Но он примкнул к рокерам и упорно называл себя рок-музыкантом. За что, собственно, и поплатился.
В момент, когда требовалось простое человеческое участие, все эти светлые люди с героическими лицами на сцене оставили его с проблемами один на один. И Александр не выдержал своего одиночества.
Стихи и песни он начал писать еще студентом, когда учился на факультете журналистики Уральского государственного университета. А еще раньше самостоятельно освоил гитару и фортепиано, считая посещение музыкальной школы пустой тратой времени.
Учеба в вузе давалась ему легко. Разобравшись с немецким языком, он быстро переключился на английский. Обращал на себя внимание не только своей эрудицией, но и внешностью.
Выглядел весьма колоритно для студентов тех лет: легкая небритость, длинные волосы, золотая фикса в зубах, затертые добела джинсы.
После окончания вуза начал работать в газете «Коммунист». И вполне мог бы стать хорошим журналистом. Но о чем тогда можно было писать в официозной газете?
Статьи об успехах партии, отчеты о передовиках производства, ежедневных надоях и укосах – явно не то, о чем хотел писать Башлачев. Позже ему доверили вести собственную молодежную рубрику. Но журналистская работа тяготила молодого человека.
Зато в своем родном Череповце он с удовольствием сотрудничал с местной группой «Рок-сентябрь» – как автор текстов. А потом понемногу стал давать и сольные концерты для небольшой аудитории.
Однажды его земляк и журналист Леонид Парфенов представил Александра авторитетному в рокерских кругах музыкальному критику Артемию Троицкому.
Тот настолько был впечатлен поэтическим даром череповецкого самородка, что пригласил его в Москву. Ввел в круг столичной богемы.
Александр познакомился с Андреем Вознесенским, побывал в гостях у Аллы Пугачевой. Выступил в Театре на Таганке. Ощущал небывалый творческий подъем.
Однако из столицы Башлачев переехал в Питер, который считал более подходящим для творчества. Там он примкнул к рокерам, вступил в Ленинградский рок-клуб.
И постоянно сочинял новые песни и стихи, которые тогда лились из него сплошным потоком. Новые вещи Александр писал как одержимый. Словно боялся не успеть выплеснуть наружу все, чем горел внутри.
Выступать предпочитал на квартирниках и в небольших залах. А вот дворцов спорта и стадионов стеснялся. Друзья еле уговорили его выступить на знаменитом всесоюзном рок-фестивале в Черноголовке летом 1987 года.
Многие тогда очень боялись, что витиеватую поэзию Саши публика не поймет. Последуют пьяные крики из зала: «Мурку», мол, давай! Но выступление оказалось очень успешным.
Многие из тех, бывал на концертах Александра, отмечали его полную погруженность в музыку и слова. Пел он всегда с надрывом. Рок-фанаты были в восторге от его песен.
А вот в официальных кругах рок-барда игнорировали. Он был знаком со многими влиятельными людьми. Все отмечали его уникальный дар.
Но на телевидение упорно не звали, в престижных студиях не записывали, радиоэфиров не давали. И это очень обижало Башлачева. Подстраиваться же под конъюнктуру, продавать себя и крутиться как многие его коллеги, он не привык.
Постепенно творческий запал иссяк. Он перестал писать новые песни, все глубже погружался в депрессию. И вроде бы рядом была любимая женщина, постоянно окружали друзья.
В реальности же Александр все острее ощущал собственное одиночество. Никому до него не было никакого дела.
Сложно сказать, что послужило причиной творческого и личностного кризиса. Постоянная бытовая неустроенность, отсутствие официального признания или нежелание самого Александра вписываться в перестроечный мейнстрим.
Теперь это уже не столь важно. Дело неминуемо шло к печальной развязке. Утром 17 февраля 1988 года Александр Башлачев выпал из окна питерской квартиры. Случайно или преднамеренно? Многие склоняются ко второй версии.
После себя Александр оставил уникальное творческое наследие, которое, увы, зафиксировано лишь в подпольных студийных и концертных записях. Да и любителей его творчества теперь найдется очень немного.
Как и много лет назад, он и сегодня оказался лишним. В одной из своих песен Башлачев как-то написал: я хочу дожить, хочу увидеть время, когда мои песни станут не нужны. Он не дожил и не увидел. Но его песни сегодня действительно оказались не нужны.
