— Мам, ну серьезно, зачем тебе этот хлам?
Голос Олега, как всегда, был полон снисходительной практичности. Он держал в руках тяжелые, профессиональные наушники с витым проводом, подняв их, как улику.
— Давай выкинем, только место занимают. Мы же тебе новые купим, маленькие, беспроводные.
Лариса Ивановна молча забрала наушники из его рук. Она не стала спорить, не стала объяснять, что дело не в удобстве. Просто убрала их в ящик старого комода, чувствуя под пальцами знакомую прохладу металла и потертую кожу.
— Они мне дороги, — тихо, почти для себя, сказала она.
Катя, ее дочь, тут же поддержала брата, обведя гостиную хозяйским взглядом.
— Олег прав, мам. Нужно избавляться от старья. Мы же помочь тебе приехали, квартиру расчистить. Смотри, сколько пылесборников.
Они называли это «помощью». Раз в месяц они врывались в ее жизнь, как два деловитых аудитора, и начинали переставлять, выбрасывать, судить. Они не замечали, что каждая «ненужная» вещь была частью ее жизни, молчаливым свидетелем ее истории.
— Тебе самой-то не скучно тут целыми днями? — спросила Катя, проводя пальцем по идеально чистой поверхности пианино. — Вязание да сериалы. Нужно больше двигаться, общаться.
Лариса Ивановна смотрела на своих взрослых детей. Красивых, успешных, уверенных. Они говорили громко, их голоса и дорогие парфюмы заполняли всю квартиру, вытесняя привычный запах книг и дерева.
Они не спрашивали. Они утверждали.
— Мы тут подумали, — начал Олег тоном человека, объявляющего единственно верное решение. — А зачем тебе такая большая квартира? Коммуналка дорогая, уборки много. Это нерационально.
Катя тут же подхватила, как будто они репетировали этот диалог:
— Мы подыщем тебе уютную студию, поближе к нам. С консьержем, с хорошим ремонтом. Это же и безопаснее, и практичнее. Будем чаще заходить, помогать.
Они уже все за нее решили. Ее жизнь, ее стены, ее вещи — все это было для них лишь проектом, который нужно оптимизировать.
Они видели в ней только свою мать. Пожилую женщину. Функцию, которую нужно правильно настроить.
Им и в голову не приходило, что у нее может быть что-то свое. Что-то, что не вписывалось в их четкую, рациональную картину мира.
— А что с кладовкой будем делать? — Олег Иванович, как называли его подчиненные, уже переключился на следующую задачу. — Вечно заперта. Наверняка там тоже хлам один.
— Не трогайте, — голос Ларисы Ивановны прозвучал неожиданно твердо. — Там старые вещи отца. Я сама разберу, когда будут силы.
Вечером, когда они наконец уехали, оставив после себя гул в ушах и ощущение вторжения, Лариса Ивановна достала ключ. Она открыла ту самую кладовку. Но там был не хлам.
Там, в маленьком, обитом звукоизоляцией пространстве, была ее вселенная. Микшерный пульт, профессиональный микрофон, два проигрывателя винила и полки с пластинками. Ее студия. Ее тайна.
Через пару часов ее голос, глубокий и бархатный, ворвался в ночной радиоэфир.
— Всем привет, полуночники! С вами DJ Лара, и мы начинаем путешествие по волнам звука.
Она поставила трек. Энергичный, с упругим битом, от которого вибрировал пол. Но за пределами ее маленькой вселенной не было слышно ни звука. Здесь, в наушниках, был ее настоящий мир.
Мир, где не было места для рациональности Олега и снисходительной заботы Кати. Здесь была только музыка. И она.
На следующий день позвонила Катя.
— Мам, привет! Я тут нашла пару вариантов студий для тебя. Очень симпатичные. Тебе даже делать ничего не придется.
Лариса Ивановна смотрела на старую яблоню за окном. Она сажала ее еще с отцом, когда была совсем маленькой.
— Катюша, я же говорила, я не хочу переезжать.
— Мам, не будь ребенком. Мы же о тебе заботимся. Олег уже договорился с риелтором. Это для твоего же блага.
Вечером того же дня Олег говорил с сестрой по телефону, уверенный, что мать в другой комнате.
— Она опять за свое. Уперлась. Не понимаю, чего ей не сидится. Деньги от продажи квартиры лягут на ее же счет, на будущее. А она цепляется за эти стены.
— Она же у нас скучная домоседка, — ответила Катя со вздохом. — Что она видела, кроме своей квартиры? Боится всего нового. Ничего, мы ее додавим. Для ее же пользы.
Лариса Ивановна стояла в коридоре, и слова детей резанули по живому. «Скучная домоседка». Они повесили на нее ярлык, удобный и понятный им.
Ночью она снова заперлась в своей студии.
— DJ Лара в эфире, — сказала она в микрофон. — Сегодня поговорим о стенах. О тех, что нас защищают, и о тех, что строят для нас другие.
Она поставила жесткий, почти агрессивный электронный трек. Музыка была ее ответом. Ее безмолвным бунтом.
Звонки в студию посыпались один за другим. Она слушала, говорила, ставила музыку. Она связывала невидимыми нитями десятки одиноких душ.
А утром Олег прислал ей сообщение. Ссылка на объявление о продаже квартиры. «Студия твоей мечты, мам. Я уже внес залог».
Под ссылкой было фото. Крошечная белая коробка с окном, выходящим на стену соседнего дома.
И в этот момент она поняла, что разговоры кончились. Они не слышали ее слов. Может, они услышат что-то другое.
Она не ответила. Вечером она открыла ноутбук и начала готовиться к эфиру. Тщательно, как никогда.
В полночь она вышла в эфир.
— Доброй ночи, город. С вами DJ Лара. Сегодня мы поговорим о заботе, которая душит. О благих намерениях, которыми вымощена дорога в чужой, неуютный ад.
Ее голос был спокоен, но в нем слышалась сталь.
Тем временем в своей квартире муж Кати, Никита, работал над проектом. В наушниках у него, как обычно, тихо играла «Ночная волна». Он любил эту передачу. Голос ведущей успокаивал.
Но сегодня что-то было не так. Никита снял наушники.
— …и вот они приходят в ваш сад, который вы растили всю жизнь, — говорила DJ Лара. — И говорят: «Давай все забетонируем и поставим тут пластиковые пальмы. Это же рационально. Не нужно поливать».
Никита замер.
— Они не злые, нет. Они просто уверены, что знают лучше вас, как вам жить. Они любят не вас, а свою идею о вас.
Он вышел в гостиную, где Катя листала ленту в телефоне.
— Кать, послушай.
— Что там? — лениво отозвалась она.
— Просто послушай. Твоя мама… она любит яблони?
Катя удивленно подняла на него глаза.
— Причем тут это? Ну да, у нее под окном старая яблоня растет, она с ней носится, как с писаной торбой.
— «Они хотят забрать у вас вашу яблоню, а взамен дать горшок с кактусом. Искренне веря, что делают вам добро», — раздался из динамиков голос DJ Лары.
Катя выронила телефон. Она схватила пульт и сделала громче. Этот голос. Она знала его с рождения. Но она никогда не слышала его таким. Уверенным. Сильным. Чужим.
— Это… это же…
Никита смотрел на жену. На ее лице отражалось абсолютное потрясение. Катя дрожащими руками набрала номер Олега.
— Включи радио. «Ночную волну». Быстро.
Олег что-то недовольно пробурчал, но через секунду в его трубке послышался тот же голос.
— …и самое страшное, — говорила Лариса Ивановна, — что вы понимаете: они вас не услышат. Пока вы говорите на языке любви и просьб. Возможно, пришло время заговорить на их языке. На языке фактов. И действий.
Она поставила трек. Мощный, финальный. Как точка в конце приговора.
— Олег? — прошептала Катя.
— Мы едем к ней, — глухо ответил он. — Прямо сейчас.
Они влетели в квартиру без звонка, своим ключом. И застыли на пороге. Лариса Ивановна выходила из кладовки, закрывая за собой дверь. Она не вязала. В руке она держала те самые старые наушники.
Она не выглядела расстроенной или злой. Она была… спокойной.
— Мама? — голос Кати дрогнул. — Это… была ты? По радио?
Лариса Ивановна медленно повернула голову.
— DJ Лара. Да, это я.
Олег смотрел на запертую дверь кладовки, потом на мать. Он не мог связать образ своей матери, с этим уверенным голосом, который слушал весь город.
— Но… как? Когда? Зачем ты это скрывала?
— Прости нас, мама, — выпалила Катя. — Мы… мы такие идиоты. Мы не знали. Мы просто…
— Вы просто решили, что я скучная домоседка, — закончила за нее Лариса Ивановна. В ее голосе не было обиды. Только констатация факта. — Вы создали себе удобный образ и пытались втиснуть меня в него.
Олег шагнул вперед.
— Мам, мы все отменим. Квартиру, риелтора… Прости. Мы хотели как лучше.
— Я знаю, — кивнула Лариса Ивановна. — В этом-то и проблема. Ваше «лучше» — не мое.
Она встала и подошла к столу. Взяла в руки договор с риелтором, который Олег оставил утром. И медленно, демонстративно разорвала его пополам.
— Эта квартира не продается. Это мой дом. И моя студия. Разговор окончен.
Она не требовала извинений. Она просто установила границу. Железную, непробиваемую. Катя и Олег стояли посреди комнаты, в которой они выросли, и чувствовали себя абсолютно чужими.
— Мам… а можно… можно мы останемся? — тихо спросила Катя.
Лариса Ивановна посмотрела на них долгим взглядом. А потом чуть заметно улыбнулась.
— Чайник на кухне.
Эпилог
Прошло полгода. Никто больше не пытался «помочь» Ларисе Ивановне.
Дети стали приходить в гости иначе. Они звонили заранее. Они больше не врывались с ревизией, а осторожно ступали на новую, неизведанную территорию.
Они сидели на кухне, и разговоры текли медленно, порой неловко. Старые темы исчезли. Теперь они спрашивали.
— Мам, а что ты сегодня будешь ставить? — интересовался Олег, разглядывая обложку пластинки, которую он сам принес. Старый джаз. Он нашел ее на барахолке, подумав, что ей может понравиться.
Катя стала преданной слушательницей «Ночной волны». Она никогда не звонила в эфир, но часто писала мужу: «Слышишь? Это она про нас».
Они заново учились быть семьей. Не функцией друг для друга, а просто людьми.
Однажды ночью в студию «Ночной волны» дозвонился мужчина. Голос его был немного изменен, но Лариса Ивановна сразу его узнала.
— Лара, здравствуйте, — сказал Олег. — У меня вопрос. Как объяснить близким людям, что ты изменился? Что ты больше не тот, кем они тебя считали. И что ты сожалеешь, что был слеп.
Лариса Ивановна на мгновение прикрыла глаза.
— Просто будьте рядом, — ответила она в микрофон. — Не словами, а делами. Слушайте их. По-настояшему. И однажды они увидят вас. Не ваш образ, а вас самих.
Она поставила следующий трек. Спокойный, медитативный, как тихий разговор после долгой бури.
В ее квартире больше не пахло чужим парфюмом. Только книгами, деревом и озоном после короткой ночной грозы. Она посмотрела на старую яблоню за окном. Скоро на ней появятся первые цветы.
Лариса Ивановна надела свои старые, любимые наушники. Эфир продолжался. Ее жизнь продолжалась.
