Я смотрела, как Артём торопливо натягивает куртку, и чувствовала, как внутри снова закипает то самое знакомое раздражение. Восемь вечера. Среда. Мы только что поужинали, я мечтала провести вечер вместе — посмотреть фильм, поговорить, просто побыть рядом. Но нет.
— Мне нужно к маме, — бросил он, не глядя на меня. — Она плохо себя чувствует.
— Артём, опять? — я не сдержалась. — Третий раз за неделю! Что с ней на этот раз?
— Лена, ну не начинай, пожалуйста, — он наконец поднял на меня глаза, и в них читалась усталость. — У неё давление поднялось, она просила приехать. Это моя мама.
— Да, я знаю, что это твоя мама! — голос предательски сорвался на крик. — Но у нас тоже семья! Ты вообще помнишь, когда мы в последний раз проводили вечер вместе?
Он молчал, застёгивая молнию на куртке.
— И деньги, Артём. Куда уходят деньги? На прошлой неделе пятнадцать тысяч на какие-то анализы, позавчера десять на лекарства. У нас кредит за квартиру, мы откладываем на ремонт, а ты…
— Хватит! — он резко развернулся. — Моей матери плохо, ей нужна помощь. Что я должен делать? Бросить её?
— Я не об этом! Просто почему всё это только на тебе? У неё есть подруги, соседи, в конце концов, социальные службы…
— Лена, я не буду этого слушать, — Артём схватил ключи. — Она вырастила меня одна, отец ушёл, когда мне было пять. Она всю жизнь на меня положила. И теперь, когда ей плохо, я должен от неё отвернуться?
Дверь захлопнулась. Я осталась стоять посреди прихожей, сжимая кулаки так сильно, что ногти впились в ладони.
Это продолжалось уже полгода. С весны, когда Галина Петровна — моя свекровь — пожаловалась на здоровье. Сначала я искренне волновалась, предлагала помощь, даже ездила к ней сама. Но постепенно я начала замечать странности. Когда я приходила, свекровь выглядела вполне бодрой, пила чай, смотрела сериалы. Жаловалась, конечно, на давление, на суставы, на сердце, но не выглядела при этом тяжело больной.
А звонки Артёму шли постоянно. Днём на работе, вечерами, в выходные. «Артёмушка, мне так плохо», «Сынок, приезжай, я не знаю, что делать», «У меня опять сердце прихватило». И он мчался к ней, бросая все дела, забывая о наших планах, о нашей жизни.
Деньги уходили рекой. То на врача частного, то на обследования, то на дорогие лекарства. Артём никогда не показывал мне чеки, отмахивался, когда я спрашивала. «Маме нужно, и всё», — отвечал он коротко.
Я начала подозревать, что Галина Петровна манипулирует сыном. Я читала об этом в интернете — пожилые родители, которые не могут отпустить выросших детей, притворяются более больными, чем есть на самом деле, требуют постоянного внимания. Созависимые отношения. Именно так это называлось.
Артём вернулся поздно, около полуночи. Я не спала, лежала в темноте, прокручивая в голове будущий разговор. Он разделся молча, лёг рядом, отвернувшись к стене.
— Как она? — спросила я тихо.
— Нормально. Укол сделал, давление упало. Уснула.
— Артём, нам нужно поговорить.
— Лена, я устал. Давай завтра.
— Нет, сейчас, — я включила ночник. — Я так больше не могу. Это разрушает наш брак.
Он тяжело вздохнул и повернулся ко мне.
— Что ты хочешь от меня услышать?
— Я хочу, чтобы ты понял: твоя мама манипулирует тобой. Она использует болезни, чтобы держать тебя рядом. Ты видишь, как часто ты туда ездишь? Мы почти не видимся!
— Она больна, Лена!
— Она преувеличивает! Когда я у неё была, она выглядела совершенно здоровой. Села, поговорила, посплетничала о соседях. Никто не умирает!
— Ты не понимаешь, — голос Артёма стал жёстким. — При тебе она держится. Ей неловко показывать слабость перед невесткой. А когда я один приезжаю, она может быть собой.
— Это удобное объяснение, — я почувствовала, как слёзы подступают к горлу. — Очень удобное для неё.
— Знаешь что, — Артём резко сел, — я не хочу это обсуждать. Моя мать не манипулятор. Она действительно больна. И если ты не можешь это принять, это твоя проблема.
Он лёг обратно, демонстративно натянув одеяло. Разговор был окончен.
Следующие недели атмосфера в доме становилась всё тяжелее. Мы почти не разговаривали. Артём продолжал ездить к матери три-четыре раза в неделю. Деньги продолжали утекать. Я вела подсчёты в блокноте: за месяц на свекровь ушло сорок три тысячи рублей. Для нас это очень большие деньги.
Я пыталась говорить с подругами, но они разделились на два лагеря. Одни считали, что я бессердечная, что нельзя отказывать больной пожилой женщине в помощи. Другие соглашались со мной, что это явная манипуляция. Но никто не мог дать реального совета, как решить проблему.
Идея пришла неожиданно, когда я в очередной раз сидела одна в пятничный вечер. Артём, конечно, уехал к матери. «Ей нужно капельницу поставить», — сказал он.
А что, если поговорить с Галиной Петровной напрямую? Честно, откровенно. Сказать ей, что её поведение разрушает наш брак. Попросить ослабить хватку, дать нам пространство. Может, она даже не понимает, что делает? Может, если объяснить, она пойдёт навстречу?
Я позвонила свекрови на следующий день, когда Артём был на работе.
— Алло, Галина Петровна? Это Лена.
— Леночка, здравствуй, дорогая, — голос был бодрым, никаких признаков болезни. — Что случилось?
— Можно мне к вам приехать? Поговорить нужно.
— Конечно, приезжай. Только предупреди заранее, я пирог испеку.
В субботу утром я села в машину и поехала. Галина Петровна жила на другом конце города, в старой хрущёвке. Я редко бывала у неё — обычно она сама приезжала к нам на праздники.
Она встретила меня на пороге, в фартуке, улыбающаяся. Действительно, пахло свежей выпечкой.
— Проходи, проходи! Чай будешь?
Мы сели на кухне. Галина Петровна разлила чай в чашки, отрезала по куску пирога. Выглядела она прекрасно — румяная, бодрая, никаких следов недомоганий.
— Галина Петровна, — я решила не тянуть, — мне нужно с вами серьёзно поговорить. О том, как часто Артём к вам приезжает.
Она подняла брови:
— Артём? Ну, он иногда заезжает, конечно.
— Иногда? — я не поверила своим ушам. — Галина Петровна, он у вас три-четыре раза в неделю бывает!
Она отложила вилку, нахмурилась:
— Лена, о чём ты говоришь? Артём приезжает ко мне раз в две недели, максимум. В последний раз был… дай вспомнить… числа десятого, кажется. Привёз продукты, посидел часок.
Я почувствовала, как холод разливается по спине.
— Это невозможно. Он уезжает к вам постоянно. Буквально вчера говорил, что едет вам капельницу ставить.
— Какую капельницу? — Галина Петровна искренне удивилась. — Лена, я не болею. Ну, давление, конечно, в моём возрасте у всех скачет, но я сама справляюсь. Никаких капельниц.
— Но деньги… он постоянно говорит, что деньги нужны на ваши лекарства, на врачей.
Свекровь покачала головой:
— Я у него денег не прошу. У меня пенсия, мне хватает. Иногда он сам даёт тысячи две-три, но я даже отказываюсь обычно.
Комната поплыла перед глазами. Я схватилась за край стола.
— Вы… вы точно говорите правду?
— Леночка, — голос Галины Петровны стал мягким, сочувственным, — что происходит?
Я не могла ответить. В голове проносились обрывки мыслей, воспоминаний. Все эти вечера, когда Артём уезжал. Все эти тысячи рублей. Все эти «маме плохо», «маме нужно».
— Галина Петровна, — я заставила себя говорить ровно, — если он не у вас, то где он?
Она молчала, глядя на меня с жалостью.
— Лена, я не знаю. Но если ты думаешь…
Она не договорила. Не нужно было. Я и сама уже всё поняла.
Я стояла на пороге квартиры свекрови, пытаясь отдышаться. Руки дрожали, сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Галина Петровна положила руку мне на плечо:
— Леночка, садись. Давай я тебе воды принесу.
— Нет, — я отстранилась, — нет, мне нужно идти. Простите.
Я почти бежала к машине. Села, схватилась за руль, но завести двигатель не могла — руки не слушались. Я заставила себя дышать медленно, глубоко. Думать. Анализировать.
Если Артём не у матери, то где он все эти месяцы? Три-четыре раза в неделю, по нескольку часов. Сорок три тысячи в месяц. На что?
Ответ был очевидным. Другая женщина. У моего мужа роман.
Нет, я не могу просто так поверить. Может, Галина Петровна ошибается? Может, забывает из-за возраста? Хотя она выглядела совершенно адекватной, помнила все даты…
Мне нужно проверить. Наверняка.
Я завела машину и поехала домой. Артём был на работе — суббота, но у него график был плавающий, иногда работал и в выходные. Я зашла в квартиру и села на диван, уставившись в одну точку.
План созрел быстро. В следующий раз, когда Артём скажет, что едет к матери, я подожду полчаса и приеду к Галине Петровне сама. Если его там не будет, я получу доказательства.
Ждать пришлось недолго. Во вторник вечером, когда мы ужинали, Артём посмотрел на телефон и нахмурился:
— Мне нужно к маме.
Я заставила себя не реагировать. Продолжала есть, как будто ничего не произошло.
— Что случилось?
— Она написала, что давление поднялось. Мне нужно отвезти ей лекарство.
— Хорошо, — я кивнула. — Поезжай.
Он удивлённо посмотрел на меня — обычно я начинала ругаться. Но промолчал, собрался и ушёл.
Я засекла время. Ровно через тридцать минут, когда Артём уже точно должен был быть у матери, если действительно туда ехал, я взяла ключи и вышла из дома.
По дороге к свекрови я несколько раз чуть не развернулась обратно. Что я делаю? Может, это безумие? Может, я ошибаюсь, и сейчас приеду, а он там будет, и мне будет стыдно за свои подозрения?
Но нет. Интуиция, которую я так долго заглушала, кричала, что я права.
Я припарковалась у подъезда Галины Петровны. Машины Артёма нигде не было. Я поднялась на четвёртый этаж, позвонила в дверь.
Свекровь открыла в халате, явно готовилась ко сну.
— Лена? Что ты здесь делаешь?
— Артём здесь? — голос прозвучал чужим, механическим.
— Нет. А что?
— Он говорил, что едет к вам. Полчаса назад.
Галина Петровна покачала головой, и в её глазах было столько сострадания, что я едва сдержала слёзы.
— Заходи, — сказала она тихо.
— Нет, спасибо. Мне нужно ехать.
Я развернулась и побежала вниз по лестнице. На улице остановилась, прислонилась к стене подъезда. Значит, это правда. Всё это время он врал мне. Использовал мать как прикрытие, а сам… с кем-то встречался. Жил двойной жизнью.
Сколько? Полгода? Может, дольше?
Я села в машину, но не поехала домой. Ездила по городу, по ночным улицам, пытаясь успокоиться, собраться с мыслями. Злость, обида, унижение — всё смешалось в один ком, застрявший в горле.
Домой я вернулась около одиннадцати. Артёма ещё не было. Я прошла в спальню, достала из шкафа большую дорожную сумку и начала складывать туда его вещи. Методично, не торопясь. Рубашки, джинсы, носки, бельё. Потом его бритву из ванной, зубную щётку.
Я работала как робот, не давая себе думать, чувствовать. Просто действовала.
Когда всё было собрано, я поставила сумку в прихожей и села на диван ждать.
Артём вернулся в половине двенадцатого. Вошёл, повесил куртку, привычным жестом достал телефон из кармана — и замер, увидев меня.
— Лена? Ты ещё не спишь?
— Как мама? — спросила я ровным голосом. — Давление упало?
— Да, — он кивнул, проходя на кухню. — Я дал ей таблетку, посидел немного. Ей лучше.
— Врёшь.
Он остановился как вкопанный.
— Что?
— Я сказала: врёшь, — я встала с дивана. — Я была у твоей матери. Тебя там не было.
Лицо Артёма побледнело. Несколько секунд он молчал, потом попытался улыбнуться:
— Лена, ты о чём? Я же только оттуда…
— Хватит! — я не узнала свой голос — он был твёрдым, холодным. — Хватит врать. Я знаю всё. Я разговаривала с Галиной Петровной. Она сказала, что ты приезжаешь к ней раз в две недели. Что она не болеет. Что никаких денег у тебя не просит.
Он опустился на стул, закрыл лицо руками.
— Лена…
— Кто она?
— Что?
— Кто эта женщина? С которой ты встречаешься все эти месяцы?
Тишина. Долгая, тяжёлая. Я видела, как он пытается что-то придумать, найти оправдание, но в итоге просто опустил руки.
— Её зовут Марина, — сказал он тихо. — Мы познакомились на работе.
Странно, но я не чувствовала боли. Только пустоту. Как будто внутри меня что-то окончательно сломалось и перестало существовать.
— Сколько?
— Восемь месяцев.
Восемь месяцев. Почти весь год. Пока я думала, что дело в его матери, что мы можем это исправить, он строил отношения с другой.
— Деньги?
— Мы… мы снимали квартиру. Для встреч.
Вот оно. Сорок три тысячи в месяц. Не на лекарства для матери. На любовное гнёздышко.
— Понятно, — я кивнула. — Твои вещи собраны. Они в прихожей.
— Лена, подожди, давай поговорим…
— Не о чем говорить, — я посмотрела ему в глаза. — Ты сделал выбор. Восемь месяцев назад. И продолжал его делать каждый день, каждый раз, когда врал мне, уходя к ней.
— Я не хотел тебя ранить…
— Но ранил, — я усмехнулась. — Знаешь, что самое обидное? Я винила твою мать. Я думала, что она манипулятор, что она разрушает наш брак. Я злилась на неё, строила планы, как с ней поговорить. А всё это время проблема была не в ней.
Артём молчал, глядя в пол.
— Завтра я подам на развод, — сказала я. — А сейчас уходи.
— Лена, может, попробуем…
— Уходи!
Я не кричала. Просто сказала это тихо, но настолько твёрдо, что он не посмел спорить. Встал, прошёл в прихожую, взял сумку.
На пороге обернулся:
— Прости.
Я не ответила. Просто закрыла дверь.
Потом села на пол в прихожей и заплакала. Впервые за весь этот ужасный вечер я позволила себе чувствовать. Боль, обиду, унижение — всё накрыло волной. Я рыдала, не сдерживаясь, пока не осталось сил.
Утром я встала, умылась холодной водой, посмотрела на своё опухшее отражение в зеркале. Нужно было идти дальше. Собрать осколки жизни и построить что-то новое. Без лжи, без предательства.
Я позвонила Галине Петровне.
— Алло?
— Галина Петровна, это Лена. Я хотела… извиниться. За то, что подозревала вас. И поблагодарить. За честность.
— Леночка, — в её голосе была такая теплота, — я так сожалею обо всём. Если бы я знала раньше, что Артём…
— Вы не виноваты. Это его выбор.
— Что ты будешь делать?
— Разводиться, — ответила я твёрдо. — И жить дальше.
Мы ещё немного поговорили. Она предложила приехать, поддержать, но я отказалась — мне нужно было побыть одной, переварить всё случившееся.
Следующие недели прошли в бумажной суете. Развод, раздел имущества, юристы. Артём пытался звонить, писать, просил встретиться и поговорить. Я игнорировала. Говорить было не о чем.
Через знакомых я узнала, что он съехался с этой Мариной. Что ж, пусть будут счастливы. Или несчастливы. Мне было всё равно.
Постепенно боль стихла. Не исчезла — нет, такие раны не заживают быстро. Но стала терпимой. Я вернулась к работе, встретилась с подругами, начала ходить в спортзал. Жизнь продолжалась.
Через три месяца, когда развод был уже оформлен, я снова встретилась с Галиной Петровной. Она пригласила меня на чай, и я, к собственному удивлению, согласилась.
Мы сидели на той же кухне, пили чай с тем же пирогом. Но атмосфера была совсем другой.
— Как ты? — спросила свекровь.
— Лучше, — ответила я честно. — Намного лучше, чем месяц назад.
— Я рада. Ты сильная девочка.
— Знаете, — я покрутила в руках чашку, — когда всё это началось, я правда думала, что вы виноваты. Что вы держите Артёма на коротком поводке, манипулируете им. Мне стыдно за эти мысли.
— Не стыдись, — она накрыла мою руку своей. — Ты пыталась понять, что происходит. Это нормально.
— Но я ошибалась. Проблема была не в вас. И даже не в другой женщине, если честно.
— А в чём?
— В нём. В том, что он сделал выбор врать. Мог признаться, сказать, что чувства прошли, что хочет уйти. Это было бы больно, но честно. Но он предпочёл ложь. Месяц за месяцем, день за днём. Это то, что я простить не могу.
Галина Петровна кивнула:
— Он мой сын, но ты права. Я говорила ему об этом. Он… он всегда был таким. Искал лёгкие пути. Избегал сложных разговоров.
— Теперь это не моя проблема, — сказала я и почувствовала облегчение от этих слов.
Мы ещё поговорили о разном. Я уходила с лёгким сердцем. Парадоксально, но женщина, которую я считала врагом, оказалась союзником. А человек, которого я любила и которому доверяла, оказался предателем.
Жизнь полна неожиданностей. Я думала, что моя свекровь — манипулятор, который разрушает мой брак. А оказалось, что правда намного страшнее. И в то же время — проще. Потому что теперь я точно знала, что делать. Никаких сомнений, никаких попыток спасти то, что давно мертво.
Я шла к машине, глядя на весеннее небо, и впервые за долгие месяцы чувствовала что-то похожее на надежду. Впереди была новая жизнь. Без лжи, без предательства. Моя собственная жизнь.
И это было только начало.
