнего печенья прямо в ладонь, не заботясь о приличиях. Во рту уже начинало предательски покалывать, словно по небу прошлись наждачной бумагой. — Галина Васильевна, я же сто раз говорила: у меня отек Квинке на орехи. Это смертельно опасно.
Свекровь, стоя у раковины и неторопливо намыливая тарелку, даже не обернулась. Её широкая спина в цветастом халате выражала монументальное спокойствие.
— Ой, да брось ты, Наташа. Там того арахиса — кот наплакал. Для запаха добавила, чтобы вкуснее были. Вечно ты выдумываешь себе болячки, чтобы внимания требовать. Ешь и не гневи Бога, продукты переводить — грех.
Наталья почувствовала, как язык становится ватным и неповоротливым, заполняя собой все пространство рта. Горло сжало невидимым обручем. Паника, холодная и липкая, ударила в затылок. Она знала этот сценарий: у неё было не больше пяти минут, прежде чем трахея перекроется окончательно. Стул с грохотом отлетел назад, когда она рванула в спальню, к комоду, где в верхнем ящике всегда лежала «тревожная косметичка» — супрастин в ампулах, шприцы и дексаметазон на самый крайний случай.
Она дернула ящик так сильно, что тот едва не вылетел с направляющих. Внутри лежали старые квитанции, мотки ниток, какой-то церковный календарь и стопка носовых платков. Аптечки не было.
Наталья лихорадочно перерыла содержимое, выбрасывая все на пол. Пусто. Ни блистеров, ни ампул, ни шприцев. Она метнулась в ванную, распахнула зеркальный шкафчик. Зубные пасты, кремы, лосьон для бритья Олега. Лекарств не было. Воздух начал проходить в легкие с тонким, пугающим свистом.
— Где? — прохрипела она, выбегая в коридор и опираясь плечом о косяк, потому что ноги становились ватными. — Где моя аптечка?
Галина Васильевна вышла из кухни, вытирая руки вафельным полотенцем. За ней семенил Олег, жуя то самое печенье. Вид у него был растерянный, как у школьника, которого застали за курением.
— Я навела порядок, — спокойно, с ноткой назидания в голосе произнесла свекровь. — Выбросила я твою химию. Сил нет смотреть, как молодая баба себя травит. Все эти твои таблетки — от лукавого. Ты ими только веру свою глушишь.
— Ты… что? — Наталья схватилась за горло. Лицо горело огнем, кожа на шее натягивалась, покрываясь багровыми, уродливыми пятнами.
— Что слышала. В мусоропровод снесла еще утром, — Галина Васильевна сложила руки на животе, глядя на задыхающуюся невестку с жалостливым снисхождением. — Болезнь, Наташа, это не в теле. Это в душе. Это бесы немощи тебя крутят, потому что ты в церковь не ходишь, постов не соблюдаешь. Я вот молитвослов принесла, святой воды набрала. Сейчас покропим, помолимся, покаешься в гордыне своей — и все пройдет. Это все психосоматика, от нервов твоих и безбожия.
Наталья посмотрела на мужа. Олег стоял, прислонившись к стене, и переводил взгляд с краснеющего, раздувающегося лица жены на спокойное, уверенное лицо матери. В его глазах плескался животный страх, но не за жизнь жены, а перед гневом родительницы. Он видел, что Наталье плохо, реально плохо, но привычка подчиняться маминому авторитету парализовала его волю надежнее любого яда.
Воздуха катастрофически не хватало. Каждый вдох давался с боем, грудная клетка ходила ходуном, но кислород не поступал. Наталья чувствовала, как распухают веки, превращаясь в узкие щелочки. Она сползла по стене на пол, хрипя и царапая ногтями обои.
— Твоя мать выкинула все мои лекарства от аллергии, сказав, что это всё психосоматика и надо просто покаяться, и теперь я задыхаюсь! Олег, ты стоишь и смотришь, как я отекаю, вместо того чтобы вызвать скорую!
— Мам, может… может, правда врачей? — тихо, почти шепотом спросил Олег, не делая, однако, ни шагу к телефону. — Смотри, она совсем красная…
— Цыц! — прикрикнула на него Галина Васильевна, доставая из кармана халата маленькую пластиковую бутылочку. — Панику не наводи. Это бесы выходят, вот её и корежит. Сейчас водичкой святой умоем, «Отче наш» прочитаем, и отпустит. А врачи что? Они одно лечат, другое калечат. Я жизнь прожила, я лучше знаю. Не смей потакать её истерикам.
Свекровь шагнула к сидящей на полу Наталье, откручивая пробку. Наталья попыталась отползти, но тело слушалось плохо. Перед глазами плыли цветные круги. Она понимала, что теряет сознание. Муж так и стоял истуканом, засунув руки в карманы домашних штанов, и смотрел в пол, лишь бы не встречаться взглядом с умирающей женой.
— Господи, помилуй рабу твою… — затянула Галина Васильевна нараспев, брызгая водой в лицо задыхающейся женщине. Холодные капли попадали в нос, мешая делать и без того судорожные вдохи.
Наталья собрала остатки воли в кулак. Злость — единственное, что сейчас удерживало её на краю темноты. Она не умрет здесь, на грязном коврике в прихожей, под бормотание полоумной фанатички и молчаливое согласие труса. Рука нащупала в кармане джинсов смартфон. Пальцы, ставшие похожими на сардельки, с трудом разблокировали экран.
— Олег… — прохрипела она, тыкая в иконку экстренного вызова. — Ты… труп.
Галина Васильевна попыталась выбить телефон из её рук, но Наталья вцепилась в него мертвой хваткой, свернувшись клубком на полу. Гудки шли вечность.
— Скорая… — прошептала она в динамик, когда там ответили, чувствуя, как темнота накрывает её с головой. — Адрес… Анафилактический шок… Дверь… открыта…
Мир сузился до размеров грязного пятна на коврике в прихожей. Звуки доносились словно сквозь толщу воды: гулкое бормотание свекрови, собственное хриплое, свистящее дыхание, напоминающее звук испорченного насоса, и шарканье тапочек Олега. Наталья чувствовала, как жизнь утекает из неё по капле вместе с каждым неудавшимся вдохом. Лицо превратилось в чугунную маску, губы раздулись так, что закрывали нос, а глаза заплыли, оставив лишь узкие щелочки света.
В дверь заколотили. Громко, требовательно, по-хозяйски.
— Кого там черт принес в такой момент? — недовольно проворчала Галина Васильевна, не прерывая обряда окропления водой. — Олег, не открывай. Это бесы ломятся, чувствуют силу молитвы.
Но удары повторились, и мужской голос рявкнул из-за двери: «Скорая! Открывайте!»
Олег, бледный как полотно, дернулся. Он посмотрел на мать, потом на дверь, потом на посиневшую жену. Инстинкт самосохранения — не своего, а страх перед уголовной ответственностью — перевесил страх перед матерью. Он метнулся к замку и повернул вертушку.
В квартиру ворвались двое. Впереди шел коренастый фельдшер с чемоданом, за ним — молоденькая медсестра с планшетом. Запахло улицей, табаком и спиртом — запахами жизни, которые ворвались в душный склеп фанатизма.
— Где пациент? — фельдшер окинул взглядом коридор и мгновенно сфокусировался на лежащей фигуре. — Твою ж мать… Отек Квинке, стеноз гортани. Ленка, адреналин, преднизолон, быстро!
Он рухнул на колени рядом с Натальей, отпихнув в сторону миску со святой водой, которую держала Галина Васильевна. Вода расплескалась по ламинату.
— Ты что творишь, ирод?! — взвизгнула свекровь, нависая над врачом, как коршун. — Не трожь её! Это святая вода! У неё беснование, а не болезнь! Не смей колоть ей свою химию, ты душу ей погубишь!
— Женщина, отойдите! — рявкнул фельдшер, не поднимая головы. Он уже рвал рукав домашней кофты Натальи, обнажая плечо. — У неё асфиксия, она сейчас ласты склеит. Ленка, набирай!
— Не позволю! — Галина Васильевна, проявив неожиданную для своего возраста прыть, вцепилась в руку медсестры, которая уже ломала ампулу. — Не дам травить девочку ядами! Вон пошли из моего дома! Сатанисты в белых халатах!
Ампула выскользнула из рук перепуганной медсестры и с хрустом разбилась о пол.
Наталья попыталась закричать, но из горла вырвался лишь жалкий булькающий звук. Она видела эту сцену краем глаза и не верила, что это происходит наяву. Её убивали. Не болезнь, не арахис — её убивала родня, пока врачи пытались спасти.
— Мужчина! — заорал фельдшер, поворачиваясь к Олегу, который вжался в вешалку с одеждой, стараясь слиться с пальто. — Убери свою мамашу, или я за себя не ручаюсь! Жена умирает, ты что, ослеп?!
Олег переминался с ноги на ногу, его руки тряслись.
— Мам… Мама, ну они же врачи… Может, пусть уколют? — пролепетал он жалким, дрожащим голосом. — Она же правда не дышит…
— Молчи, идиот! — обернулась к нему мать, сверкая глазами. — Они её в овощ превратят! Я лучше знаю! Помолимся — и встанет!
Фельдшер понял, что помощи ждать неоткуда. Он резко выпрямился, и, не говоря ни слова, жестко, корпусом оттеснил грузную женщину к стене. Галина Васильевна охнула, ударившись плечом о шкаф.
— Еще раз подойдешь — зубы выбью, и плевать мне на клятву Гиппократа, — тихо и страшно произнес он ей прямо в лицо. — Лена, вторую ампулу. Живо!
Пока свекровь хватала ртом воздух от возмущения, врач уже вонзил иглу в плечо Натальи. Сначала один укол, затем второй — прямо в вену на сгибе локтя, которую он нашел с профессиональной ловкостью.
Горячая волна прокатилась по телу Натальи, ударив в голову. Сердце заколотилось как бешеное, готовое проломить ребра. Но главное — тиски на горле начали разжиматься. Первый вдох — судорожный, болезненный, со вкусом металла — ворвался в легкие. Она закашлялась, слезы брызнули из глаз, но воздух пошел.
— Дыши, дыши, милая, — приговаривал фельдшер, уже спокойнее, прощупывая её пульс. — Вот так. Сейчас отпустит. Сейчас отек спадет.
Галина Васильевна, оправившись от шока, снова подала голос, но подходить ближе не решалась.
— Варвары… Наркоманы… Что вы ей вкололи? Она же теперь порченая будет. Я на вас жалобу напишу! Я до патриарха дойду! Вы в моем доме насилие чините!
— Пишите куда хотите, хоть в Спортлото, — огрызнулся врач, не сводя глаз с лица пациентки. Пятна начали бледнеть, страшная синева уходила с губ. — А вот на вас заявление написать стоит. За неоказание помощи и препятствование работе бригады. Вы понимаете, что еще две минуты — и мы бы её не откачали? Мозг бы умер. Вы убийцы, гражданочка. И сынок ваш — соучастник.
Олег при этих словах дернулся, словно его ударили током. Он наконец отлип от стены и сделал робкий шаг к жене.
— Наташ? Ты как? — спросил он, глядя на неё с виноватой улыбкой побитой собаки. — Ну вот, видишь, всё обошлось. Мама просто перенервничала… Она же как лучше хотела…
Наталья смотрела на него снизу вверх. Её сознание прояснялось, адреналин выжигал страх, оставляя после себя лишь ледяную, кристально чистую ненависть. Она видела перед собой не мужа, а чужого, скользкого человека, который только что хладнокровно наблюдал за её агонией, боясь расстроить мамочку.
— В больницу поедем? — спросил фельдшер, собирая инструменты в чемодан. — Я бы рекомендовал прокапаться, понаблюдать. Реакция сильная была.
Наталья попыталась сесть. Голова кружилась, руки дрожали, но она отрицательно мотнула головой. Говорить было больно, голос был сиплым и чужим.
— Нет… — прохрипела она. — Я останусь. Мне нужно… кое-что закончить здесь. Оставьте мне актив на завтра.
— Смотрите сами, — врач вздохнул, понимая, что в этой квартире атмосфера похуже, чем в реанимации. — Дексаметазон я вам оставлю пару ампул. Если снова начнется — колите не раздумывая. И это… — он выразительно посмотрел на свекровь, которая демонстративно отвернулась к зеркалу, поправляя прическу. — Еду свою проверяйте. А лучше бегите отсюда. Тут клиника, медицина бессильна.
Бригада ушла, оставив за собой шлейф лекарственного запаха и ощущение свершившегося чуда, которое никто из хозяев квартиры не оценил. Дверь захлопнулась. В квартире повисла тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием Натальи.
Галина Васильевна вдруг повернулась, и лицо её сияло торжеством победителя.
— Ну вот! — воскликнула она, воздевая руки к потолку. — Я же говорила! Помолилась я, святой водичкой покропила — и бесы отступили! А эти шарлатаны только иголки тыкать умеют. Если бы не моя вера, Наташа, лежала бы ты сейчас холодная. Благодарить должна, а не зыркать на меня волком.
Олег тут же подхватил, радостно кивая: — Да, Натусь, правда. Главное, что всё позади. Мама права, может, и молитва помогла, кто знает? Давай я тебе чаю сделаю? С ромашкой?
Наталья медленно, опираясь о стену, поднялась на ноги. Её колени подгибались, тело было слабым, как после долгой болезни, но внутри неё поднималась темная, тяжелая волна. Она посмотрела на пустую ампулу на полу, на лужу святой воды, на эти два лица, сияющих безумной уверенностью в своей правоте.
— Чаю? — переспросила она шепотом, и от этого шепота у Олега почему-то пошли мурашки по спине.
— Нет, Олег. Чай мы пить не будем.
Наталья сидела на диване, обхватив себя руками, чтобы унять крупную дрожь. Это было не от холода — это выходил адреналин, смешанный с лошадиной дозой гормонов, влитых в её вену. Сердце всё ещё колотилось о ребра, как пойманная птица, но страшный свист в груди сменился глубоким, хоть и сиплым дыханием. Она чувствовала себя так, словно её пропустили через мясорубку, а потом наскоро собрали обратно, забыв пару деталей.
Из кухни доносился бодрый звон посуды и запах жареного лука. Галина Васильевна, ничуть не смущенная произошедшим, готовила ужин. Она напевала какой-то церковный мотив, и это мирное, домашнее мурлыканье звучало сейчас страшнее, чем сирена скорой помощи. Для свекрови инцидент был исчерпан: «бес» изгнан, невестка жива, а значит, её методы работают.
Олег сел рядом на диван. Он старался не смотреть ей в глаза, теребил край покрывала и выглядел жалко. Но в этой жалости к себе не было раскаяния, только страх, что привычный уклад жизни может треснуть.
— Наташ, ну ты как? Отпустило? — он попытался положить руку ей на плечо, но Наталья едва заметно дернулась, и его ладонь повисла в воздухе. — Ты на маму зла не держи. Она же старой закалки, у них свои понятия. Ну, перегнула палку с лекарствами, с кем не бывает? Она же из любви. Видишь, как перепугалась за тебя.
Наталья медленно повернула голову. Шея всё ещё болела, кожа горела огнём. Она смотрела на мужа и видела его словно впервые. Не было больше того Олега, за которого она выходила замуж три года назад. Был рыхлый, бесхребетный мужчина, который полчаса назад готов был позволить ей умереть, лишь бы не расстроить маму.
— Из любви? — переспросила она. Голос был тихим, скрипучим, чужим. — Она выбросила мои лекарства. Она мешала врачам. Олег, я чуть не сдохла на коврике в прихожей. Ты понимаешь, что это… ненормально?
Олег поморщился, как от зубной боли.
— Ну зачем ты сгущаешь? «Сдохла», «ненормально»… Все же обошлось. Врачи приехали, укололи, сейчас ты в порядке. Мама говорит, что у тебя просто паническая атака наложилась. Нервы лечить надо, Наташа. Ты в последнее время дерганая стала, вот организм и сбоит. Арахис этот — только повод.
В комнату, вытирая руки полотенцем, вошла Галина Васильевна. Лицо её сияло румянцем и чувством выполненного долга.
— О, очнулась, болезная? — она плюхнулась в кресло напротив, по-хозяйски расставив ноги. — Ну слава Тебе, Господи. Я ж говорила Олежке: ничего страшного, полежит, подумает о душе своей, и все пройдет. А эти коновалы только вены искололи зря. Я потом посмотрела ампулы, что они оставили — сплошная химия, яд. Печень тебе посадить хотели.
Наталья смотрела на неё немигающим взглядом. Внутри неё, где-то в районе солнечного сплетения, вместо страха и обиды начал формироваться ледяной кристалл абсолютной ясности. Она поняла, что спорить бесполезно. Нельзя объяснить каннибалу, что людей есть нехорошо, пока он дожевывает твою ногу. Эти люди — не семья. Это биологическая угроза. Вирус, который проник в её квартиру, в её жизнь и теперь пытается уничтожить носителя.
— Галина Васильевна, — тихо произнесла Наталья. — Вы правда считаете, что поступили правильно?
— А то как же! — свекровь гордо вскинула подбородок. — Я твою душу спасала. Тело — оно тленно, сегодня болит, завтра в землю ляжет. А если ты на таблетки надеешься, а не на Бога, то грош цена твоей жизни. Я вот твои эти спреи и колеса в мусоропровод спустила и перекрестила вслед. Чтобы соблазна не было. И видишь? Жива! Значит, молитва материнская сильнее ваших наук.
Олег закивал, поддакивая: — Вот, Наташ, видишь? Мама добра желает. Давай забудем этот вечер как страшный сон? Сейчас поужинаем, я там картошечки почистил…
Наталья перевела взгляд с одного на другого. Мать и сын. Единый организм, в котором нет места третьему. Она вспомнила, как Олег стоял у стены, засунув руки в карманы, пока она задыхалась. Он не звонил в скорую не потому, что не мог. А потому что ему было неудобно перечить маме. Ему было проще позволить жене умереть, чем выдержать пятиминутный скандал с матерью.
— Забудем, — эхом повторила Наталья. В этом слове не было согласия, только констатация факта. Она действительно собиралась забыть их. Навсегда.
Она осторожно попробовала встать. Ноги были ватными, голова кружилась, но она заставила себя выпрямиться. Слабость физическая отступала перед невероятной силой, нарастающей внутри — силой самосохранения.
— Ты куда? — насторожился Олег. — Лежи, тебе покой нужен.
— В туалет, — коротко бросила Наталья.
Она прошла в ванную, закрыла дверь на щеколду и включила холодную воду. Глянула в зеркало. Из отражения на неё смотрело одутловатое лицо с красными пятнами, спутанные волосы, безумные глаза. Но в этих глазах больше не было жертвы.
Она умылась, смывая с себя остатки «святой воды», которой её поливала свекровь. Затем открыла шкафчик. Пустота на полке, где раньше стояла аптечка, больше не пугала. Она стала символом. Место расчищено. Осталось только вынести остальной мусор.
Наталья вернулась в комнату. Галина Васильевна уже включила телевизор и громко комментировала новости, возмущаясь развратом современной молодежи. Олег сидел в телефоне, видимо, считая, что кризис миновал и можно расслабиться.
Они чувствовали себя здесь хозяевами. В квартире, которую Наталья купила на свои деньги еще до брака. В доме, где она платила за ипотеку, пока Олег «искал себя» и менял работы раз в три месяца. Они заполнили собой всё пространство, вытеснив сначала её мнение, потом её привычки, а теперь попытались вытеснить и саму её жизнь.
— Ужинать идите! — скомандовала свекровь, не отрываясь от экрана. — Остынет всё. Наташка, тебе тоже поесть надо, силы восстановить. Только хлеб не ешь, я его не освятила.
Наталья стояла в дверном проеме. Она чувствовала, как действие дексаметазона дает ей неестественную, злую энергию. Ей не нужны были адвокаты. Ей не нужна была полиция. Ей не нужны были долгие разговоры о границах и психологии. Ей нужно было просто очистить свою территорию. Санитарная обработка помещения от паразитов.
Она посмотрела на часы. Прошло сорок минут с момента приезда скорой. Достаточно, чтобы прийти в себя.
— Олег, — позвала она. Голос стал твердым, без малейшей дрожи. — Встань.
— Зачем? — он поднял голову, улыбаясь глуповатой, примирительной улыбкой. — Идем есть, Натусь. Мама котлетки сделала, твои любимые.
— Встань, — повторила она, и в этом звуке было что-то такое, от чего улыбка сползла с лица мужа, как дешевая наклейка.
Он медленно поднялся, чувствуя, как в воздухе сгущается напряжение, похлеще того, что было во время приступа. Галина Васильевна тоже обернулась, недовольно поджав губы.
— Чего ты раскомандовалась? — буркнула свекровь. — Мужа гоняешь. Сядь, успокойся.
— Я спокойна, Галина Васильевна, — Наталья прошла к входной двери и широко распахнула её. Холодный воздух из подъезда ворвался в квартиру, разбавляя душный запах жареного лука и церковных свечей. — Я абсолютно, совершенно спокойна.
Она вернулась в комнату, взяла с тумбочки ключи Олега, которые он бросил там, придя с работы. Взвесила их в руке. Тяжелая связка.
— А теперь, — тихо сказала она, глядя прямо в глаза мужу, — пошли вон. Оба.
— Ты что, белены объелась, девка? — Галина Васильевна даже не встала с кресла, только брови её поползли вверх, исчезая под челкой. — Какой «вон»? Ты с матерью разговариваешь. Сядь, говорю, и не устраивай цирк. Лекарства тебе твои в голову ударили, совсем разум помутился.
Наталья не ответила. Она прошла в прихожую, сняла с вешалки тяжелое драповое пальто свекрови. Ткань пахла ладаном, старым шкафом и нафталином — запахом удушья, который преследовал Наталью последние два года. Она вернулась в комнату и швырнула пальто прямо на колени свекрови. Тяжелая вещь глухо ударила женщину в грудь.
— Эй! Ты что творишь?! — взвизгнула Галина Васильевна, вскакивая на ноги. Пальто сползло на пол бесформенной кучей. — Олег! Ты видишь? Она на мать руку поднимает! Угомони свою психопатку!
Олег подскочил с дивана, растерянно моргая. Его уютный мирок, где можно было прятаться за маминой юбкой и жениной зарплатой, рушился с грохотом камнепада.
— Наташа, ну правда, хватит, — заныл он, пытаясь взять её за руку. — Мама же в гости приехала, куда она пойдет на ночь глядя? Ну погорячились, ну с кем не бывает. Давай завтра поговорим, на свежую голову…
Наталья отдернула руку так резко, будто коснулась раскаленной сковороды.
— У неё есть своя квартира на другом конце города. Такси я вам вызову. У вас пять минут. Время пошло.
— Это и мой дом! — взвизгнул Олег, и в его голосе прорезались истеричные нотки. — Я здесь прописан! Ты не имеешь права выгонясь мою мать! Ты совсем с катушек слетела со своей аллергией!
— Ты здесь прописан, но собственник — я, — голос Натальи звучал сухо и механически, как удары молотка. — Ты не вложил в эти стены ни копейки. Ты жрал мою еду, спал на моих простынях и смотрел, как твоя мать превращает мою жизнь в филиал сумасшедшего дома. А сегодня ты смотрел, как я умираю. Всё, Олег. Лимит исчерпан. Собирай манатки.
Галина Васильевна, побагровев, шагнула к невестке. Её массивная грудь колыхалась от гнева.
— Ах ты, тварь неблагодарная! — заорала она, брызгая слюной. — Мы тебя, сироту, подобрали, в семью приняли, молились за тебя, дуру бесплодную! А ты нас на улицу? Да если бы не мы, ты бы давно сгнила со своими болячками! Это бесы в тебе говорят! Бесы! Я сейчас полицию вызову, скажу, что ты на нас с ножом кидалась! Тебя в дурку закроют!
— Вызывайте, — Наталья шагнула навстречу, вплотную к свекрови. Она была ниже ростом и худее, но сейчас от неё исходила такая бешеная, холодная ярость, что Галина Васильевна невольно отступила. — Вызывайте полицию. И я покажу им выписку скорой. И расскажу, как вы препятствовали оказанию помощи. И про лекарства в мусоропроводе расскажу. И про то, как вы мне воду в лицо лили, пока я задыхалась. Это статья, Галина Васильевна. Оставление в опасности. Хотите на старости лет в тюрьму? Или в ту самую дурку, которой меня пугаете?
Свекровь замерла. Её глаза бегали, оценивая риски. Она поняла, что привычные манипуляции больше не работают. Жертва отрастила зубы.
— Собирайся, Олег, — процедила она сквозь зубы, полные яда. — Нечего нам в этом вертепе делать. Пусть она тут одна дохнет. Бог всё видит, он её накажет. Ещё приползет к нам на коленях, прощения вымаливать.
Олег заметался по комнате, хватая свои вещи: зарядку, джинсы, ноутбук. Он кидал всё в спортивную сумку, бросая на жену злобные, испуганные взгляды.
— Ты пожалеешь, Наташа, — бормотал он, запихивая носки в боковой карман. — Ты больная женщина. Тебе лечиться надо. Мама права была, ты одержимая. Мы уходим, но ты запомни: ты разрушила семью. Из-за какого-то арахиса!
Наталья молча стояла в центре комнаты, скрестив руки на груди, и наблюдала за этим хаотичным бегством. Она не чувствовала ни боли разрыва, ни жалости к прожитым годам. Она чувствовала лишь брезгливость, словно наблюдала, как тараканы разбегаются от включенного света.
— Обувь, — напомнила она, когда они, пыхтя, вывалились в прихожую.
Галина Васильевна с трудом натягивала сапоги, не переставая сыпать проклятиями.
— Чтоб тебе пусто было! Чтоб ты захлебнулась в своей злобе! Змея подколодная! Сына у меня украла, а теперь выкидываешь как собаку! Ничего, Олег, найдем мы тебе нормальную, православную, здоровую! А эта пусть гниет заживо!
Наталья подошла к двери и распахнула её настежь.
— Вон, — коротко бросила она.
Олег, уже одетый, задержался на пороге. На секунду в его глазах мелькнуло что-то похожее на сомнение.
— Наташ… Ну может…
— Вон! — рявкнула она так, что эхо прокатилось по подъезду. — И ключи на тумбочку!
Олег дернулся, швырнул связку ключей на пол, едва не попав в кошачий лоток, и выскочил на лестничную площадку, где уже стояла его мать, поправляя сбившуюся шапку.
— Иди, сынок, иди, — громко, на весь этаж вещала Галина Васильевна. — Не оглядывайся на этот содом. Господь нас отвел от беды. Пусть сама в своем аду варится.
Наталья смотрела на них ровно секунду. На сутулую спину мужа, который тащил сумку, и на широкую, монументальную фигуру свекрови, которая даже на лестнице продолжала крестить дверь квартиры, словно запечатывая вход в преисподнюю.
Она не стала ничего отвечать. Не стала кричать вслед проклятия или оправдания. Она просто шагнула назад и с силой, вкладывая в это движение всё оставшееся напряжение, захлопнула тяжелую металлическую дверь.
Лязг замков прозвучал как выстрел. Один оборот, второй, ночная задвижка. Щелк.
В квартире повисла тишина. Не звенящая, не тяжелая, а плотная, вакуумная тишина пустого, но безопасного пространства. Запах жареного лука всё ещё витал в воздухе, но сквозь него уже пробивался свежий сквозняк из приоткрытой форточки.
Наталья прислонилась спиной к двери и медленно сползла на пол. Ноги наконец отказали. Она сидела на том же коврике, где час назад умирала, но теперь это было совсем другое место. Она подняла с пола ключи Олега, холодные и тяжелые. Сжала их в кулаке до боли.
Дышать было всё ещё трудно, легкие саднили, но воздух проходил свободно. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Никто не читал молитв. Никто не давал идиотских советов. Никто не желал ей «добра», пытаясь убить.
Она была одна. Абсолютно одна. И впервые за три года брака Наталья поняла, что именно это и называется жизнью. Она закрыла глаза и улыбнулась — криво, устало, солеными от пота губами. Она выжила. А остальное — просто мусор, который она только что вынесла…
