— Ань, я дома! У меня сюрприз, твой любимый чизкейк принёс! — голос Дениса, бодрый и довольный после удачного рабочего дня, прозвучал в прихожей слишком громко.
Он ожидал услышать в ответ шаги из кухни, весёлый возглас, запах готовящегося ужина. Вместо этого его встретила плотная, неестественная тишина. Не просто отсутствие звука, а какая-то оглушающая пустота, будто из квартиры разом высосали весь воздух и жизнь. Даже кот, обычно встречавший его у порога, забился куда-то под диван, и только два зелёных глаза настороженно сверкали из темноты. Денис нахмурился, поставил коробку с тортом на тумбу и прошёл в гостиную.
Аня сидела на краешке дивана, прямая, как аршин проглотила. Руки безвольно лежали на коленях, ладонями вверх, в какой-то почти ритуальной позе. Она смотрела прямо перед собой, но её взгляд был расфокусирован, он проходил не на стене, а сквозь неё, упираясь во что-то, видимое только ей одной. На ней был домашний халат, волосы растрёпаны, но не так, как бывает после сна, а будто их долго и методично теребили. Она не плакала. Её лицо было похоже на застывшую маску, лишённую всяких эмоций.
— Эй, ты чего? — он подошёл и осторожно коснулся её плеча. Она вздрогнула, как от удара тока, но головы не повернула. — Всё в порядке?
— Да, — её голос был тихим и совершенно бесцветным, словно говорил автомат.
— Что-то случилось?
— Нет.
— Ты плохо себя чувствуешь? Голова болит?
— Нормально.
Денис обошёл диван и сел напротив неё, в кресло. Он вглядывался в её лицо, пытаясь прочитать хоть что-то за этой ледяной неподвижностью. Его первоначальная бодрость испарилась, сменившись липким, неприятным холодком в животе. Это было не похоже на обычную ссору или обиду. Когда Аня обижалась, она дула губы, демонстративно гремела посудой на кухне или отвечала колкостями. Это же было что-то другое. Что-то чужеродное и страшное.
Он начал методично перебирать варианты, как следователь, идущий по цепочке улик.
— На работе проблемы? Тебя кто-то обидел?
— Нет.
— Мама звонила? Опять что-то про дачу?
— Нет.
— Может, с подругами поругалась? С Леной?
— Нет.
Каждое её «нет» отсекало очередной путь к разгадке, оставляя его в вакууме. Он смотрел на неё, на её пустые глаза, на мертвенно-спокойные руки, и в его сознании начал вырисовываться единственный человек, способный сотворить такое. Человек, который не устраивал громких скандалов, а действовал как яд замедленного действия, проникая под кожу и отравляя всё изнутри. Его мозг отказывался в это верить, но все остальные варианты были исчерпаны. Он подался вперёд, понизив голос до шёпота.
— Катя приходила?
Впервые за всё время в ней что-то дрогнуло. Почти незаметная судорога пробежала по её телу. Взгляд на секунду сфокусировался, в нём мелькнуло что-то похожее на боль, прежде чем снова угаснуть. Она не ответила, но этого и не требовалось. Это молчание было громче любого подтверждения. Денис откинулся на спинку кресла. Холодок в животе превратился в глыбу льда. Он понял всё. Понял, что произошло не просто неприятное событие, а целенаправленная диверсия. И провёл её самый близкий ему по крови человек.
Он медленно, чтобы не напугать её ещё больше, опустился на колени перед диваном, оказавшись на одном уровне с её лицом. Он взял её холодные, безвольные руки в свои. Они были похожи на руки манекена, не отвечающие на прикосновение. Он не стал их сжимать, просто держал, пытаясь передать хоть толику своего тепла.
— Аня, посмотри на меня, — попросил он тихо, но настойчиво. — Пожалуйста. Просто расскажи. Что она наговорила? Мне нужно знать.
Она медленно перевела на него свой пустой взгляд. Казалось, ей стоило огромных усилий сфокусироваться на его лице. Её губы шевельнулись, и она заговорила. Голос был ровным, механическим, словно она читала чужой, дурной текст, который выучила наизусть.
— Она пришла с тортом. Сказала, просто мимо проезжала. Спросила, как у нас дела. Я сказала, что всё хорошо. А она так улыбнулась, знаешь, сочувствующе… И сказала, что рада, что я так думаю. Потому что она не может больше смотреть, как ты мучаешься.
Денис почувствовал, как кровь отхлынула от его лица. Он продолжал неподвижно смотреть на жену, не давая ни одному мускулу дрогнуть, чтобы не сбить её, не спугнуть это вымученное признание.
— Она сказала, что ты виделся с той брюнеткой из старого офиса. С Ириной. На прошлой неделе, когда ездил якобы на встречу с поставщиком. Сказала, что ты сам ей рассказал. Поделился как с сестрой. Что у вас с ней… давняя симпатия. И что ты просто не знаешь, как мне об этом сказать, чтобы не ранить.
Аня говорила это так, будто перечисляла список покупок. Эта отстранённость была страшнее любых слёз. Она просто ретранслировала яд, который в неё влили.
— Потом она спросила, почему я так мало готовлю. Сказала, ты постоянно жалуешься друзьям, что дома одна яичница да пельмени, и тебе приходится обедать в столовой, как холостяку. Что тебе не хватает домашнего уюта. Она сказала это так, между делом, пока чай пила. Будто даёт дружеский совет.
Денис почувствовал, как в груди что-то сжалось в тугой, ледяной комок. Он видел эту картину так ясно, будто сам сидел рядом: его сестра, с её хищной, участливой улыбкой, и его жена, медленно превращающаяся в камень под градом этих «дружеских советов».
— А потом… она сказала, что ты считаешь наш брак ошибкой. Что ты поторопился. Что ты говорил ей, будто я… изменилась после свадьбы. Стала скучной. Что тебе со мной не о чем говорить. Что ты ждёшь подходящего момента, чтобы всё закончить.
Она замолчала. Рассказ был окончен. Она не смотрела на него, её взгляд снова ушёл куда-то в пустоту. Она выгрузила из себя весь этот мусор, и теперь внутри неё, казалось, не осталось ничего.
Денис медленно отпустил её руки. Он поднялся с колен. Движения его были точными и выверенными, в них не было ни суеты, ни гнева. Был только холод. Он чувствовал не ярость, которая обжигает, а ту белую, арктическую ярость, от которой замерзает кровь. Это было не просто оскорбление. Это было покушение. Продуманное, хладнокровное покушение на самое дорогое, что у него было. Каждое слово Кати было не случайностью, а выстрелом, нацеленным в самую уязвимую точку.
Он не стал говорить Ане, что всё это ложь. Слова сейчас были бессильны. Они бы прозвучали жалко и неубедительно на фоне той разрушительной работы, которую проделала его сестра. Он молча достал из кармана телефон. Его пальцы не дрожали, когда он открывал список контактов и находил имя «Катя». Он нажал на вызов. В трубке раздались гудки, и почти сразу послышался её бодрый, самодовольный голос.
Денис не дал ей сказать ни слова.
— Приезжай. Разговор есть.
Он сбросил вызов, не дожидаясь ответа. Это был не вопрос и не просьба. Это был вызов на поле боя, которое она сама выбрала. И он шёл на эту войну.
Катя приехала через сорок минут. Этого времени Денису хватило, чтобы подготовить сцену. Он не метался по квартире, не пил валерьянку. Он действовал с холодной, хирургической точностью. Он взял Аню под локоть, и она, податливая, как кукла, позволила перевести себя с дивана в глубокое кресло, стоявшее в углу комнаты. Теперь она была не просто жертвой, а безмолвным зрителем. Присяжным заседателем на суде, о котором ещё никто не объявил. Затем он налил себе стакан холодной воды и сел на диван напротив кресла, спиной к входной двери. Он ждал.
Звонок в дверь прозвучал резко и требовательно. Денис не вздрогнул. Он допил воду, поставил стакан на столик и только потом медленно поднялся. Он шёл к двери не спеша, с выверенной, почти ленивой походкой хищника, который знает, что добыча уже в ловушке.
Он открыл дверь. На пороге стояла Катя. На её лице была идеально отрепетированная маска сочувствия и тревоги, но в глубине глаз плясали торжествующие огоньки. Она уже видела картину: рыдающая Аня, растерянный брат, который бросится к ней за советом, и она, мудрая и великодушная, будет собирать осколки их брака, незаметно подталкивая его к единственно «правильному» решению.
— Денис, что случилось? Ты так позвонил, я испугалась! — её голос был полон фальшивой заботы. Она шагнула в квартиру, готовая играть свою роль.
Но её заготовленный сценарий начал рушиться с первой секунды. Денис молча отступил в сторону, пропуская её. В квартире стояла всё та же могильная тишина. Никаких следов скандала. Никаких заплаканных глаз. И тут она увидела Аню. Застывшую в кресле, с пустым взглядом, устремлённым в никуда. Живое, немое доказательство её работы. На долю секунды на лице Кати мелькнуло чистое, неприкрытое удовлетворение, но она тут же спрятала его под маской испуга.
— Боже мой, Анечка! Что с тобой? Денис, что ты с ней сделал?
Денис медленно закрыл входную дверь, отрезая ей путь к отступлению. Он повернулся к ней. Его лицо было абсолютно спокойным, и это спокойствие пугало гораздо больше, чем крик. Он не стал отвечать на её вопрос. Он задал свой.
— Зачем ТЫ это сделала?
Его голос был тихим, почти будничным, но в этой тишине звенела сталь. Катя на мгновение опешила. Она ожидала чего угодно: обвинений, истерики, взаимных упрёков. Но этот холодный, прямой вопрос выбил её из колеи.
— О чём ты говоришь? Я не понимаю… Я пришла, а она уже была такая. Я пыталась её успокоить, поговорить…
Она начала юлить, её слова текли легко и привычно. Это была её стихия — ложь, обёрнутая в заботу.
— Я же вижу, что у вас не всё гладко. Я просто хотела помочь, как сестра. Может, тебе стоит быть с ней повнимательнее? Женщины, они же такие ранимые…
Она говорила, а Денис молчал. Он не перебивал, не возражал. Он просто смотрел на неё. Прямо в глаза. И под этим немигающим взглядом её уверенность начала испаряться. Её заготовленные фразы звучали всё более фальшиво и жалко. Она переводила взгляд с его каменного лица на застывшую фигуру Ани, и атмосфера в комнате становилась густой, удушливой.
— Я ведь за тебя волнуюсь, братик, — она сделала последнюю, отчаянную попытку вернуть себе контроль над ситуацией. — Я просто хочу, чтобы ты был счастлив. И если для этого нужно посмотреть правде в глаза, даже если она неприятная… Я сказала ей только то, что могло бы помочь вам разобраться в себе.
Денис чуть заметно усмехнулся краешком рта. Он позволил ей выговориться до конца, до последней лживой фразы. Он дал ей возможность полностью запутаться в паутине собственного вранья. И когда она, наконец, замолчала, исчерпав весь свой репертуар, он сделал один шаг ей навстречу. Воздух в комнате натянулся, как струна. Он просто ждал, когда она закончит свой монолог, чтобы начать свой приговор.Катя замолчала, и в этой тишине её последняя фраза о «помощи» повисла в воздухе, как уродливый, ядовитый пузырь. Денис смотрел на неё, и его спокойствие начало трескаться, как тонкий лёд под огромной тяжестью. Но вместо огня наружу прорвался арктический холод.
— Помочь? — переспросил он так тихо, что Кате пришлось напрячься, чтобы расслышать. Он сделал ещё один медленный шаг вперёд. Теперь их разделяло не больше метра. — Ты пришла в мой дом, пока меня не было. Ты села на этот диван, пила чай из моей чашки и методично, слово за словом, вбивала в голову моей жене ложь. Ты лгала про Ирину, которую я не видел с тех пор, как уволился с той работы. Ты лгала про мои жалобы друзьям, которых у тебя даже нет в общих знакомых. Ты лгала про то, что наш брак — ошибка. И ты называешь эту спланированную, грязную диверсию помощью?
Его голос начал набирать силу. Он не кричал, он повышал его так, что каждое слово било, как удар хлыста. Катя инстинктивно отступила на шаг, уперевшись спиной в стену. Её лицо потеряло остатки самодовольства, на нём проступил животный страх.
— Я… я думала… я слышала…
— Ты ничего не слышала! Ты выдумала! Ты придумала самый отвратительный сценарий, какой только мог породить твой завистливый мозг, и пришла сюда, чтобы воплотить его в жизнь!
И тут лёд треснул окончательно. Он взорвался. Его голос заполнил всю квартиру, ударяя в стены, заставляя дрожать воздух. Фигура Ани в кресле оставалась неподвижной, но казалось, даже она вздрогнула от этой волны ярости.
— Да ты же специально моей жене всё это наговорила, чтобы она от меня ушла, Катя! Ты же моя сестра! Ты должна радоваться, что у меня всё хорошо! Но нет! Ты только завидуешь чужому счастью!
Он ткнул пальцем в её сторону, и она вжалась в стену ещё сильнее. Крик оборвался так же внезапно, как и начался. Денис выдохнул, и его голос снова стал спокойным, но теперь это было спокойствие палача, выносящего приговор.
— Пять. Пять разводов, Катя. Ты никогда не задумывалась, почему? Не потому, что все мужчины вокруг козлы. А потому, что никто не может выдержать тебя. Никто не может жить в этом вечном болоте из твоих истерик, твоей желчи, твоего неумения радоваться чему-то, кроме чужих неудач. Ты не можешь построить своё, поэтому ты с наслаждением ломаешь чужое. Ты приходишь на чужой праздник только для того, чтобы плюнуть в торт.
Он говорил ровно, безжалостно препарируя её натуру. Каждое слово было правдой, и от этого оно было ещё более жестоким. Он видел, как её лицо искажается, как она открывает рот, чтобы что-то сказать, но не находит слов. Он не дал ей этой возможности.
— Посмотри на неё, — он кивнул в сторону кресла, где сидела Аня. — Это твоя работа. Ты пришла сюда и убила часть её души. Не криком, не скандалом, а тихим, ядовитым шёпотом. Просто потому, что не могла вынести, что кто-то рядом с тобой может быть счастлив.
Он подошёл к входной двери и открыл её настежь, впуская в квартиру холодный воздух с лестничной клетки.
— Уходи.
Катя смотрела на него, её глаза наполнились не раскаянием, а злой, бессильной обидой. Она, видимо, ждала, что он сейчас смягчится, что это просто вспышка гнева. Но в его глазах не было ничего, кроме пустоты. Он уже всё решил.
— Чтобы ноги твоей в моём доме больше не было, — произнёс он отчётливо, чеканя каждое слово. Он посмотрел ей прямо в глаза и закончил уже совсем тихо, но так, что эти слова прозвучали как окончательный вердикт: — Ты мне не сестра.
Он не стал дожидаться, пока она выйдет. Он просто взял дверь и медленно, без хлопка, закрыл её. Щелчок замка прозвучал в оглушительной тишине квартиры громко и окончательно, отрезая её от его жизни навсегда…
