— Мама говорит, мы слишком много тратим на твои хотелки, — уверенно и с каким-то деловым энтузиазмом начал Стас, едва усевшись за кухонный стол. Он с лёгким стуком положил перед собой раскрытый блокнот, исписанный аккуратным, бисерным почерком. — Вот, она всё рассчитала. Если ты перестанешь покупать кофе в кофейне по дороге на работу и обедать в кафе, то мы сможем экономить приличную сумму в месяц. На эти деньги можно будет…
Лена молчала. Она стояла у плиты, помешивая в сковороде золотистый лук с морковью. В кухне пахло уютом, жареными овощами и скорым ужином. Услышав слова мужа, её рука с лопаткой на мгновение замерла в воздухе, а потом медленно опустилась. Она протянула руку к плите и повернула ручку. Шипение овощей на раскалённом масле стихло, сменившись полным, оглушающим отсутствием звука. Это была последняя капля. Не сотая и даже не тысячная — последняя, переполнившая чашу, в которой уже давно плескалась через край холодная, глухая ярость.
Она спокойно развернулась и посмотрела на мужа. Он так и сидел, уткнувшись в блокнот, и с видом победителя водил пальцем по строчкам, написанным рукой Антонины Петровны. Он даже не заметил, что она перестала готовить. Не заметил, как изменился воздух в кухне, став плотным и колючим.
— Стас, — её голос прозвучал ровно и ледяно, без малейшего намёка на эмоции, — а твоя мама не сказала, как нам правильно дышать? Может, по графику? Вдох по чётным, выдох по нечётным?
Он оторвал взгляд от своих записей и непонимающе посмотрел на жену. Сарказм был настолько очевиден, что об него можно было порезаться, но Стас его не почувствовал. Он искренне не понял, в чём проблема.
— При чём тут это? — он нахмурился, словно она сморозила глупость. — Она просто опытная женщина, Лена. Она видит наши ошибки со стороны и хочет помочь. Мы же семья.
В этот момент что-то внутри Лены окончательно сломалось. Та часть её, которая ещё пыталась сглаживать углы, объяснять, договариваться, просто испарилась. Она подошла к холодильнику, на котором висела пара ярких сувенирных магнитов. С точным, выверенным движением она сняла их, отложила на столешницу. Затем вырвала чистый лист из того самого блокнота, что принёс Стас. Взяла ручку, которая лежала рядом. Крупными печатными буквами она написала заголовок: «ГРАФИК». И ниже — два пункта.
Уборка (кухня, ванная, коридор) — СТАС.
Приготовление пищи — ЛЕНА.
Она прикрепила этот листок на самое видное место на дверце холодильника, вернув магниты на место. Затем протянула ручку мужу.
— Что это? — растерянно спросил он, глядя то на листок, то на её непроницаемое лицо.
— Это новые правила, — всё тем же холодным, безжизненным тоном ответила она. — Раз мы живём по правилам твоей мамы, то давай во всём. Я готовлю, ты убираешь. Половина продуктов с тебя, половина с меня. Завтра я куплю второй блокнот, будем вести учёт.
Она сделала паузу, давая ему осознать услышанное. Его лицо вытягивалось, на нём отражалось полное недоумение, переходящее в возмущение.
— Мы больше не муж и жена, Стас. Мы соседи. За советами по быту, экономии и прочим важным вопросам обращайся к Антонине Петровне. Она женщина опытная, она тебе всё рассчитает и подскажет. А ко мне с этим подходить не надо.
Стас проснулся с твёрдой уверенностью, что вчерашний вечер был какой-то дурной шуткой, результатом женской усталости или плохого настроения. Сейчас всё будет как обычно: он умоется, придёт на кухню, а там уже будет ждать завтрак и свежесваренный кофе. Но кухня встретила его стерильной чистотой и тишиной. Лена сидела за столом, уже одетая для работы, и медленно пила кофе из своей любимой чашки. Рядом с ней стояла тарелка с одним единственным бутербродом. Кофейник был пуст, а на плите не было и намёка на кашу или омлет.
— Доброе утро, — бросила она, не отрывая взгляда от телефона.
— И тебе, — пробормотал Стас, растерянно заглядывая в холодильник. Пустота на полках, где обычно стояли контейнеры с едой, резанула по глазам. — А что на завтрак?
— Не знаю, — равнодушно ответила Лена, делая последний глоток. — Я своё съела. Можешь сделать себе бутерброд. Хлеб и сыр на общей полке.
Она встала, сполоснула за собой чашку с тарелкой и поставила их в сушилку. Её движения были спокойными и до ужаса деловыми. Стас смотрел на неё, и до него начало медленно доходить: это не игра.
Вечером ситуация повторилась, но в гораздо более удручающем масштабе. Он вернулся с работы, ожидая привычного запаха ужина, но в квартире пахло только пылью и его собственным раздражением. Лена сидела в гостиной с книгой. На кухне в раковине сиротливо лежала одна вилка и одна тарелка.
— Я есть хочу, — заявил он с порога, пытаясь придать голосу твёрдости.
— Я тоже хотела, поэтому приготовила себе и поела, — ответила она, не отрываясь от чтения.
— И всё? А мне? — его голос начал срываться.
Лена наконец подняла на него глаза. В них не было ни злости, ни обиды — только холодное, отстранённое спокойствие. Она кивнула в сторону холодильника, на котором всё так же висел их новый устав.
— Посмотри на график, Стас. Сегодня не моя очередь готовить. И не моя очередь убирать. В раковине, кстати, твоя утренняя кружка. И крошки на столе тоже твои.
Он прошёл на кухню. Гора грязной посуды, накопившаяся за день, казалась ему Эверестом. Мысль о том, что ему сейчас придётся не просто всё это мыть, а ещё и что-то себе готовить, вызывала приступ бессильной ярости. Он привык, что быт — это фон, нечто само собой разумеющееся. А теперь этот фон исчез, оставив после себя голые, неуютные стены реальности.
— Ты серьёзно будешь продолжать этот цирк? — выдавил он из себя, опираясь на кухонный стол.
— Это не цирк. Это правила, которые мы установили. Вернее, которые ты и твоя мама помогли мне сформулировать. Она же всё рассчитала. Так вот, я тоже рассчитала. Моё время и мои силы — это тоже ресурс. И я больше не собираюсь тратить его впустую.
Разговор был окончен. Не найдя больше аргументов, Стас, голодный и злой, ушёл в спальню и набрал номер матери.
— Мам, она совсем с ума сошла! — зашипел он в трубку. — Представляешь, она не готовит, не убирает! Повесила на холодильник какую-то бумажку, и теперь мы, видите ли, «соседи». Я пришёл домой, а тут пусто, в раковине гора посуды!
На том конце провода раздался уверенный и спокойный голос Антонины Петровны. Она выслушала его сбивчивый рассказ, а потом с металлом в голосе произнесла:
— Сынок, она просто пытается тобой манипулировать. Хочет показать характер. Ты не должен поддаваться. Прояви твёрдость. Мужчина в доме ты или кто? Покажи ей её место. Ни в коем случае не мой посуду и не готовь. Перетерпи. Она побесится и успокоится, когда поймёт, что её капризы не работают.
Следующие несколько дней превратились в молчаливую войну на истощение. Стас, воодушевлённый советом матери, твёрдо решил «перетерпеть». Гора посуды в раковине росла, покрываясь засохшими остатками еды. Пыль на полках, за которые он теперь формально отвечал, становилась всё гуще. Лена же демонстративно поддерживала идеальный порядок на своей половине. Она мыла только свою тарелку, свою чашку и свою кастрюльку. Протирала ту часть стола, где ела. Её личные вещи лежали аккуратной стопкой, в то время как вещи Стаса начинали хаотично расползаться по квартире, создавая островки беспорядка.
Он пытался её провоцировать. Громко вздыхал, глядя на пустую кастрюлю. демонстративно заказывал пиццу и ел её прямо из коробки, оставляя жирные следы на столе. Лена не реагировала. Она надевала наушники и читала книгу или смотрела фильм на ноутбуке, полностью отгородившись от его жалких попыток привлечь внимание. Его раздражение росло с каждым днём, смешиваясь с голодным урчанием в животе и липким ощущением неустроенности.
Развязка наступила в субботу. Резкий, требовательный звонок в дверь нарушил хрупкое утреннее затишье. Лена знала, кто это. Только Антонина Петровна звонила так, словно требовала немедленно открыть, а не просила впустить. Стас, ещё сонный, поплёлся к двери.
— Сыночек! — с порога прогремел бодрый голос свекрови. Она вошла в квартиру как хозяйка, с инспекционным прищуром оглядывая прихожую. — Решила проведать тебя, привезла пирожков. Чувствую, оголодал ты тут совсем.
Её взгляд скользнул по коридору и мгновенно зацепился за то, что она искала. Пройдя на кухню, она с преувеличенным ужасом всплеснула руками.
— Боже мой! Стасик, что это? Это же рассадник микробов! Леночка, ну как же так? Ты же женщина, хозяйка! Квартиру так запустить…
Лена, которая спокойно пила кофе за своим чистым участком стола, медленно поставила чашку. Она посмотрела на свекровь без тени смущения.
— Антонина Петровна, эти вопросы не ко мне, — ровным тоном произнесла она. — За чистоту кухни отвечает Стас. Вот, на графике всё указано. Если у вас есть претензии к качеству уборки, адресуйте их ему.
Антонина Петровна на мгновение опешила от такой наглости. Стас, стоявший рядом, побагровел. Его унизили перед матерью, выставили неряхой и подкаблучником, который не может справиться с собственной женой.
— Лена, прекрати немедленно, — прошипел он. — Прояви хоть какое-то уважение к матери!
И тут плотину прорвало. Лена резко встала, опрокинув стул. Её ледяное спокойствие испарилось, сменившись чистой, незамутнённой яростью, которая копилась неделями.
— Да ты только и делаешь, что бегаешь к своей мамочке за советами! Достал уже! Когда ты уже запомнишь, что у нас своя семья и её мнение тут лишнее?!
— Но, она же моя…
— Уважение? Какое уважение к человеку, который лезет в наш бюджет, в нашу постель, в наши головы?! Ты даже посуду за собой помыть не можешь без её консультации! Хочешь, я скажу, что она тебе посоветовала? «Перетерпеть»! Думал, я не слышала твой вчерашний разговор по телефону?
Стас отшатнулся. Антонина Петровна, видя, что ситуация выходит из-под контроля, сменила тактику и приняла скорбный вид.
— Стасик, не надо, не спорь с ней… Я всё поняла. Я здесь лишняя, мешаю вашему счастью…
— Да! — не дала ей договорить Лена. — Именно так! Мешаете!
— Да как ты смеешь так с матерью разговаривать?! — взвился Стас, окончательно выбирая сторону. — Она для нас всё делает, а ты… Ты просто неблагодарная эгоистка!
Антонина Петровна, удовлетворённо кивнув, добавила последний штрих. Она с трагическим видом прижала руку к сердцу и, глядя исключительно на сына, произнесла:
— Ну, сынок, я пойду. Не буду вам мешать. А ты уж тут… разбирайся.
Она подхватила свою сумку и, не удостоив Лену даже взглядом, прошествовала к выходу. Стас проводил её, закрыл дверь и вернулся на кухню, полный праведного гнева. Он чувствовал себя главой семьи, который наконец-то готов навести порядок. Он остановился напротив Лены, которая замерла посреди кухни, и принял решительную позу.
— Значит так, — начал он жёстко, как ему казалось, по-мужски. — Мне это всё надоело. Либо ты сейчас приходишь в себя, извиняешься передо мной и перед матерью за своё поведение, и мы возвращаемся к нормальной жизни, либо…
Он не договорил. Он хотел пригрозить чем-то, но сам не знал, чем. Угроза повисла в воздухе, нелепая и пустая. Лена смотрела на него долго, изучающе, без крика и без злости. Её ярость, выплеснувшись несколько минут назад, оставила после себя выжженную, холодную пустоту. Она смотрела на его нахмуренные брови, на упрямо сжатые губы, на всю его позу оскорблённого достоинства и видела перед собой не мужа, а чужого, совершенно незнакомого человека. Или, наоборот, впервые увидела его по-настоящему.
Молча, ни слова не говоря, она развернулась и пошла в спальню. Стас, уверенный, что она пошла «остывать» и обдумывать его ультиматум, победоносно усмехнулся. Но через минуту она вернулась, волоча за собой небольшую дорожную сумку. Она раскрыла её прямо на полу в коридоре и снова ушла в спальню.
— Ты что делаешь? — опешил он, следуя за ней. — Что за представления?
Она не ответила. С холодным, отстранённым видом она открыла шкаф и начала методично доставать свои вещи. Не всё подряд, а только самое необходимое. Пара джинсов, несколько свитеров, бельё. Она действовала без суеты, её движения были точными и экономичными, как у хирурга во время операции. Это спокойствие пугало гораздо больше, чем любой крик.
— Лена, я с тобой разговариваю! Ты куда-то собралась? — его голос дрогнул, уверенность начала испаряться. — Прекрати этот цирк!
Она прошла мимо него в ванную и так же спокойно сложила в косметичку зубную щётку, свой шампунь и крем. Он ходил за ней по пятам, как растерянный ребёнок, его мозг отказывался принимать происходящее.
— Свой выбор ты сделал давно, Стас, — вдруг произнесла она, не глядя на него. Голос был ровным и глухим. — Сегодня ты его просто озвучил. Я услышала.
Она застегнула молнию на сумке, взяла с тумбочки ноутбук и папку с документами. Подошла к входной двери, надела куртку и ботинки. Всё это время Стас просто стоял и смотрел, не в силах вымолвить ни слова, не в силах пошевелиться. Его ультиматум, его «мужская твёрдость» рассыпались в прах. Он думал, что ставит точку в споре, а она ставила точку в их жизни.
— Куда ты пойдёшь? Уже вечер! Лена! — наконец выдавил он, когда она взялась за ручку двери.
Она обернулась. В её глазах не было ничего: ни боли, ни сожаления, ни любви. Только усталость.
— Не волнуйся. Не к маме за советом, — сказала она.
Она уже открыла дверь, но вдруг остановилась, словно что-то забыла. Посмотрела на него, потом на холодильник, на котором всё ещё висел её листок.
— Можешь повесить на холодильник новый график, — её голос был абсолютно спокоен. — «Визиты мамы». Только впиши туда себя одного.
Щёлкнул замок.
Стас остался один посреди квартиры. Воздух всё ещё хранил запах духов его матери. На столе стояли остывшие пирожки. В раковине громоздилась гора грязной посуды. На полу валялся опрокинутый стул. Он медленно подошёл к холодильнику и тупо уставился на листок с графиком. Две аккуратные строчки, написанные её рукой, теперь казались эпитафией на могиле его семьи. Он был один. В своей квартире. С правилами своей мамы. И с посудой, которую теперь точно никто, кроме него, не помоет…
