Субботнее утро обещало быть спокойным. Я заварила чай, достала любимую чашку — синюю, с отколотым краешком. Она со мной уже лет пятнадцать, ещё с той, прошлой жизни. Почему-то не могу с ней расстаться.
Звонок в дверь раздался, когда я резала лимон. Никого не ждала в такую рань. На пороге стоял молодой парень, совсем мальчишка, с конвертом.
— Марина Сергеевна Кравцова? — он протянул мне бумагу. — Распишитесь вот здесь.
Я машинально поставила подпись. Только закрыв дверь, вскрыла конверт. Повестка в суд. Истец — Виктор Андреевич Кравцов. Мой бывший муж. Дрожь прошла по телу, чашка выскользнула из рук и разбилась о пол.
— Раздел имущества… — прошептала я, перечитывая строчки. — Требование о выделении доли в совместно нажитом имуществе…
Что? Мы развелись восемь лет назад! Восемь лет тишины, и вдруг — это? Голова закружилась. Я опустилась на табуретку прямо посреди осколков.
Мысли путались. Мы же всё решили тогда, при разводе. Он забрал машину, дачу, я осталась в квартире с Ленкой, нашей дочерью. Никаких претензий, никаких обещаний. Каждый пошёл своей дорогой.
Что ему нужно теперь? Почему сейчас? По коже пробежал холодок. Виктор никогда не делал ничего просто так. Всегда с выгодой для себя.
Вспомнилось, как он уходил. «Без обид, Маришка. Я тебя никогда не любил, ты же понимаешь». Сказал так просто, будто сообщал о погоде. Я тогда молчала — горло перехватило. А он собрал вещи и ушёл. К молоденькой Наташе из бухгалтерии.
Осколки синей чашки под ногами. Так символично — как будто рухнуло что-то ещё, последнее, что связывало с прошлым.
Дрожащими руками набрала номер дочери. Лена должна знать. Гудки… длинные гудки…
— Ну и что ему сейчас надо? — прошептала я в пустоту кухни. — Мы же разошлись, всё было ясно…
Щёки вспыхнули от обиды и злости. Надо же — восемь лет спустя явиться с претензиями на квартиру. Ту самую, где я выплакала все глаза после его ухода, где вырастила нашу дочь, куда вложила душу и последние деньги, чтобы сделать ремонт.
Я собрала осколки чашки в совок. Руки всё ещё дрожали, но внутри поднималась решимость. Нет, Витя. Так просто я не сдамся. Хватит того, что ты уже разбил когда-то.
Телефон завибрировал сообщением. Номер незнакомый, но текст… от него.
«Маришка, нам надо поговорить. По-хорошему».
Давление со всех сторон
Третий звонок за утро. Виктор не унимался. Я не брала трубку — не готова была слышать его голос. Телефон снова завибрировал. На этот раз высветилось имя Светы, моей давней подруги.
— Маринка, ты чего трубку не берёшь? — в её голосе слышалось беспокойство. — Виктор всем обзванивает, говорит, что ты у него последнее отнимаешь.
Внутри всё сжалось от возмущения.
— Что?! Это он мне квартиру пытается отсудить! Через восемь лет после развода, представляешь?
Я заходила по комнате, сжимая телефон так, что побелели костяшки пальцев.
— Он Сашке звонил, — продолжала Света. — Наплёл, что ты всегда была жадной, что дочь настроила против отца…
— Он с Ленкой сам не общается годами! — голос сорвался на крик. — А я, значит, виновата?
Разговор со Светой оставил горький осадок. Она вроде и на моей стороне, но между строк читалось сомнение. Виктор всегда умел убеждать. Мастер манипуляций.
К вечеру от него пришло ещё три сообщения. Последнее звучало как угроза: «Ты не оставляешь мне выбора. Будет хуже».
Позвонила Ленкина крёстная, Татьяна: «Маришка, ты бы с Витей поговорила… Он же не просто так объявился. Может, у него проблемы?»
Перезвонил Игорь, наш общий друг со студенческих времён: «Кравцова, не дури. Отдай Витьке что он просит, и разойдётесь миром».
Я не узнавала людей, которых считала близкими. Неужели они все поверили его россказням? Из них только Валька, соседка по лестничной клетке, сказала прямо:
— Да пошёл он лесом, твой Виктор! Явился — не запылился. Жил себе спокойно, а как припекло — так сразу к тебе.
К ночи телефон разрывался от сообщений в общем чате одноклассников, куда Виктор, оказывается, вылил целую душещипательную историю о моей «неблагодарности» и «жестокости». Кто-то выложил мою фотографию с подписью: «Вот так выглядит женщина, которая выгнала мужа из дома и теперь не даёт ему крышу над головой».
Внутри всё кипело от злости и обиды. Я смотрела на экран и видела, как рушится моя репутация, как люди, знавшие меня десятилетиями, вдруг поверили в сказку о злобной мегере.
Раздался звонок в дверь. Я вздрогнула: неужели Виктор? На пороге стояла Катя, моя подруга ещё со школы.
— Может, хватит сидеть и жалеть себя? — с порога заявила она, проходя в прихожую. — Я адвоката знаю хорошего. Завтра же записываю тебя на консультацию.
Я обняла её, чувствуя, как глаза наполняются слезами.
— Знаешь, что я думаю? — Катя сняла куртку. — Виктору нечего терять. А тебе есть что терять, Марин. Не сдавайся.
Разговор с Леной
Лена приехала поздно вечером, без предупреждения. Я как раз сидела на кухне, перебирала старые бумаги, искала всё, что могло помочь в суде, и пила уже четвёртую чашку крепкого чая.
— Мам, ты чего трубку не берёшь? — с порога накинулась дочь. — Я тебе десять раз звонила!
Её глаза — точная копия моих — смотрели с тревогой. Она кинула рюкзак на стул и села напротив.
— Звонила… — я устало потёрла переносицу. — Прости, милая, я отключила звук. Весь день звонки от «доброжелателей».
— Этот гад и мне написал, — Лена поджала губы. В свои двадцать пять она была копией меня в молодости – такая же упрямая, решительная. — Всё выпытывал про ремонт, про твою работу. Как будто не знает, что мы не общаемся уже сто лет.
Я смотрела на дочь и видела в ней ту силу, которой мне сейчас так не хватало. Может, поэтому следующие слова сами вырвались:
— Лен, а может… отдать ему что-нибудь? Откупиться? У меня накопления есть…
Дочь вскочила так резко, что чашка на столе подпрыгнула:
— Что?! Ты с ума сошла? Да как ты можешь такое говорить?!
— Устала я, доченька, — я опустила голову. — Всю жизнь борюсь… А теперь ещё и друзья отвернулись.
— Какие же это друзья? — Лена присела рядом, взяла мои руки в свои. — Мама, это наш дом. Наша крепость. Ты его заработала. Своим горбом.
Я видела, как в глазах дочери застыли слезы, хотя она старалась казаться сильной.
— Помнишь, как ты ночами шила, чтобы нам на еду хватало? Как полы мыла в офисах, пока он с этой своей… — она осеклась. — А потом поднялась, на ноги встала. Без него. И он теперь явился делить?
Её возмущение было таким искренним, что я невольно улыбнулась. Моя девочка… Когда только выросла?
— А, главное, — Лена даже рассмеялась, — он же не знает про дарственную!
Я вздрогнула. И точно. Дарственная!.. Бабушкина квартира, которую я получила незадолго до развода. Как я могла забыть?
— Лен, но ведь мы жили в ней, когда были женаты…
— И что? — она уже листала записную книжку в телефоне. — Бабушка подарила её тебе официально, тут не о чем спорить. А ремонт ты делала уже после развода, на свои деньги.
Лена яростно печатала сообщение.
— Пишу Сане, он юрист. Завтра же встретимся с ним.
Моё сердце наполнилось теплом. Нет, я не одна. У меня есть дочь – мой самый главный человек на свете. Дочь, ради которой стоит бороться.
— А что с тем парнем? — я решила сменить тему. — Ну, с которым ты встречалась…
— Мам! — она закатила глаза. — Сейчас не до этого! Нам адвоката нужно найти.
Мы просидели на кухне до глубокой ночи. Лена составляла план действий, а я смотрела на неё и думала – когда моя маленькая девочка стала такой сильной женщиной?
У адвоката
Офис Александра Петровича находился в старом купеческом доме на Садовой. Я нервничала, комкая в руках папку с документами. Лена что-то возбуждённо рассказывала, но я почти не слушала — внутри всё сжималось от тревоги.
— Марина Сергеевна, проходите, — адвокат встретил нас в дверях кабинета.
Полноватый мужчина лет пятидесяти с умными глазами и внимательным взглядом. Почему-то сразу возникло ощущение надёжности.
— Александр Петрович, спасибо, что приняли так быстро, — я протянула ему папку. — Здесь все документы, которые смогла найти.
Он жестом пригласил нас сесть и погрузился в изучение бумаг. А я всё не могла унять дрожь в руках. Столько лет прошло, а страх перед Виктором никуда не делся. Стоило вспомнить его холодный взгляд, этот снисходительный тон – и внутри всё сжималось.
— Так, так, — адвокат водил пальцем по строчкам документов. — Дарственная от бабушки… Чистая. Дата регистрации – за полгода до подачи заявления о разводе.
Он поднял на меня взгляд:
— А муж знал о ней?
— Конечно знал, — я пожала плечами. — Он сам меня отговаривал оформлять на себя — хотел, чтобы я бабушку уговорила на него записать. Говорил: «Зачем тебе головная боль? Я юридически подкован, я разберусь».
— А потом он об этом не упоминал? При разводе?
— Нет… — я задумалась. — Мы как-то быстро всё поделили. Он забрал машину, дачу, какие-то сбережения. Квартиру даже не обсуждали. Я думала, ему неудобно было — всё-таки бабушкина…
Александр Петрович еще раз просмотрел документы, что-то записал, потом откинулся в кресле.
— Марина Сергеевна, ваша ситуация предельно ясна с юридической точки зрения. Дарственная — это не совместно нажитое имущество. Это ваша личная собственность, полученная по безвозмездной сделке.
Видя моё непонимание, он пояснил проще:
— Подаренное лично вам не подлежит разделу при разводе. Точка. Ваш бывший муж не имеет на эту квартиру никаких прав. Более того, — он поправил очки, — наш суд очень щепетильно относится к попыткам пересмотра имущественных вопросов спустя годы после развода.
Я почувствовала, как тяжесть, давившая на плечи все эти дни, начинает отступать.
— То есть… он просто зря затеял всё это?
— Скорее всего, он либо не знал о дарственной, либо надеялся, что вы её потеряли. Или думал запугать вас.
— Он всегда думал, что я слабая, — пробормотала я.
— В суде я буду представлять ваши интересы, — адвокат что-то записал в блокнот. — Возможно, нам даже не понадобится второе заседание. Документы говорят сами за себя.
Лена сжала мою руку:
— Говорила же я!
Уже в коридоре, когда мы собирались уходить, Александр Петрович окликнул меня:
— Марина Сергеевна, одно пожелание: в суде будьте готовы к эмоциональному давлению. Раз уж ваш бывший муж пошёл на такой шаг, он может попытаться давить на жалость, манипулировать. Главное — сохраняйте спокойствие и достоинство.
Я кивнула. Впервые за эти безумные дни почувствовала надежду. Юридически я была права. Оставалось только выдержать бой.
День суда
От волнения немели кончики пальцев. Я теребила пуговицу на пиджаке, пока мы с Леной и Александром Петровичем шли по коридору суда.
И тут я увидела Виктора. Он стоял у окна, подтянутый, с новой стрижкой. Рядом — молодая женщина с кожаным портфелем, его адвокат.
— Маришка! Хорошо выглядишь, — он шагнул навстречу. — А я думал, ты постареешь без меня.
— Виктор, давай без этого, — я проигнорировала его протянутую руку. — Всё в зале обсудим.
В зале было прохладно и безлико. Судья — полная женщина с собранными в пучок волосами — вошла неспешной походкой.
— Слушается гражданское дело по иску Кравцова Виктора Андреевича к Кравцовой Марине Сергеевне…
Виктор встал и начал говорить своим лучшим «деловым» голосом:
— Ваша честь, мы с ответчицей прожили в браке пятнадцать лет. В этот период я вложил значительные средства в приобретение и благоустройство квартиры. При разводе я находился в тяжёлом эмоциональном состоянии. Моя бывшая жена воспользовалась этим, фактически лишив меня крыши над головой.
— Истец, какие конкретно требования вы предъявляете? — перебила его судья.
— Я прошу признать спорную квартиру совместно нажитым имуществом и выделить мне половину её стоимости.
— Ответчица, вы согласны с исковыми требованиями?
Я встала, ноги подкашивались.
— Нет, не согласна. Эта квартира никогда не была нашим совместным имуществом. Она досталась мне от бабушки. По дарственной.
По лицу Виктора пробежала тень беспокойства. Его адвокат что-то зашептала ему на ухо.
Александр Петрович поднялся с места:
— Ваша честь, позвольте представить документы, подтверждающие слова моей доверительницы.
Он передал судье папку. Та начала изучать бумаги, хмуря брови.
— В соответствии с Семейным кодексом, имущество, полученное по безвозмездной сделке, является личной собственностью и разделу не подлежит.
— Истец, вам известно было о существовании этой дарственной? — спросила судья.
Виктор замялся:
— Да, но… я всегда считал эту квартиру нашей общей. Мы вместе делали ремонт, покупали мебель…
— Ремонт был сделан через три года после развода, — не выдержала я. — На мои деньги!
— Объявляется перерыв в судебном заседании.
В коридоре я прислонилась к стене — ноги едва держали.
— Мам, всё идёт хорошо, — Лена обняла меня за плечи.
Через двадцать минут мы вернулись в зал.
— Суд, рассмотрев материалы дела, пришёл к следующему решению… В удовлетворении исковых требований гражданина Кравцова Виктора Андреевича отказать полностью.
Виктор вскочил с места:
— Это несправедливо! Я буду обжаловать!
Он круто развернулся и пошёл к выходу, но на полпути остановился:
— Ты всё подстроила. Всегда была хитрой.
Я почувствовала удивительное спокойствие:
— Нет, Витя. Просто я перестала бояться.
Он фыркнул и вышел, хлопнув дверью.
А я стояла посреди зала и не могла поверить — неужели всё? За окном светило майское солнце. Впереди была целая жизнь. Без страха. Без оглядки на прошлое.
Возвращение домой
Я открыла дверь квартиры и замерла на пороге. Странное ощущение: вроде те же стены, тот же коридор с потёртыми обоями (надо бы сменить, давно собиралась), но что-то неуловимо изменилось. Будто воздух стал чище.
— Ты как? — Лена тронула меня за плечо.
— Хорошо, — я улыбнулась. — Очень хорошо.
Я прошла в комнату, распахнула окно. Майский ветер ворвался в квартиру, всколыхнул занавески.
— Надо прибраться здесь, — сказала я, осматриваясь. — Знаешь, давно хотела разобрать эти шкафы.
— Мам, ты уверена? Может, отдохнешь сначала?
Но меня уже было не остановить. Я выдвинула ящик старого комода, где хранились фотоальбомы, и решительно начала перебирать их.
— Вот, смотри, — я протянула дочери пожелтевшую фотографию. — Это мы с твоим отцом, когда только поженились. Какие молодые…
На снимке — двое счастливых людей на фоне морского пляжа. Он обнимает меня за плечи, мы смеёмся.
— Красивая пара была, — вздохнула Лена.
— Да… когда-то, — я отложила фотографию.
Мы работали до позднего вечера. Наполнили три больших пакета вещами для благотворительного фонда, ещё два — на выброс. Разобрали антресоли, где годами хранился хлам: старые сумки, сломанный фен, коробки с бумагами.
В дальнем углу шкафа я нашла галстук Виктора — тёмно-синий, в мелкую крапинку. Когда-то я подарила его на годовщину. Странно, что он не забрал.
— Выбрасывать? — спросила Лена.
Я задумалась, разглаживая шёлковую ткань. Потом решительно бросила галстук в пакет:
— Выбрасывать.
К полуночи мы навели порядок только в гостиной, но и это преобразило квартиру. Я убрала с тумбочки старую настольную лампу, которую никогда не любила — подарок свекрови. Поставила вместо неё хрустальную вазу со свежими тюльпанами. Передвинули диван к окну — всегда хотела, но почему-то не решалась.
— Чай будешь? — Лена уже гремела чашками на кухне.
— Буду. А знаешь, я, пожалуй, и торт достану. Праздник ведь.
Мы сидели на кухне, пили чай с тортом, говорили обо всём: о Лениной работе, о моих планах на отпуск, о новой соседке с первого этажа, которая завела трёх кошек.
— Мам, — Лена вдруг стала серьёзной, — ты ведь знаешь, что я горжусь тобой?
Я смутилась:
— Да брось. Ничего такого…
— Нет, правда, — она отложила ложечку. — Ты всегда была сильной. Просто сама об этом не знала.
Я улыбнулась, вспоминая, как ещё недавно дрожала от одной мысли о встрече с Виктором. Как боялась суда. А сегодня смотрела ему прямо в глаза и чувствовала только… да ничего не чувствовала. Пустота. Будто вырвали больной зуб — и боли больше нет.
— Знаешь, — я разломила кусочек торта, — я ведь после развода часто думала: может, надо было терпеть? Многие ведь живут, мирятся с изменами, прощают…
— И что теперь думаешь?
— Что каждый выбирает сам. Я выбрала свободу и покой. И, знаешь, не жалею ни о чём.
За окном стемнело. Город засыпал, зажигая огни в окнах. На нашей кухне горел уютный свет, пахло свежезаваренным чаем и ванилью от торта.
— Останешься? — спросила я дочь. — Твоя комната всегда ждёт тебя.
— Останусь, — она кивнула. — А завтра поможешь мне выбрать платье для свидания?
— Для свидания? — я удивлённо подняла брови. — Ты же говорила, сейчас не до этого!
Лена смущённо улыбнулась:
— Ну, раз главная битва выиграна, можно и о личной жизни подумать. Помнишь Диму, сына Катиной подруги? Позвал в театр.
Мы проговорили ещё час, убрали посуду, разошлись по комнатам. Я лежала в постели и смотрела в потолок. Восемь лет я жила с оглядкой, с тайным страхом, что однажды он вернётся и всё отнимет. И вот — конец этому страху.
Утром я проснулась раньше обычного. Солнце заливало комнату, в окно доносилось пение птиц. Я встала, накинула халат. На кухне уже возилась Лена, что-то напевая под нос.
— Доброе утро, соня!
Я обняла дочь сзади, поцеловала в макушку.
— Омлет будешь? — она кивнула на сковородку.
— Буду. И кофе. И круассаны, которые ты спрятала в пакете.
Мы позавтракали, смеясь и болтая, как в старые добрые времена, когда Ленка ещё жила со мной.
— Ну, я побежала, — дочь глянула на часы. — Вечером заеду, покажу платья.
Проводив её, я медленно обошла квартиру. Каждый уголок, каждая вещь хранила историю. Здесь Ленка сделала первые шаги. Тут мы отмечали её первую пятёрку. Здесь я провела столько бессонных ночей после ухода Виктора, не зная, как жить дальше.
И вот сейчас, глядя на своё отражение в зеркале, я видела другую женщину — спокойную, уверенную, свободную.
— Вот теперь — по-настоящему мой дом, — прошептала я и улыбнулась своему отражению.
