Галина поправила скатерть в третий раз. Белоснежная ткань, расшитая мелкими цветами, легла ровно, без единой складочки. Она отступила на шаг, окинув взглядом накрытый стол. Два фарфоровых прибора – из тех, что достаются только по особым случаям. Высокие бокалы, отражающие мягкий свет старинной люстры. И свечи – длинные, восковые, пахнущие чем-то сладким и терпким одновременно.
«Как в первый вечер», – подумала она, вспоминая тот день, когда они с Виктором впервые отпраздновали годовщину. Пятнадцать лет назад. Они тогда снимали крохотную квартирку на окраине, и денег хватило только на дешевое вино и свечи из супермаркета. Но каким счастливым был тот вечер! Виктор вернулся с работы пораньше, с охапкой полевых цветов. Они пили вино из чайных чашек и мечтали, как будут отмечать серебряную свадьбу.
Галина вздохнула и посмотрела на часы. Семь вечера. Виктор обещал быть к шести. «Ничего, подождем», – мысленно успокоила она себя. В конце концов, он предупреждал о важном совещании. Наверняка задерживается.
Она зажгла свечи, приглушила верхний свет и включила ту самую мелодию, под которую они танцевали на своей свадьбе. Пол часа ожидания превратились в час. За окном стемнело. Галина позвонила мужу – один раз, второй, третий. Телефон Виктора отвечал длинными гудками.
– Может, забыл зарядить, – проговорила она вслух в пустоту квартиры. – Или совещание затянулось, и он выключил звук.
На плите медленно остывала утка с яблоками – любимое блюдо Виктора. Сегодня она готовила его особенно старательно, добавив специи по новому рецепту. Хотела удивить мужа. Галина присела к столу, механически поправляя вилку, которая и так лежала идеально ровно.
Воск медленно стекал по свечам, капая на подсвечники. Стрелка часов неумолимо двигалась к девяти. Галина вздрогнула, когда телефон наконец зазвонил. Сердце радостно подпрыгнуло – она схватила трубку, но на экране высветилось имя подруги.
– Ань, давай я перезвоню попозже? – тихо сказала она. – Жду Виктора, у нас сегодня… годовщина.
Последнее слово далось с трудом.
– Годовщина? – удивилась Анна. – А я думала, он в командировке. Видела его час назад в ресторане на Невском. С коллегами, наверное.
Галина сглотнула комок в горле.
– Да, наверное с коллегами, – медленно ответила она. – Звонил, предупреждал про важную встречу. Я просто забыла.
Она положила трубку и опустилась на стул. Невидящим взглядом посмотрела на праздничный стол, на котором уже оплыли свечи. Мелодия закончилась, и в квартире повисла тягучая тишина. Где-то за стеной плакал соседский ребенок, а на кухне монотонно капала вода из крана.
Галина не заметила, как прошел еще час. Она сидела неподвижно, глядя на остывшие свечи. В голове крутились обрывки воспоминаний. Прошлогодняя годовщина – Виктор задержался на работе и пришел в час ночи с коробкой конфет из круглосуточного магазина. День рождения Галины – он забыл, но потом, смущаясь, подарил сертификат в спа-салон, заказанный через секретаршу. Рождество – они должны были поехать к морю, но возникли срочные дела, и Галина ехала одна, а Виктор обещал присоединиться позже, но так и не смог.
Каждый раз она находила оправдания. У мужа ответственная работа. Он обеспечивает семью. Строит карьеру. Разве можно его винить?
Галина вздрогнула, когда часы пробили одиннадцать. Воспоминание о недавнем разговоре с мамой внезапно всплыло в памяти. «Доченька, ты всегда находишь ему оправдания. Но если человек раз за разом ставит что-то выше тебя, значит, так оно и есть».
Тогда она обиделась на мать. А сейчас, глядя на остывший ужин и потухшие свечи, впервые подумала: «А если она права?»
Галина медленно поднялась. Пальцы, которые еще недавно так старательно раскладывали приборы, теперь механически собирали их со стола. Она убирала тарелки, бокалы, снимала скатерть – методично, словно выполняла привычную рутину. Выбросила оплывшие свечи. Накрыла крышкой остывшую утку и убрала в холодильник.
Когда стол опустел, Галина остановилась, глядя на свое отражение в оконном стекле. Усталая женщина с потухшим взглядом смотрела на нее из темноты. Где-то там, в глубине зрачков, еще тлела искра – то ли обиды, то ли решимости.
Она погасила свет на кухне и перешла в гостиную. Села в кресло, выключив торшер. И стала ждать в темноте, чувствуя, как что-то внутри нее медленно, но безвозвратно меняется.
Без четверти час ночи входная дверь тихо скрипнула. Виктор вошёл осторожно, словно вор в собственном доме. В прихожей он замер, прислушиваясь. Тишина. Это хороший знак – значит, Галина спит, и неприятный разговор можно отложить до утра. А утром он выскользнет пораньше и задобрит её вечером каким-нибудь подарком. Как обычно.
Он на цыпочках прошёл по коридору, стараясь не задеть тумбочку – помнил, как громко она скрипит. Пиджак Виктор снял ещё в дверях и теперь нёс его, перекинув через руку. Галстук был ослаблен, верхняя пуговица рубашки расстёгнута. От него пахло дорогим коньяком и сигарами – в честь подписания контракта Северцев выставил лучшее, что было в баре ресторана.
В голове всё ещё крутились цифры из договора. Четыре миллиона – не шутка. Такой контракт не стыдно отпраздновать. Да и кто бы отказался от делового ужина с директором крупнейшей логистической компании в городе? Секретарша будто специально поставила эту встречу на вечер. Хотя… возможно, он сам назначил её на сегодня. В последние годы Виктор часто заполнял вечера работой – так меньше времени оставалось на бессмысленные разговоры дома.
Гостиная встретила его непроглядной темнотой. Он уже прошёл было мимо, направляясь в спальню, когда вдруг заметил силуэт в кресле. Виктор вздрогнул и резко остановился.
– Галя? – неуверенно позвал он. – Ты чего не спишь?
Она молчала. Только теперь, когда глаза привыкли к темноте, он заметил, что жена сидит очень прямо. На коленях – сложенные руки. Лицо в полумраке казалось восковой маской.
– Включи свет, – попросил Виктор, внезапно почувствовав озноб.
– Зачем? – её голос звучал ровно, без интонаций. – И так всё прекрасно видно.
Он поморщился. Начинается. Сейчас будут упрёки, потом слёзы. Может, даже что-нибудь полетит в его сторону – бывало и такое. Виктор мысленно приготовился к привычному сценарию и решил сразу пойти в наступление.
– Ты представляешь, какой контракт мы сегодня подписали? – с наигранным воодушевлением начал он. – Четыре миллиона! Северцев лично пригласил меня отпраздновать. Ты же понимаешь, от таких людей не отказываются.
Галина не шевельнулась. Только смотрела на него – так же прямо, так же неподвижно. В темноте её глаза казались чёрными провалами.
– Ты хоть помнишь, какой сегодня день? – спросила она наконец.
Виктор замер. В голове мелькнула паническая мысль – неужели у неё день рождения? Нет, вроде в марте… Мамин день рождения? Тоже нет. Чёрт, может, день их знакомства? Галя иногда придавала значение таким датам.
– Э-э… – протянул он, лихорадочно перебирая варианты. – Вторник?
Он попытался пошутить, но шутка вышла плоской и неуместной. Галина не улыбнулась. Она смотрела на него так, словно видела впервые – изучающе, оценивающе. Под этим взглядом Виктору стало не по себе.
– Пятнадцать лет, – тихо сказала она. – Сегодня пятнадцать лет нашей свадьбы.
Виктор почувствовал, как что-то холодное коснулось затылка. Годовщина. Точно. Он даже собирался купить цветы утром, но нагрянула делегация из головного офиса, и всё вылетело из головы.
– Галя, я… – он сделал шаг к ней, но остановился, наткнувшись на невидимую стену её молчания.
– Я весь день готовилась, – продолжила она всё тем же бесцветным голосом. – Испекла твой любимый пирог. Утку запекла с яблоками. Свечи купила ароматические – помнишь, ты говорил, что любишь запах корицы?
Каждое её слово ложилось между ними, как кирпич в стене. Виктор попытался возразить:
– Ты же знаешь, как мне важно работать. Северцев – это связи, это перспективы. Мы не могли упустить такой контракт…
– «Мы», – эхом повторила Галина. – Кто эти «мы», Витя? Ты и компания? Ты и Северцев? Ты и работа?
Она поднялась с кресла – медленно, устало. В тусклом свете из окна Виктор увидел, что на ней было нарядное платье. То самое, синее, которое он когда-то привёз из командировки в Милан. Волосы уложены, на шее – жемчужная нитка. Она готовилась к празднику. А он…
– Галь, ну прости, – Виктор развёл руками, пытаясь выглядеть виноватым. – Правда, закрутился совсем. Давай завтра сходим куда-нибудь? Или в выходные махнём в Репино – номер забронируем. А?
Он ждал обычной реакции – обиды, может быть слёз, а потом – неохотного прощения. Галина всегда прощала. Она была такой – понимающей, терпеливой. Иногда это даже раздражало – насколько легко она принимала его оправдания.
Но сегодня что-то изменилось. Она смотрела на него как чужая – спокойно, отстранённо.
– Мне казалось, у нас семья, – произнесла Галина, делая ударение на последнем слове. – Но, видимо, это только у меня семья. А у тебя – работа.
Она прошла мимо него, задев плечом, и остановилась в дверях.
– Если ты ещё раз поставишь работу выше меня, можешь ночевать в офисе.
Виктор хмыкнул – фраза прозвучала почти забавно.
– Брось, Галь. Ты же знаешь, что я всё для нас делаю. Для тебя, для нашего будущего.
Она обернулась, и впервые за вечер в её глазах мелькнуло что-то живое – острая, как игла, боль.
– Нет, Витя. Это не для меня. Это для себя. Всегда было для себя.
И тихо прикрыла за собой дверь спальни.
Виктор остался стоять посреди гостиной. Он чувствовал себя странно – словно пропустил удар, но ещё не ощутил боли. Только глухое недоумение. За пятнадцать лет ссор и примирений они выработали определённый сценарий. Галина обижалась – громко, с надрывом. Он каялся, обещал исправиться. Она прощала. Всё возвращалось на круги своя.
Но сегодня что-то сломалось в отлаженном механизме их отношений. Её спокойствие пугало больше, чем любые крики.
– Подумаешь, годовщина, – пробормотал он, направляясь на кухню. – В следующем году отметим.
В холодильнике обнаружилась утка с яблоками – нетронутая, под пищевой плёнкой. Рядом – бутылка шампанского, клубника, любимый миндальный торт из кондитерской на углу. Виктор хотел было налить себе, но почему-то расхотелось. Он захлопнул дверцу холодильника и опустился на табурет.
Впервые за долгое время вечер не заканчивался примирением. Галина не плакала у него на плече, не говорила, что всё понимает. Не обнимала перед сном, прижимаясь тёплым боком. И от этого в квартире стало неуютно и холодно, словно выключили невидимое отопление.
Виктор потёр лицо ладонями. Ничего, утро вечера мудренее. Завтра он купит ей цветы – те лиловые, которые она любит. Магазин на углу как раз открывается в семь. И всё будет как прежде.
Только где-то глубоко внутри неприятно ворочалась мысль, что на этот раз может быть иначе. В голосе Галины он услышал что-то новое, незнакомое. То ли решимость, то ли… безразличие?
Эта мысль царапнула неприятно, но Виктор отогнал её. Он слишком устал для глубоких размышлений. А завтра… завтра будет новый день. И, скорее всего, Галина снова будет прежней – мягкой, уступчивой, понимающей. Ведь иначе и быть не может. Правда?
Виктор вернулся с работы пораньше. Свежий букет лиловых ирисов – в руках, коробка с её любимыми пирожными – в пакете. Мысленно он уже приготовил целую речь, начинающуюся со слов: «Дорогая, я был неправ». Эту фразу жена обычно встречала с особой благосклонностью.
Он открыл дверь в квартиру и крикнул, не разуваясь:
— Галя, я дома!
Тишина. Только ходики на кухне мерно отсчитывали секунды.
— Галя? — неуверенно повторил он, проходя внутрь.
Первое, что бросилось в глаза — пустая вешалка. Исчезло её красное пальто, которое обычно висело с края. Зонтик, стоявший в углу, тоже пропал. Виктор нахмурился, быстро прошёл в спальню.
Шкаф был приоткрыт. Правая половина — её половина — опустела. Аккуратные стопки свитеров, белья, футболок — всё исчезло. На полке не было любимых духов и баночек с кремами. Только пыльные следы там, где они раньше стояли.
Виктор медленно опустился на край кровати. Ирисы выпали из ослабевших пальцев, рассыпались по полу. Он оглядел комнату, словно ища подсказки. На тумбочке белел сложенный вчетверо лист бумаги.
«Я не сержусь. Просто мне тоже важно быть счастливой.»
Виктор перечитал короткую записку дважды. Затем скомкал её в кулаке и швырнул в стену.
— Подумаешь, демарш устроила, — буркнул он в пустоту. — Поживёт у мамы неделю и вернётся.
Но в глубине души зашевелилось что-то похожее на тревогу. В холодильнике обнаружился только пакет холодного чая, апельсин и початая пачка масла. Её любимая чашка исчезла с полки. Любимые книги — с тумбочки.
«Слишком основательно для простой обиды», — подумал Виктор, но тут же отмахнулся от этой мысли.
Первая неделя без Галины была почти приятной. Никто не ворчал из-за разбросанных носков. Не требовал внимания по вечерам, когда он просматривал рабочие файлы. Он мог спокойно допоздна сидеть в офисе, не объясняясь по телефону. Холостяцкая свобода вернулась, пусть и временно.
Но когда минула вторая неделя, а от Галины не было вестей, внутри появилось странное ощущение пустоты. Дома стало тихо — не уютно-тихо, а мертвенно-безжизненно. Он поймал себя на том, что разговаривает вслух, просто чтобы нарушить эту тишину.
К началу третьей недели беспокойство переросло в настоящую тревогу. Он позвонил тёще, но та сухо ответила, что не желает быть посредником. Позвонил друзьям Галины — никто не отвечал. Словно вся её жизнь вдруг отделилась от его.
Виктор стоял посреди гостиной, где всё ещё пахло её духами, и впервые за много лет ощутил себя бесконечно одиноким. Без ужина, ждущего в холодильнике. Без тихого шороха страниц, когда она читала перед сном. Без её голоса, спрашивающего, как прошёл день.
Оказалось, что этот голос был важнее, чем он думал. Просто Виктор привык считать его частью фона — как тиканье часов или шум дождя за окном. И лишь когда он исчез, стало понятно, насколько пусто без него.
Он сел за стол и впервые задумался: неужели всегда ставил работу выше неё? Не просто в словах, а по-настоящему. И сможет ли он когда-нибудь это исправить?
Маленький городок в двух часах езды от столицы встретил Виктора моросящим дождём. Он вышел из машины, поёжился от сырости и поднял воротник пальто. Адрес, который сообщила ему тёща после долгих уговоров, оказался старым двухэтажным домом с резными наличниками и палисадником.
— Только не вздумай её обижать, — предупредила тёща напоследок. — Она впервые за много лет выглядит… спокойной.
Виктор нервно одёрнул пиджак. Он не взял цветов — понимал, что это выглядело бы фальшиво. Не готовил красивых речей — все слова вылетели из головы, стоило увидеть дом, где теперь жила Галина. Окна на втором этаже горели тёплым светом. На крыльце стояли глиняные горшки с какими-то растениями.
Он медлил, прежде чем позвонить. Впервые за их пятнадцатилетний брак Виктор испытывал страх перед встречей с собственной женой. Раньше ссоры заканчивались примирением — он что-то обещал, она прощала, и жизнь текла дальше по накатанной колее. Но теперь, после месяца её отсутствия, он понимал: всё изменилось.
Дверь открылась раньше, чем он нажал на звонок. Галина стояла на пороге — в домашнем платье, с небрежно собранными волосами, без макияжа. Она выглядела моложе и… свободнее.
— Я видела, как ты подъехал, — просто сказала она.
Ни удивления, ни радости, ни гнева. Только спокойная констатация факта. Виктор поймал себя на мысли, что не знает, как начать разговор. Все заготовленные фразы звучали фальшиво даже в его голове.
— Можно войти? — спросил он наконец.
Галина помедлила, словно размышляя, потом кивнула и отступила в сторону.
В маленькой гостиной было уютно и тепло. Пахло свежей выпечкой и травяным чаем. На стенах — картины с местными пейзажами. На столике — раскрытая книга и очки.
— Ты здесь… одна? — осторожно спросил Виктор.
— Да. Сняла комнату у хозяйки, — Галина указала на кресло. — Садись. Будешь чай?
Он покачал головой. В горле пересохло, но дело было не в жажде.
— Галя, я… — начал он и замолчал, подбирая слова.
— Зачем ты приехал, Витя? — спросила она напрямик, садясь напротив.
Виктор внимательно посмотрел на жену. Раньше он редко по-настоящему вглядывался в её лицо. А сейчас заметил тонкие морщинки в уголках глаз, лёгкую седину на висках. Годы летели, а он всё пропускал, погружённый в бесконечную работу.
— Я хочу домой, — просто сказал он. — Но если ты не хочешь, я пойму.
Галина долго молчала, разглядывая его так, словно видела впервые. Может, и правда впервые — без привычной маски делового человека, без показной уверенности. Просто уставший мужчина, который боится потерять последнее тепло в своей жизни.
— Ты изменился, — заметила она наконец.
— Нет, — честно ответил Виктор. — Я всё тот же. Я не могу пообещать, что перестану работать. Но я могу пообещать, что теперь ты будешь важнее.
Он не произносил громких фраз о любви. Не клялся всю жизнь посвятить ей. Просто говорил правду — единственное, что ещё могло спасти их брак.
Галина смотрела на него и молчала, словно взвешивая что-то. Потом медленно выдохнула.
— Хорошо. Но у нас будут правила.
Она не бросилась к нему в объятия, не расплакалась от счастья. В её глазах не было прежней мягкости и готовности всё прощать. Была твёрдость и… уважение к себе.
— Какие правила? — спросил Виктор, ощущая, как внутри шевелится страх. Не перед начальством, не перед провалом на работе — перед возможностью, что его могут не простить.
Галина подошла к окну, за которым моросил дождь.
— Мы начнём с чистого листа. Без старых обид и претензий. Но я больше не буду прощать, если ты снова поставишь работу выше нас.
Она повернулась к нему, спокойная и решительная:
— Я нашла себя здесь. Начала писать — представляешь? Местная газета печатает мои заметки. У меня появились друзья, своя жизнь. Я поняла, что могу быть счастливой и без тебя. И ты должен это понять.
Виктор медленно кивнул. Он впервые увидел в ней не просто «свою жену», а отдельного человека — с мечтами, стремлениями, внутренней силой. Человека, которым можно гордиться.
— Я понимаю, — тихо ответил он. — И я… рад за тебя.
Галина улыбнулась — впервые за этот вечер. Неуверенно, словно пробуя на вкус новые отношения, новые чувства.
— Тогда, может быть, чаю? — спросила она. — И расскажешь, как ты жил этот месяц. По-настоящему расскажешь, без отговорок и делового тона.
Она протянула руку, и Виктор осторожно пожал её. Это было не примирение — это было знакомство. Словно они встретились впервые, с чистого листа. И в этот момент он понял, что впервые за долгие годы готов по-настоящему слушать и слышать.
