Сон не шел. В ту ночь доктор Боткин не ложился спать, словно чувствовал что-то. Он сидел за столом, писал письмо брату Александру. Письмо оказалось незаконченным, прерванным на полуслове…
После полуночи раздался стук в дверь: Евгения Сергеевича попросили разбудить царскую семью. В ночь с 16 на 17 июля 1918 года в подвале Ипатьевского дома в Екатеринбурге императору Николаю II и всей его семье большевики зачитали решение исполкома Уральского областного Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов.
Приговор привели в исполнении немедленно — вместе с царской семьей были расстреляны также лейб-медик Боткин, лейб-повар Харитонов, камердинер Алексей Трупп и комнатная девушка дворянка Анна Демидова.
Первые выстрелы были сделаны по Николаю II. Двумя пулями 53-летний Евгений Сергеевич Боткин был ранен в живот. Он сделал шаг в сторону цесаревича Алексея и упал. Комендант Юровский, следивший за казнью, позже указал, что Боткин какое-то время был еще жив.
«Выстрелом в голову я прикончил его», — писал позднее Юровский. Останки врача последнего русского императора впоследствии так и не были найдены — лишь его пенсне с разбитыми стеклами было обнаружено среди других вещественных доказательств в яме в окрестностях Екатеринбурга, куда были сброшены тела убитых.
Почему Евгений Сергеевич, у которого не раз имелась возможность спастись не сделал этого? Ему был дан выбор: остаться или уехать. Евгений Сергеевич не оставил своих царственных пациентов: он добровольно решил находиться с ними, несмотря на то, что должность его была упразднена, и ему давно перестали выплачивать жалованье. В это время Боткин стал для царственных узников больше, чем другом.
В марте 1917 года после падения монархии Боткин остался вместе с царской семьей в Царском Селе под арестом, а затем последовал за ней в ссылку. В Тобольске он открыл бесплатную медицинскую практику для местных жителей. Ученый, много лет общавшийся с научной, медицинской, административной элитой России, он смиренно служил как простой земский врач.
В 1917 году жителям Тобольска необычайно повезло: у них появился свой врач со столичным образованием в любую минуту готовый прийти больным на помощь. Сибиряки посылали за доктором сани, конные упряжки, а то и полный выезд: шутка ли, личный врач самого императора и его семьи! Бывало, правда, что у больных не находилось транспорта: тогда доктор в генеральской шинели со споротыми знаками отличия перебирался через улицу, увязая по пояс в снегу, и все-таки оказывался у постели страждущего и денег категорически не брал.
В апреле 1918 года Евгений Боткин вместе с царской четой и их детьми был перевезен из Тобольска в Екатеринбург. Евгений Сергеевич мог не ехать, но вызвался сам. Ответ на поверхности: этот человек поступал только по совести и жил по человеческим законам, в которых прежде всего были скромность и великодушие.
На предложение покинуть царскую семью, Боткин ответил: «Видите ли, я дал царю честное слово оставаться при нем до тех пор, пока он жив. Для человека моего положения невозможно не сдержать такого слова. Я также не могу оставить наследника одного. Как могу я это совместить со своей совестью? Вы все должны это понять».
Евгений Боткин родился 27 мая 1865 года в Царском Селе, в семье выдающегося русского ученого и врача, основателя экспериментального направления в медицине Сергея Петровича Боткина. Его отец был придворным медиком императоров Александра II и Александра III.
Евгений был четвертым ребенком в семье. Он пережил смерть матери, когда ему было десять лет. Она была редкой женщиной, достойной мужа: играла на множестве инструментов и тонко понимала музыку и литературу, в совершенстве владела несколькими языками.
Супруги вместе устраивали знаменитые Боткинские субботы. Собирались родственники, в число которых входили поэт Афанасий Фет, меценат Павел Третьяков, и друзья, в том числе основатель российской физиологии Иван Сеченов, писатель Михаил Салтыков-Щедрин, композиторы Александр Бородин и Милий Балакирев.
В детстве Евгений получил прекрасное образование и сразу был принят в пятый класс Петербургской классической гимназии. После окончания гимназии поступил на физико-математический факультет Петербургского университета, однако после первого курса решил стать врачом и поступил на подготовительный курс Военно-медицинской академии.
В 1889 году Боткин с отличием окончил академию и был по успеваемости третьим на курсе. Молодой доктор мог рассчитывать на блестящую врачебную практику среди людей своего круга.
Но с января 1890 года Евгений Сергеевич стал врачом-ассистентом в Мариинской больнице для бедных, не желая воспользоваться покровительством и положением отца. Там где боль, нищета и страдания…
В декабре 1890 года на собственные средства командирован за границу для научных целей. Занимался у ведущих европейских ученых, знакомился с устройством больниц в Германии.
В 1891 году 25-летний Боткин женится по любви на 18-летней потомственной дворянке Ольге Владимировне Мануйловой.
Супружество поначалу складывалось счастливо. Ольга Владимировна рано осиротела, и муж стал для нее всем. Лишь чрезвычайная занятость мужа вызывала огорчение Ольги Владимировны — он работал в нескольких местах, следуя примеру отца и многих других врачей той эпохи. Из Мариинской больницы спешил в Военно-медицинскую академию, где преподавал. И это не считая командировок.
Их первенец Сережа умирает в полугодовалом возрасте. Супруги очень горюют, муж как может поддерживает Ольгу. Через два года рождается Дмитрий, потом Юрий, Глеб и Татьяна.
В 1893 году Боткин блестяще защитил диссертацию. Официальным оппонентом на защите был физиолог и первый нобелевский лауреат Иван Павлов. В мае 1897 года Боткин был избран приват-доцентом ВМА.
С 1 января 1899 года Боткин стал главным врачом Санкт-Петербургской общины сестер милосердия в честь святого Георгия. Главными пациентами общины святого Георгия являлись люди из беднейших слоев общества.
С началом Русско-японской войны, в 1904 году Боткин уходит добровольцем на фронт. Он становится заведующим медицинской частью Российского общества Красного Креста в Маньчжурской армии. По воспоминаниям очевидцев, несмотря на административную должность, он много времени проводил на передовой. Это его первая война и Боткин ведет записи.
Они начинаются со слов: «Мы едем весело и удобно». Но то было в дороге. Следующие записи совсем иные: «Они пришли, эти несчастные, но ни стонов, ни жалоб, ни ужасов не принесли с собой. Это пришли, в значительной мере пешком, даже раненые в ноги (чтобы только не ехать в двуколке по этим ужасным дорогам), терпеливые русские люди, готовые сейчас опять идти в бой».
К середине июня относится его первый подвиг, описанный довольно скупо. Во время выезда на передовую Евгений Сергеевич попал под артобстрел. Первая шрапнель разорвалась вдалеке, но затем снаряды начали ложиться все ближе, так что выбитые ими камни полетели в людей и лошадей. Боткин хотел уже покинуть опасное место, когда подошел раненный в ногу солдат. «Это был перст Божий, который и решил мой день», – вспоминал Боткин. Оказав помощь раненому, Евгений сказал: «Иди спокойно, — сказал он раненому, – я останусь за тебя». Взял санитарную сумку и отправился к артиллеристам на боевую позицию.
За отличие в работе был награжден многими орденами, в том числе и боевыми офицерскими. После окончания войны Боткин написал книгу «Свет и тени Русско-японской войны». Эта книга и привела Боткина к должности лейб-медика императорской семьи. После ее прочтения Александра Федоровна никого, кроме него, в качестве императорского врача и видеть не хотела.
В 1907 году после смерти Густава Гирша царская семья осталась без лейб-медика. Кандидатура нового лейб-медика была названа самой императрицей, которая на вопрос, кого бы она хотела видеть на этой должности, ответила: «Боткина». Когда ей сказали о том, что сейчас в Петербурге одинаково известны два Боткина, сказала: «Того, что был на войне!»
Императрица выбрала Евгения Сергеевича Боткина еще по одной причине — болезнь цесаревича Алексея. Следить за здоровьем молодого цесаревича, больного гемофилией, стало одной из главных его обязанностей при императорском дворе.
В пасхальное воскресенье, 13 апреля 1908 года, император Николай II подписал указ о назначении доктора Боткина лейб-медиком Высочайшего двора. У возможности занимать такую высокую должность была и обратная сторона. Теперь Боткин должен был постоянно находиться рядом с императорской семьей, работать без выходных и отпусков.
Отношения с женой, хотя прежде они любили друг друга, начали стремительно ухудшаться. «Жизнь при дворе была не очень веселой, и ничто не вносило разнообразия в ее монотонность, — вспоминала дочь Татьяна. — Мама ужасно скучала».
Ольга чувствовала себя брошенной, едва ли не преданной. На Рождество 1909 года доктор подарил жене изумительный кулон, заказанный у Фаберже. Когда Ольга Владимировна открыла коробочку, дети пришли в восторг: так красив был опал, отделанный бриллиантами. Но их мать лишь недовольно произнесла: «Ты же знаешь, что я не выношу опалы! Они приносят несчастье!»
Собралась вернуть подарок обратно, однако Евгений Сергеевич терпеливо сказал: «Если это тебе не нравится, ты можешь всегда его обменять». Она обменяла кулон на другой, с аквамарином, но счастья не прибавилось.
Семейная жизнь Евгения Сергеевича дает трещину. 38-летняя жена Боткина, увлекшись молодым революционером, студентом Фридрихом Лихингером, учителем ее старших детей, оставила Евгения Сергеевича с разбитым сердцем. Официально супруги развелись в 1910 году.
Ольга уехала со своим студентом в Ригу, а затем в Германию. Вышла замуж и в 1914 году родила сына. Мамин любимчик Глеб Сказал отцу: «Если бы ты ее покинул, я остался бы с ней. Но когда она тебя покидает, я остаюсь с тобой!» В семье Боткина о матери больше никогда не говорили.
На попечении доктора Боткина остаются трое младших детей: Дмитрий, Татьяна и Глеб (старший, Юрий, жил уже отдельно). Все его дети добровольно остаются с отцом и проводят много времени с царской семьей. По долгу службы Боткин сопровождл царскую семью во всех поездках, с ним всегда были Глеб и Татьяна. Боткина спасала только любовь и поддержка со стороны его детей, а также то, что со временем и императорская семья стала ему не чужой.
В это время доктор Боткин очень сблизился с цесаревичем, который ужасно страдал. Евгений Сергеевич целые ночи проводил у его постели, и мальчик однажды признался ему: «Я вас люблю всем своим маленьким сердцем». Евгений Сергеевич улыбнулся. Редко ему приходилось улыбаться, когда речь шла об этом царственном ребенке.
«Боли становились невыносимыми. Во дворце раздавались крики и плач мальчика, — вспоминал начальник дворцовой охраны Александр Спиридович. – Температура быстро поднималась. Боткин ни на минуту не отходил от ребенка».
«Боткин был известен своей сдержанностью. Никому из свиты не удалось узнать от него, чем больна государыня и какому лечению следуют царица и наследник. Он был, безусловно, преданный их величествам слуга», — так говорил о Боткине генерал Мосолов, начальник канцелярии Министерства императорского двора. Евгений Сергеевич строго соблюдал этику врача.
Больше забот доставляло здоровье императрицы Александры Федоровны. Удивительное внимание и доброта доктора Боткина. В детстве она перенесла ревматизма и у нее случались приступы аритмии и сильных головных болей. Ослабили ее здоровье и пять беременностей.
И, конечно, больше всех хлопот доставлял цесаревич Алексей. Бывало, что доктор был у постели больного днями и ночами, даже преподавал ему литературу. Под влиянием доктора-учителя мальчик увлекся творчеством Лермонтова.
В 1913 году заболела тифом Великая Княжна Татьяна Николаевна. Доктор вылечил ее, но сам заразился и чуть не умер. Николай II относился к доктору с доверием и благодарностью. Он писал брату Евгения Сергеевича: «Ваш брат для меня больше, чем друг. Он все принимает близко к сердцу, что с нами случается». А Боткин говорил о царской семье: «Своей добротой они сделали меня своим рабом до конца дней моих».
В Государственном архиве РФ хранится письмо Евгения Сергеевича, написанное накануне расстрела:
«Я делаю последнюю попытку написать настоящее письмо – по крайней мере, отсюда… Мое добровольное заточение здесь настолько временем не ограничено, насколько ограничено мое земное существование. В сущности, я умер, умер для своих детей, для друзей, для дела… Я умер, но еще не похоронен, или заживо погребен — все равно, последствия практически одинаковы…
Надеждой себя не балую, иллюзиями не убаюкиваюсь и неприкрашенной действительности смотрю прямо в глаза… Меня поддерживает убеждение, что «претерпевший до конца спасется» и сознание, что я остаюсь верным принципам выпуска 1889-го года. Если вера без дел мертва, то дела без веры могут существовать, и если кому из нас к делам присоединится и вера, то это лишь по особой к нему милости Божьей…
Это оправдывает и последнее мое решение, когда я не поколебался покинуть своих детей круглыми сиротами, чтобы исполнить свой врачебный долг до конца, как Авраам не поколебался по требованию Бога принести ему в жертву своего единственного сына…»
Несколько слов о том, как сложились судьбы детей Евгения Боткина.
Дмитрий (1894—1914). Внутренние убеждения не позволили Евгению Боткину замолвить слово за 20-летнего сына Дмитрия, хорунжего лейб-гвардии казачьего полка, который с началом войны 1914 года ушел на фронт и героически погиб 3 декабря 1914 года прикрывая отход разведывательного казачьего дозора. Гибель сына, посмертно награжденного за героизм Георгиевским крестом IV степени, стала до конца дней незаживающей душевной раной отца.
Юрий (1896—1941). Капитан лейб-гвардии 4 стрелкового полка. Жил в эмиграции во Франции.
Глеб (1900—1969), иллюстратор, публицист, американский прозаик, основатель и епископ Церкви Афродиты. Жил в эмиграции в США.
Татьяна (1899—1986). Дочь Евгения Сергеевича Татьяна Боткина с мужем-офицером колчаковской армии Константином Мельником эмигрировала из Владивостока в Дубровник, затем осела во Франции. Среди ее десяти внуков есть и медики.
Сын ее дочери Татьяны Константиновны Мельник — Владимир Коубас, 1952 г. р., врач-хирург, второй ее внук от дочери Елены Константиновны Мельник — Александр Смоллвуд, 1952 г.р., тоже хирург. Из не медиков известен Константин Константинович Мельник, внук Евгения Сергеевича Боткина. Попав с родителями во Францию, самостоятельно пробиваясь по жизни, благодаря своим талантам он в 37-летнем возрасте занял пост руководителя контрразведки Французской республики при правительстве Шарля де Голля.
