— Представляешь, Люда, сон сегодня такой странный приснился, — Вера Николаевна размешивала сахар в остывшем чае в учительской. — Будто прихожу домой, а там свет горит.
— Ну и что странного? — пожала плечами коллега, проверяя тетради. — Может, забыла выключить утром.
— Я никогда не забываю, — поморщилась Вера Николаевна. — За столько лет работы ни разу не забыла. Но главное не это. Во сне я зашла, а там… — она замолчала, уставившись в чашку.
— Что там?
— Настя. Моя дочь. Которую я пять лет не видела. Стоит на кухне и колыбельную поёт.
— А ты чего так побледнела? — Людмила отложила красную ручку. — Хороший же сон. Она, может, помириться хочет.
— Да нет… Понимаешь, она не себе пела. Она ребёнка качала. И плакала.
— Слушай, а вот это не к добру, — Людмила серьёзно посмотрела на подругу, — у меня бабка в деревне говорила: если снится плачущий ребёнок — это к беде.
— Ой, да брось ты эти деревенские суеверия! — Вера Николаевна попыталась улыбнуться, но улыбка вышла кривой. — Просто… знаешь, весь день какое-то предчувствие. Нехорошее. Как будто что-то должно случиться.
Школьный звонок оборвал их разговор. Вера Николаевна встала, одёрнула строгий пиджак и направилась к двери. На пороге обернулась:
— Знаешь, Люда, я сегодня, пожалуй, пораньше уйду. Что-то неспокойно на душе.
— Иди-иди, — кивнула Людмила. — Только… Вер, если что случится — звони. В любое время.
«Случится, — подумала Вера Николаевна, шагая по гулкому школьному коридору. — Обязательно случится. Вот только что?»
Она не могла знать, что через три часа откроет дверь своей квартиры и увидит в полумраке прихожей силуэты двух людей, которых когда-то вычеркнула из своей жизни. И что этот вечер изменит всё…
— Кто вам дал право в моей квартире находиться и где вы ключи взяли? — голос Веры Николаевны дрогнул, когда она щёлкнула выключателем в прихожей.
Двое молодых людей застыли в дверях кухни, как школьники, пойманные за списыванием. Эта ассоциация была особенно иронична — тридцать пять лет работы в гимназии научили Веру Николаевну безошибочно распознавать виноватые лица.
Но эти лица… Одно из них она не видела пять лет, а второе так и не научилась принимать.
— Мам, — тихо произнесла Настя, делая шаг вперёд. — У меня остались ключи. Помнишь, ты сама говорила никогда их не отдавать, чтобы…
— Чтобы всегда был путь домой, — закончила Вера Николаевна фразу, которую когда-то сказала дочери на восемнадцатилетие.
Сергей переминался с ноги на ногу, явно не зная, куда деть руки. На нём была чистая рубашка — раньше он таких не носил. И стрижка другая. И держится иначе. Но Вера Николаевна упрямо искала в нём того самого неотёсанного механика, который пять лет назад увёл её девочку прямо со второго курса филфака.
Внезапно из глубины квартиры донёсся тихий плач.
— Это кто еще? — Вера Николаевна напряглась, вглядываясь в полумрак коридора.
Настя и Сергей переглянулись. В этом взгляде читалась целая история — страх, надежда, решимость.
— Мам, — Настя сделала ещё шаг вперёд. — Нам надо поговорить. Очень надо.
— О чём? — Вера Николаевна всё ещё стояла в дверях, не решаясь войти в собственную квартиру, ставшую вдруг чужой территорией. — О том, как ты бросила университет? Или о том, как исчезла на пять лет, даже не позвонив матери?
Плач стал громче. Сергей дёрнулся было в сторону спальни, но Настя остановила его:
— Я сама.
Когда она скрылась в коридоре, повисла тяжёлая тишина. Сергей смотрел в пол, Вера Николаевна — на его макушку, где уже проглядывала ранняя залысина. Господи, да он же как-то резко постарел, вдруг поняла она. Они все постарели.
— Вера Николаевна, — наконец произнёс он, поднимая глаза. — Я знаю, вы меня никогда не любили. Но сейчас дело не в этом. Совсем не в этом.
Настя вернулась, держа на руках маленький свёрток. Розовое одеяльце, крошечный носик, эти ресницы…
— Познакомься, мам. Это Верочка. Твоя внучка.
Вера Николаевна опустилась на банкетку в прихожей. Ноги вдруг стали ватными. Внучка? У неё есть внучка?
— Три месяца, — тихо сказала Настя, покачивая малышку. — Смотри, у неё твой нос. И характер, кажется, тоже твой — вредничает, пока на ручки не возьмёшь.
— Прямо как ты в детстве, — машинально ответила Вера Николаевна и осеклась. Пять лет они не говорили о детстве. Пять лет они вообще не говорили.
Сергей деловито прошёл на кухню:
— Я поставлю чайник. Нам всем нужно успокоиться.
«Надо же, — подумала Вера Николаевна, — хозяйничает». Но привычного раздражения не было. Может, потому что в его голосе появились командные нотки — не хамские, а уверенные. Или потому что на безымянном пальце поблёскивало обручальное кольцо — то самое, которое она когда-то назвала «дешёвкой».
— Мам, возьми её, — Настя протянула малышку. — Только осторожно, она…
— Я знаю, как держать детей, — перебила Вера Николаевна. — Я, между прочим, тебя растила.
— Одна, — тихо добавила Настя. — Я помню.
Маленькая Верочка посмотрела на бабушку серьёзным взглядом и вдруг улыбнулась беззубой улыбкой. Сердце ёкнуло.
— Господи, — выдохнула Вера Николаевна, — копия ты в том же возрасте.
На кухне загремели чашки. Сергей не просто поставил чайник — он накрывал на стол. Достал из пакета (когда только успели купить?) печенье, конфеты, какие-то бутерброды.
— Мы знаем, что вы после работы всегда голодная, — пояснил он, ловя её удивлённый взгляд. — Настя помнит ваш режим.
«Помнит. Она всё помнит. А я? Что я знаю о её жизни за эти пять лет?»
— Расскажите, — Вера Николаевна села за стол, по-прежнему не выпуская внучку из рук. — Расскажите мне всё.
Настя опустилась на стул напротив:
— Всё хорошо, мам. Правда. Сергей открыл свою мастерскую. Небольшую, но известную — к нему даже из области машины пригоняют. Я… — она замялась, — я всё-таки получила высшее. Заочно, правда. Веду литературный кружок в детском центре.
— В моём детском центре, — с гордостью уточнил Сергей. — Мы организовали его при мастерской. Там пока только два кружка — Настин литературный и автомодельный. Но детям нравится.
Вера Николаевна слушала, и внутри что-то переворачивалась. Она представляла их жизнь совсем другой — неустроенной, бедной, несчастливой. А они…
— Мам, — голос Насти дрогнул, — мы не просто так приехали.
И тут Вера Николаевна заметила то, чего не увидела сразу: запавшие глаза дочери, нервные движения Сергея, какую-то общую напряжённость.
— Что случилось?
— У Верочки проблемы с сердцем, — выдохнула Настя. — Нужна операция. Сложная.
Вера Николаевна инстинктивно прижала малышку крепче. Та захныкала, и бабушка тут же ослабила хватку. «Точно мой характер», — мелькнуло в голове.
— Деньги у нас есть, — быстро добавил Сергей, словно защищаясь от незаданного вопроса. — Мастерскую продали. И дом тоже выставили на продажу.
— Какой дом? — растерянно спросила Вера Николаевна.
— Наш, — Настя опустила глаза. — Мы его три года строили. Сами. Ну, то есть Сергей в основном. По выходным, после работы…
— Хороший дом, — Сергей улыбнулся какой-то кривой улыбкой. — Два этажа, участок небольшой, но для ребёнка место есть. Было…
— И вы его продаёте?
— Мам, операцию будут делать в Германии. Там лучшие специалисты. А потом реабилитация, наблюдение… — Настя замолчала, подбирая слова. — Нам нужна не только операция. Нам нужна… ты.
Вера Николаевна почувствовала, как предательски защипало в глазах. Пять лет она ждала, что дочь попросит помощи. Представляла, как гордо откажет. Как скажет: «Ты сделала свой выбор». А сейчас…
— Я ведь даже не знала, что у меня есть внучка, — тихо произнесла она.
— А я не знала, что ты всё ещё хранишь мои детские фотографии, — Настя кивнула на стену, где висела рамка с выцветшим снимком. — И что мою комнату не переделала в кабинет, как грозилась.
— Там всё как было, — буркнула Вера Николаевна. — Только пыль вытираю.
Сергей вдруг хмыкнул:
— А помните, Вера Николаевна, как вы меня тогда назвали? «Гараж на две ноги». А у меня теперь этих гаражей целых шесть боксов. Было…
— Было? — переспросила Вера Николаевна.
— Продал. Все шесть. И инструмент почти весь тоже. Оставил только самое необходимое — может, здесь какую подработку найду, пока Верочка будет… — он не договорил.
Маленькая Верочка снова захныкала. Настя потянулась забрать её, но Вера Николаевна покачала головой:
— Не надо. Я сама. Помнишь, как ты в детстве любила, чтобы тебе перед сном пели? Интересно, эта принцесса тоже любит колыбельные?
— Любит, — улыбнулась Настя сквозь слёзы. — Особенно про серенького козлика.
— Господи, — простонал Сергей, — только не козлика! Она потом полночи требует «ещё»!
И вдруг они все рассмеялись. Нервно, с надрывом, но искренне. Как будто прорвало плотину.
— А ну-ка, рассказывайте по порядку, — Вера Николаевна поудобнее перехватила задремавшую внучку. — Когда операция? Где жить планируете? И главное — почему именно сейчас пришли?
Настя переглянулась с мужем. В этом взгляде читалось столько всего: «Ты говори», «Нет, ты», «Боже, как сложно»…
— Операция через месяц, — наконец начал Сергей. — В Мюнхене. Клиника хорошая, врач… — он запнулся, пытаясь выговорить немецкую фамилию.
— Профессор Штайнер, — подсказала Настя. — Он лучший в этой области. Стоимость… — она достала из сумки бумаги, — вот, все расчёты здесь.
Вера Николаевна мельком глянула на цифры и подняла испуганно-растерянный взгляд:
— И вы продали дом и мастерскую…
— Почти хватает, — кивнул Сергей. — На саму операцию точно. А вот на проживание там… — он замолчал.
— У нас есть ещё машина, — быстро добавила Настя. — И кое-какие сбережения.
— То есть вы собираетесь остаться без всего? — Вера Николаевна почувствовала, как внутри поднимается что-то похожее на гнев. — А дальше что?
— Дальше будет дальше, — твёрдо ответил Сергей. — Главное — дочь вылечить. А остальное… Руки есть, голова тоже пока на месте. Заработаем.
«Заработаем». Не «я заработаю», а именно «мы». Вера Николаевна вдруг поняла, что за пять лет они действительно стали одним целым — её своенравная дочь и этот… этот уже совсем не похожий на прежнего себя мужчина.
— А почему сейчас? — повторила она свой вопрос.
Настя опустила голову:
— Потому что страшно, мам. Очень страшно. Мы думали, справимся сами. Всегда же справлялись… А сейчас я просыпаюсь ночью и слушаю, дышит ли она. И понимаю — не справлюсь. Без тебя.
— Мы и раньше хотели прийти, — добавил Сергей. — Когда Верочка родилась. И когда диагноз поставили. Но…
— Но боялись, что я вас прогоню? — горько усмехнулась Вера Николаевна.
— Нет, — покачала головой Настя. — Боялись, что ты нас простишь. А мы этого не заслужили.
В комнате повисла тишина, нарушаемая только сопением спящей малышки. Вера Николаевна смотрела на дочь — осунувшуюся, повзрослевшую, но всё такую же упрямую. На зятя — совсем не похожего на того наглого мальчишку, который когда-то увёл её девочку. На внучку — названную её именем.
— Значит так, — наконец произнесла она. — Машину продавать не будете. Она вам там пригодится — с ребёнком в чужой стране без транспорта никак. И дом…
— Дом уже продан, — перебил Сергей. — Задаток взяли.
— Тогда квартиру мою продадим.
— Чего? — Настя практически крикнула. — Нет! Даже не думай! Это твой дом, твоя…
— Ну-ка цыц! Внучку мне разбудишь! Моя квартира, — спокойно закончила Вера Николаевна. — И я вправе ею распоряжаться. К тому же, она в центре, стоит прилично.
— Нет, мам. Мы справимся. Мы не за этим…
— А за чем? — вдруг резко спросила Вера Николаевна. — Думаете, я не поняла? Вы ведь не просто так именно сюда приехали, а не сняли квартиру где-нибудь ближе к больнице.
Сергей и Настя виновато переглянулись.
— Мы хотели попросить… — начал Сергей. — В общем, нам нужно где-то пожить месяц до отъезда. Дом мы освободить должны через неделю, а…
— А вы решили, что я пущу вас просто пожить? — Вера Николаевна фыркнула. — После пяти лет молчания? Нет уж. Либо переезжайте насовсем, либо ищите другое жильё.
— Мам…
— Что «мам»? Думаешь, я не вижу, что происходит? Вы всё продали. Всё, что нажили за эти годы. А что потом? Куда вернётесь после операции?
— Справимся как-нибудь, — упрямо повторила Настя.
— «Как-нибудь» не получится, — отрезала Вера Николаевна. — У ребёнка порок сердца. Ей нужен дом. Постоянный. Спокойный. С бабушкой, которая будет петь «Серенького козлика», пока вы с отцом зарабатываете на новую жизнь.
Верочка завозилась во сне, и Вера Николаевна машинально начала укачивать её, как делала это с Настей много лет назад.
— Квартиру продадим, — продолжила она уже мягче. — Купим дом. Большой, на всех. В пригороде — там сейчас хорошие варианты есть. Воздух чище, для ребёнка лучше. Сергею место под мастерскую выделим…
— Вера Николаевна, — хрипло произнёс зять, — вы же нас даже не простили ещё.
— А нечего прощать, — вдруг поняла она. — Вы молодые были, глупые. Я ещё глупее — со своими амбициями, представлениями о «достойной партии». А теперь… — она посмотрела на спящую внучку. — Теперь надо жить дальше. Вместе.
— А как же твоя работа? — тихо спросила Настя. — Твоя гимназия, твои ученики…
— Да ну их к чёрту, — неожиданно для самой себя ответила Вера Николаевна. — Тридцать пять лет детей учила, а свою дочь чуть не потеряла. Хватит. Теперь у меня внучка есть. Вот её и буду учить. И воспитывать. И баловать, между прочим, имею право!
Настя вдруг разрыдалась. Беззвучно, закрыв лицо руками. Сергей дёрнулся к ней, но Вера Николаевна опередила:
— На, подержи свою дочь, — она протянула внучку зятю. — А я свою успокою.
Она обняла Настю, и та прижалась к матери, как в детстве, когда разбивала коленки или получала двойку.
— Ну-ну, — приговаривала Вера Николаевна, гладя дочь по голове. — Прекрати реветь, а то я тоже начну. А мне нельзя — я теперь солидная бабушка.
— Ты… правда… с нами поедешь? — всхлипывая, спросила Настя.
— А ты думала, я вас одних отпущу? Чтобы вы там с этим вашим профессором… как его…
— Штайнером, — подсказал Сергей, осторожно укачивая проснувшуюся и захныкавшую Верочку.
— Во-во, с этим Штайнером на пальцах объяснялись? Я, между прочим, немецкий в школе преподавала, пока на литературу не перешла. Подучу немного и…
— Мам, — перебила Настя, — а помнишь, что ты мне сказала, когда я к Сергею уходила?
Вера Николаевна помнила. Каждое слово помнила, каждую интонацию. «Уходишь? Ну и катись! Только потом не приползай, когда этот твой механик тебя бросит!»
— Прости меня, — тихо сказала она.
— И ты меня, — Настя вытерла слёзы. — За то, что пять лет…
— Ох, девочки, — вдруг подал голос Сергей, — вы бы поплакали потом, а? А то у меня тут Верочка проснулась и требует «козлика». А я, как назло, слов не помню.
— Жил-был у бабушки серенький козлик, — неожиданно басом начал он, и Верочка удивлённо захлопала глазами.
— Господи, — простонала Вера Николаевна, — дай сюда ребёнка! Нельзя же так над классикой издеваться!
Она забрала внучку и запела правильно, мягко, как пела когда-то маленькой Насте. Верочка моментально затихла, заслушавшись.
— А знаешь, мам, — задумчиво произнесла Настя, глядя на них, — может, это и к лучшему, что мы дом продали.
— Почему?
— Потому что свой построим. Новый. Большой. С отдельной комнатой для бабушки.
— И с гаражом, — добавил Сергей. — Большим. Там как раз место под мастерскую будет…
— И с садом, — подхватила Вера Николаевна. — Обязательно с садом. Я давно хотела розы развести…
Они ещё долго сидели на кухне, строя планы. Новый дом, новая мастерская, новая жизнь… Верочка уснула под их разговоры, и Вера Николаевна не спешила укладывать её в кроватку. Сидела, вдыхала детский запах и думала о том, как странно устроена жизнь. Пять лет она жила одна, храня обиду, как самое дорогое сокровище. А теперь сидит на кухне с дочерью и зятем, держит на руках внучку и понимает: вот оно, счастье. Простое, сложное, больное, но настоящее.
— Знаете что, — сказала она наконец, — а давайте-ка я вам покажу, какие у нас тут в пригороде дома продаются. Я уже присматривала… На всякий случай.
— На всякий случай? — переспросила Настя с улыбкой.
— Ну да. Мало ли, вдруг дочь с зятем и внучкой нагрянут…
