Каждое утро Врубель ужасался, глядя на свою картину. Утром редкие посетители выставочного зала с удивлением могли наблюдать, как художник, взгромоздившись на подставную лестницу, вооружившись кисточками, мастихином и палитрой, переписывает свою картину.
Каждый день «Демон поверженный» становился иным. И утром следующего дня все начиналось вновь. Врубель сходил с ума.
Потом окажется, что золотые краски, которые художник подмешивал в палитру, особенно сияли в свете электрической лампы, направленной в центр полотна в мастерской художника, а на стене в галерее «правильный» свет появлялся только к полудню.
Это сводило с ума и требовательный Врубель вновь и вновь накладывал мазки.
«Михаил Александрович, несмотря на то, что картина была уже выставлена, каждый день с раннего утра переписывал ее, и я с ужасом видела каждый день перемену. Были дни, что «Демон» был очень страшен, и потом опять появлялись в выражении лица Демона глубокая грусть и новая красота…
Вообще, несмотря на болезнь, способность к творчеству не покидала Врубеля, даже как будто росла, но жить с ним уже делалось невыносимо» — вспоминала потом сестра жены художника.
Более десяти лет тема Демона преследовала Врубеля. Его первый «Демон сидящий» был окончен в 1890 году, но подготовительная работа начиналась гораздо раньше. Сотни рисунков и набросков рождались до и после.
Написав «Демона сидящего», художник продолжает его историю в серии рисунков к поэме Лермонтова «Тамара и демон» в собственных фантастических историях. Демон преследует его, а Врубель пытается уловить и выразить это наваждение.
В 1899 году он заканчивает «Демона летящего», а в 1902 году пишет «Демона поверженного». Только повержен уже он сам, точнее его рассудок.
Почти одновременно с выставкой, когда Врубель день за днем переписывает свою работу, у него особенно ярко проявляются симптомы психического расстройства.
Ему слышались голоса, пел хор, ангелы, он рассказывал, что расписывает стены Ватикана вместе с Рафаэлем и Микеланджело. Называл себя то Христом, то Пушкиным, то объявлял, что будет избран московским генерал-губернатором.
Психиатр Михаил Бехтерев, обследовавший Врубеля, объявил, что это тяжелое поражение нервной системы.
В частной психиатрической клинике удивлялись, ведь их пациент совершенно не походил на больного, он требовал бумагу и карандаши (карандаши не давали), рисовал углем, делал портреты персонала и посетителей и вел беседы совершенно осознанные.
Только иногда в него словно вселялся демон и наступало невероятное нервное возбуждении. Михаил Александрович в такие моменты крушил все вокруг, рвал на себе одежду.
Пол года проведет Врубель в психиатрических клиниках, а потом вернется домой к своему творчеству. Он напишет еще немало удивительного.
После похорон маленького сына случится новое помешательство. Теперь художник уже не говорил о себе как о великом творце, а был совершенно подавлен и мечтал покончить с собой.
В клинике в Риге Врубель пишет «Шестикрылого Серафима», в котором смешались черты его Демона и любимой жены. После перевода в Москву кажется, что совсем приходит в себя.
Его диагноз – маниакально депрессивный синдром. С Врубелем работает лучший врач того времени, работавший с душевнобольными, Федор Арсеньевич Усольцев.
Врубель очень изменился за годы болезни. Приступы приходили и отступали, но он продолжал творить.
«Я ужаснулся, увидя Врубеля. Это был хилый, больной человек, в грязной измятой рубашке. У него было красноватое лицо; глаза — как у хищной птицы; торчащие волосы вместо бороды. Первое впечатление: сумасшедший!» – писал художник Валерий Брюсов, работавший над портретом Михаила Александровича в 1905 году.
Врубель скончался в 1910 году. Последние годы он жил в своем мире, полном видений и галлюцинаций, которые переносил на бумагу и холст, уже будучи совершенно слепым. Он творил руками на ощупь, ваял из глины и безумно сердился сам на себя. Он сам был будто поверженный демон, уставший жить.
Перед могилой художника поэт Александр Блок произнес: «Он оставил нам своих Демонов, как заклинателей против лилового зла, против ночи.
Перед тем, что Врубель и ему подобные приоткрывают человечеству раз в столетие, я умею лишь трепетать. Тех миров, которые видели они, мы не видим».
