— Алин, тут такое дело…
На кухне пахло свежемолотым кофе и чем-то ещё — едва уловимым, металлическим привкусом напряжения, который Сергей научился распознавать безошибочно. Он поставил свою чашку на идеально чистую столешницу из искусственного камня, стараясь не издать ни звука. Любой резкий стук в этом храме порядка, который Алина называла их кухней, воспринимался почти как святотатство. Он тщательно подбирал слова, репетируя этот разговор у себя в голове последние полчаса, пока изображал, что смотрит новости в гостиной.
— Пашка мой в город приехал, — продолжил он, глядя не на жену, а куда-то в сторону её локтя, покоящегося на столе. — Работу ищет, сам знаешь, у них там в райцентре совсем глухо. Ему бы перекантоваться где-то буквально на пару ночей, пока с общагой от конторы решится.
Он замолчал, ожидая. Воздух сгустился. Алина не ответила сразу. Она медленно, с каким-то показным изяществом, поставила свою тонкостенную фарфоровую чашку на блюдце, не дав им соприкоснуться со стуком. Затем она подняла на него глаза. Её взгляд был как у хирурга перед сложной операцией — холодный, оценивающий, не допускающий никаких сантиментов.
— Нет.
Слово было коротким, острым и окончательным, как удар скальпеля. Сергей на секунду замер, уверенный, что ослышался. Он даже слегка улыбнулся, кривой, нервной улыбкой, надеясь, что это какая-то дурная шутка.
— В смысле, нет? Алин, я же говорю, всего на две, может, три ночи. На диване в гостиной поспит, его и видно не будет. Он парень тихий, не помешает.
— Я сказала нет, Сергей, — повторила она, и на этот раз в её голосе прозвучали нотки откровенного раздражения, словно он был непонятливым ребёнком. — Я не хочу, чтобы здесь были посторонние. У меня сестра здесь, мне нужен покой.
Вот оно. Слово, которое заставило что-то внутри Сергея дёрнуться и натянуться до предела. «Посторонние». Он медленно повернул голову в сторону коридора, ведущего к гостевой комнате, где уже вторую неделю обитала Марина, её младшая сестра. Оттуда доносился приглушённый звук работающего телевизора и периодический девичий смех — Марина смотрела какой-то ситком.
— Посторонние? — голос Сергея, всегда ровный и низкий, стал на тон выше, приобретя неприятные, звенящие нотки. — А Марина, значит, не посторонняя? Она вторую неделю живёт в гостевой спальне. Она ест нашу еду. Она пользуется нашей ванной. И я что-то не слышал от тебя ни слова о нарушенном покое.
Он сделал шаг к ней, нарушая выверенную геометрию пространства между ними. Теперь он смотрел на неё сверху вниз, и его лицо перестало быть просящим.
Алина откинулась на спинку стула, ничуть не смутившись. На её губах появилась лёгкая, почти незаметная усмешка. Она смотрела на него с плохо скрываемым превосходством, как на человека, который пытается рассуждать о высшей математике, зная только таблицу умножения.
— Это другое, — произнесла она спокойно.
— Другое? — переспросил он, чувствуя, как внутри закипает глухая, бессильная ярость. — Чем это, позволь узнать, другое? Мой брат — это «посторонний», а твоя сестра — это… что? Часть интерьера?
Он ожидал чего угодно: крика, спора, обвинений. Но Алина лишь качнула головой, словно объясняя очевидную вещь идиоту.
— Марина — моя сестра. Моя. Родня. Этого достаточно.
Сергей молчал, переваривая услышанное. Он смотрел на её уверенное, красивое лицо, на идеальный маникюр, на дорогую домашнюю одежду. Он вдруг увидел всё по-другому: не их общую кухню, а её кухню. Не их квартиру, а её квартиру. И себя в ней — как полезное, но необязательное дополнение. Холодный, тяжёлый шар начал медленно формироваться где-то в районе солнечного сплетения. Он ничего не сказал. Просто развернулся и вышел, оставив её одну в сияющей чистотой кухне, которая внезапно показалась ему абсолютно чужой.
Он не ушёл в другую комнату. Он остановился посреди гостиной, этого выставочного зала благополучия, и медленно обвёл его взглядом. Дорогой диван, на котором его брату не нашлось места. Стеклянный журнальный столик с аккуратно сложенными глянцевыми журналами. Огромный плазменный телевизор на стене. И он, Сергей, посреди всего этого великолепия — ещё один предмет интерьера, функция которого внезапно оказалась под вопросом. Он чувствовал себя чужим телом в этом пространстве, словно его только что принесли и поставили здесь, а ценник снять забыли.
Алина вошла следом за ним. Она не торопилась, двигаясь с грацией хозяйки, которая обходит свои владения. Она остановилась у книжного стеллажа, провела пальцем по корешку какой-то книги и посмотрела на него так, будто он был не её мужем, а нерадивым садовником, который топчет ухоженный газон.
— Я не понимаю, из-за чего ты завёлся, — сказала она, нарушая молчание. Её тон был спокойным, почти отеческим, что бесило ещё больше. — Я объяснила тебе всё предельно ясно. Это временные неудобства.
— Неудобства? — он повернулся к ней, и его лицо было непривычно бледным. — Алина, мы — семья. Или я что-то путаю? Мы муж и жена. Мой брат — это не просто какой-то человек с улицы. Теоретически, он теперь и твой родственник.
Он подошёл к комоду, на котором стояли их свадебные фотографии в серебряных рамках. Он и она. Счастливые, улыбающиеся. Он взял в руки самую большую фотографию, где они вдвоём режут торт.
— Вот это что? Декорация? Мы же договаривались, что будем семьёй. Поддерживать друг друга. Помогать. Или это распространяется только на твою ветвь генеалогического древа?
Его слова повисли в воздухе. Он всё ещё пытался апеллировать к логике, к справедливости, к тому общему, что, как он верил, у них было. Он всё ещё надеялся, что это просто дурное настроение, усталость, женский каприз. Он не хотел верить, что трещина, которую он почувствовал на кухне, была настолько глубокой. Он совершал последнюю, отчаянную попытку достучаться до той Алины, на которой он когда-то женился.
И эта попытка стала его главной ошибкой.
Её лицо изменилось. Маска снисходительного спокойствия треснула, и из-под неё выглянуло холодное, неприкрытое презрение. Его апелляция к «семье» и «справедливости» была воспринята ею не как мольба, а как посягательство. Как бунт на корабле. Как попытка раба заявить о своих правах. Она подошла к нему, взяла из его рук рамку с фотографией и с выверенной точностью поставила её на место.
— Ты задаёшь неправильные вопросы, Серёжа. Ты спрашиваешь «почему», когда нужно просто принять как данность.
— Я не могу это принять! — его голос наконец сорвался. — Объясни мне! Почему твоей сестре можно неделями жить в нашей квартире, а моему родному брату нельзя переночевать на диване?!
Она посмотрела ему прямо в глаза. И в этот момент он перестал быть для неё мужем. Он стал просто оппонентом, которого нужно было раздавить, чтобы утвердить свою неоспоримую власть. Она сделала короткую паузу, давая своим словам набрать вес, а затем произнесла их. Медленно, чётко, вбивая каждое слово, как гвоздь в крышку гроба их брака.
— Да, моя родня может у нас останавливаться, а твоя нет! Почему, спрашиваешь? Да потому что это моя квартира, я на неё горбатилась, а ты тут только в качестве моего мужа, но никак не хозяина! Запомни это, дорогой мой!
Всё. Это был финал. Точка невозврата. Что-то внутри Сергея оборвалось. Горячая, пульсирующая обида, которая клокотала в нём последние полчаса, мгновенно остыла, превратившись в ледяной, идеально гладкий монолит. Он вдруг увидел всё с пугающей ясностью. Это был не спор. Это было оглашение приговора. Она не просто отказала его брату. Она указала ему его место. И это место было где-то рядом с ковриком у входной двери.
Он молчал. Он больше не спорил. Его лицо стало непроницаемым, как у игрока в покер. Он просто смотрел на неё, но видел уже не жену, а чужого, враждебного человека, с которым его по какой-то нелепой ошибке связала жизнь. Алина неверно истолковала его молчание. Она увидела в нём капитуляцию, сломленную волю. На её губах снова появилась та самая тень пренебрежительной усмешки. Она победила. Она поставила его на место.
Сергей медленно кивнул. Не в знак согласия. А в знак того, что он всё понял. Правила игры были объявлены. И он их принял. Он молча развернулся и пошёл в сторону коридора, но не к выходу. Его походка была спокойной и размеренной. В нём больше не было ни гнева, ни обиды. Только холодная, кристально чистая решимость. Война началась, просто Алина об этом ещё не догадывалась.
Алина осталась одна посреди гостиной, в центре своего мира, который она только что с таким успехом отстояла. Она истолковала его молчаливый уход как безоговорочную капитуляцию. Так всегда и бывало. Он мог дуться, мог кипеть, мог даже пытаться спорить, но в конце концов всегда уступал, потому что реальность была на её стороне. Реальность, выраженная в квадратных метрах, дорогом ремонте и праве собственности. Она ощутила прилив почти физического удовлетворения, то самое чувство, когда все вещи встают на свои правильные места. Порядок был восстановлен. Бунт подавлен.
Она прислушалась. Он не пошёл к входной двери, чтобы демонстративно хлопнуть ею. Не закрылся в их спальне. Его шаги были ровными и тихими, он шёл по коридору в сторону гостевой комнаты. Алина слегка улыбнулась. Вероятно, пошёл извиняться перед её сестрой за устроенную сцену. Правильно. Пусть учится вести себя в приличном обществе. Она уже прикидывала в уме, как позже, перед сном, она великодушно простит его, возможно, даже позволит обнять себя. Ей нравилось быть великодушной после победы.
И тут раздался звук.
Тихий, но абсолютно отчётливый, механический щелчок. Звук поворачивающегося в скважине ключа. Он был настолько неуместным в этой квартире, где внутренние двери никогда не запирались, что Алина на мгновение замерла, не понимая его природы. Её мозг отказывался обрабатывать этот сигнал. А затем пришло осознание. Холодное и неприятное. Она стремительно направилась по коридору, её домашние тапочки беззвучно скользили по ламинату. Дверь в гостевую комнату была плотно прикрыта.
— Что за ерунда? — произнесла она вполголоса, скорее для себя, чем для кого-то ещё.
Она взялась за ручку. Ручка не поддалась. Алина дёрнула сильнее, потом ещё раз, уже с силой. Дверь была заперта изнутри. Недоумение на её лице сменилось раздражением. Что за детский сад? Он решил запереться вместе с её сестрой, чтобы пожаловаться на неё?
— Серёжа, немедленно открой! Что ты устроил? Марина, открой дверь!
Она прислушалась. Телевизор внутри затих. Наступила короткая пауза, а затем из-за двери донёсся немного испуганный и растерянный голос её сестры.
— Алин, я не могу… Серёжа попросил закрыться на ключ изнутри. Сказал, что так надо.
— Что значит «надо»?! — Алина начала терять терпение, её голос стал жёстким и требовательным. — Отдай мне ключ!
— Он у меня… Серёжа сказал, что у нас в доме завёлся посторонний, и лучше пока запереться. Алин, что происходит?
Слово «посторонний», произнесённое голосом её сестры, ударило Алину как пощёчина. Это была пощёчина, нанесённая её же собственной рукой. Она отступила от двери на шаг, глядя на гладкое деревянное полотно как на врага. Её идеальный, контролируемый мир дал трещину. Она, хозяйка, стояла перед запертой дверью в своей собственной квартире.
— Сергей! — закричала она, уже не сдерживаясь. — Выйди сейчас же!
Ответа не было. Она услышала его шаги — он отошёл от двери и прислонился к стене в коридоре. Она видела его боковым зрением. Он не кричал, не спорил. Он достал из кармана телефон и что-то неторопливо нажимал на экране. В его позе была оскорбительная расслабленность.
Алина снова забарабанила в дверь, уже не заботясь о том, как это выглядит.
— Марина, я сказала, открой! Это мой дом!
И в этот момент Сергей заговорил. Спокойно, громко и отчётливо, обращаясь не к ней, а к двери.
— Марин, записывай новый пароль от вай-фая. Записываешь? Большая Q, маленькая k, дефис, семь-восемь, дефис, zulu, как буква Z, дефис, november, как буква N, дефис, девять-ноль-ноль. Повторить?
Из-за двери донеслось тихое «поняла».
Сергей убрал телефон в карман и посмотрел на ошеломлённую Алину. На его лице не было ни злости, ни торжества. Только холодная, отстранённая констатация факта.
— Если что-то понадобится, — сказал он так же громко, чтобы было слышно в комнате, — обращайся к ней. Она здесь родственница.
Секунды растягивались в густую, вязкую тишину, нарушаемую лишь едва слышным гудением холодильника из кухни. Алина стояла в коридоре, глядя на спокойное, почти безмятежное лицо мужа. Унижение, которое она испытала у запертой двери, было острым, физическим, как ожог. Это была не просто мелкая месть. Это был точно рассчитанный удар, нанесённый её же оружием, в её же крепости. Её мир, где она была неоспоримым сувереном, только что был захвачен одним единственным щелчком замка и сменой пароля.
Она развернулась и, не говоря ни слова, прошла обратно в гостиную. Она ждала. Она знала, что он придёт. Он не мог не прийти. Этот раунд был за ним, но война ещё не окончена. Сергей вошёл через минуту. Он не сел, а прислонился к дверному косяку, скрестив руки на груди. Его поза выражала полное спокойствие, и именно это спокойствие выводило Алину из себя куда больше, чем любой крик.
— Ты что себе позволяешь? — её голос был низким и сдавленным, в нём вибрировала сталь. — Ты запер мою сестру и сменил пароли в моём доме. Ты сошёл с ума?
— Почему в твоём? — мягко возразил он, и эта мягкость была страшнее угрозы. — Пароль от роутера, который я настраивал. Комната, в которой находится гость. Я лишь проявил заботу о твоей родственнице, как ты и велела. Защитил её от «посторонних». Я ведь и есть тот самый посторонний, верно? Ты сама так сказала.
Он смотрел на неё прямо, без тени страха или вины. Его глаза были холодными и ясными. Он не играл. Он констатировал факты.
— Прекрати этот балаган, — процедила она, делая шаг ему навстречу. — Дай мне новый пароль и скажи Марине, чтобы она открыла дверь. Немедленно.
— Не могу, — просто ответил Сергей. — Я же не хозяин. Хозяин решает, кто и когда получает доступ. Ты — хозяйка. Так что иди и решай этот вопрос с Мариной. Она теперь хранительница ключа и пароля. Твоя родня. Вы должны понимать друг друга лучше.
Это было невыносимо. Она, Алина, должна была теперь унижаться, просить, договариваться с собственной младшей сестрой, чтобы получить доступ к интернету и комнате в своей квартире. Он методично, шаг за шагом, лишал её власти, используя её же собственные декларации. Ярость затопила её.
— Хорошо. Я поняла тебя, — сказала она ледяным тоном. — Ты решил поиграть в войну. Тогда собирай свои вещи и убирайся. Прямо сейчас. К своему брату, которому ты так хотел помочь. Ночуйте хоть на вокзале, мне всё равно.
Она ожидала, что эта угроза, её главный козырь, сработает безотказно. Он был привязан к этому комфорту, к этой жизни. Но Сергей даже не шелохнулся. Он лишь медленно выпрямился, убрав руки от груди.
— Убираться? Зачем? — он посмотрел на неё с неподдельным, холодным любопытством. — Я никуда не пойду. У меня есть ключ от входной двери. Я здесь живу на законных основаниях. Я твой муж. Ты сама определила мою роль — «в качестве мужа, но никак не хозяина». Что ж, я принимаю эту роль.
Он сделал шаг в центр комнаты, теперь они стояли почти вплотную.
— С этого дня я буду просто мужем. Функцией. Я буду приходить, спать на своей половине кровати, пользоваться своей чашкой и тарелкой. Я не буду заводить разговоры. Не буду ничего просить. Не буду ни на что претендовать. Я буду просто жить здесь, как безмолвный сосед, как постоялец в гостинице, у которого долгосрочная аренда. Я стану для тебя таким же посторонним, каким ты выставила моего брата. Ты ведь этого хотела, дорогая моя? Чтобы я запомнил своё место? Я запомнил.
Алина смотрела в его лицо и не узнавала его. Человек, который ещё час назад просил её о чём-то, заискивал, спорил, исчез. На его месте стоял абсолютно чужой мужчина с холодными, мёртвыми глазами. До неё начал доходить весь ужас происходящего. Он не ушёл. Он остался. Он превратил её победу в её вечное наказание.
Она хотела кричать, но не могла издать ни звука. Она получила то, чего добивалась: полный, неоспоримый контроль над своей квартирой. Её крепость выстояла. Но теперь внутри этой крепости, в самом её сердце, навсегда поселился враг. Враг, которого она сама создала и которого невозможно было изгнать. Каждый день она будет просыпаться и видеть его. Каждый вечер она будет ужинать с ним в гробовой тишине. Её квартира, её гордость, её достижение, только что превратилась в её личную тюрьму. И он, её муж, стал её пожизненным тюремщиком. Скандал был окончен. Отношения тоже. А совместная жизнь только начиналась…
