— Я поговорил со своими. Они помогут с рестораном.
Голос Вадима звучал так, будто он зачитывал список покупок — ровно, безэмоционально и с лёгкой ноткой самодовольства. Он небрежно помешивал остывающий капучино, рисуя ложечкой на молочной пене бессмысленные круги. Они сидели в угловом зале модного кафе, утопая в мягких велюровых креслах цвета пыльной розы. Приглушённый свет, тихий лаунж и тонкий аромат свежей выпечки создавали идеальную атмосферу для обсуждения чего-то приятного, вроде предстоящей свадьбы. Кристина как раз отломила кусочек миндального круассана; его хруст показался ей оглушительным в этой обволакивающей тишине.
— Это очень щедро с их стороны, — кивнула она, про себя отмечая, что «помогут с рестораном» — это довольно расплывчатая формулировка. Помогут выбрать? Помогут оплатить половину? Или просто дадут ценный совет?
— Да, они у меня понимают, что к чему, — продолжил Вадим, откладывая ложку. Он отхлебнул кофе и поморщился — остыл. — А с твоих, значит, квартира. Я тут прикинул, двушка в новом доме будет в самый раз. Чтобы кухня-гостиная нормальная была и спальня отдельно. Ну и район, конечно, приличный, не на окраине где-нибудь.
Кристина замерла. Крошки круассана на её пальцах вдруг стали липкими и неприятными. Она медленно подняла на Вадима взгляд, пытаясь понять, ослышалась ли она. Но нет, он смотрел на неё совершенно серьёзно, даже с неким вызовом, будто ждал подтверждения давно решённого вопроса. Его лицо, обычно такое привлекательное, сейчас казалось плоским, как бухгалтерская книга.
— Повтори, что ты сказал? — её голос прозвучал тихо, но в нём появилась твёрдость, которой Вадим, поглощённый своими расчётами, не придал значения.
— Говорю, с твоих родителей квартира, — повторил он с лёгким раздражением, словно она была непонятливой ученицей. — Ну а с кого ещё? Они у тебя люди обеспеченные, ты дочка единственная. Это же очевидно, что они должны обеспечить нам старт. Мои, при всём желании, такой подарок не потянут. Всё по-честному.
Он произнёс это «по-честному» с такой непоколебимой уверенностью в собственной правоте, что Кристина почувствовала, как внутри неё что-то обрывается. Нежность, предвкушение, радость — всё это ссыпалось куда-то вниз, оставив после себя холодную, звенящую пустоту. Он не просто предлагал. Он выставлял счёт её родителям. Счёт за то, что она выходит замуж за его драгоценную персону.
Она молча взяла салфетку и тщательно вытерла пальцы. Затем откинулась на спинку кресла, скрестив руки на груди, и посмотрела на него в упор. На её губах заиграла ледяная, совершенно не весёлая улыбка.
— Знаешь, Вадим, а ведь ты прав. Твоя логика безупречна. Просто железобетонная. И у меня как раз родилось ответное, не менее логичное предложение.
Он напрягся, почувствовав перемену в её тоне.
— Какое ещё предложение?
— А вот такое.
Она сделала многозначительную паузу и продолжила:
— Если мои родители купят нам квартиру, то твои пусть покупают нам дачу и машину! Понял меня? А то, смотрите-ка, умные какие все!
— Кристин, ты нормальная вообще?
— Дачу, чтобы с хорошим домом, баней и участком не меньше десяти соток. И машину, разумеется, новую, из салона. И не классом ниже моей, а то мне будет некомфортно. Это ведь тоже всё по-честному, правда? Обеспечить молодым достойный уровень жизни. — продолжила она, не слушая его возражения.
Лицо Вадима пошло багровыми пятнами.
— Ты что несёшь? Ты торгуешься со мной? Какая дача, какая машина?!
— А та самая! — отрезала она, и её глаза потемнели. — Ты первый начал эту торговлю, Вадим. Ты сидишь тут и цинично калькулируешь, что и сколько должны тебе мои родители. Так что будь готов к встречному прайсу. Только я, кажется, совершила ошибку. Я думала, что выхожу замуж за любимого мужчину, а оказалось — за мелкого счетовода с непомерными амбициями. Так что, знаешь что? Свадьбы не будет. Можешь продолжать свои расчёты в одиночестве. Ищи другую дурочку, которую можно будет развести на квадратные метры.
Она встала, резким движением достала из сумочки кошелёк, вытащила купюру и положила её на стол рядом со своей нетронутой чашкой. И, не оборачиваясь, пошла к выходу, оставляя его одного с его «честными» расчётами и двумя остывшими чашками кофе.
Вадим вылетел из кафе, словно ошпаренный. Он не помнил, как дошёл до парковки, как завёл машину. Холодный воздух ноябрьского вечера не остудил его пылающее лицо, а лишь сделал его багровый оттенок ещё более заметным в свете уличных фонарей. Он вцепился в руль с такой силой, что костяшки пальцев побелели. В голове билась одна-единственная мысль, унизительная и яростная: его посчитали. Не просто отказали, а взяли его же логику, его же «честные» расчёты и вывернули их наизнанку, выставив его на посмешище. Она не плакала, не умоляла, не закатывала истерику. Она ударила его его же оружием — холодным, циничным расчётом. И это было невыносимо.
Он ехал не домой, в свою съёмную холостяцкую берлогу, которую до сих пор снимал, хотя и съехался уже со своей невестой. Он ехал туда, где его всегда понимали, где его правота никогда не ставилась под сомнение. К маме. Двор сталинского дома встретил его привычным покоем. Он припарковался и, не глуша мотор, несколько минут сидел в машине, глядя на свет в окне на третьем этаже. Там был его тыл. Его штаб.
Дверь в квартиру матери, Аллы Борисовны, он открыл своим ключом. В нос ударил знакомый с детства запах — смесь дорогого паркета, мастики и чего-то неуловимо цветочного от маминых духов. Алла Борисовна вышла ему навстречу из гостиной. Высокая, статная женщина, она была облачена в тёмно-синий шёлковый халат, который выглядел дороже и солиднее, чем деловой костюм иного мужчины.
— Что-то случилось? — спросила она, окинув его быстрым, оценивающим взглядом. Она была не из тех матерей, что бросаются с объятиями и причитаниями. Её забота проявлялась в анализе и выработке стратегии.
— Мам, всё отменяется, — бросил он, проходя на кухню и открывая холодильник в поисках бутылки с водой. Его голос был хриплым от сдерживаемой злости.
Алла Борисовна проследовала за ним, её шёлковый халат бесшумно скользил по паркету. Она села за массивный дубовый стол и сложила на столешнице свои ухоженные руки с идеальным маникюром.
— Рассказывай. Только без эмоций. Факты.
И Вадим рассказал. Разумеется, в своей редакции. Он опустил тот факт, что начал разговор с прямого требования. В его версии, он лишь «тактично обозначил финансовые ожидания», «предложил логичную схему распределения вложений». А вот Кристина… В его пересказе она предстала алчной, неуравновешенной особой, которая не просто отказалась, а устроила унизительное представление.
— …она начала откровенно издеваться! — кипел он, расхаживая по просторной кухне. — Заявила, что раз её родители покупают квартиру, то вы с отцом должны купить ей дачу и машину! Представляешь? Сказала, что не хочет пересаживаться на что-то позорное после своей иномарки. Назвала нас… — он запнулся, подбирая слова, — ну, в общем, дала понять, что мы люди второго сорта, которые только и умеют, что сидеть на шее у более успешных.
Алла Борисовна слушала молча, её лицо оставалось бесстрастным. Только пальцы чуть сильнее сжались, и в глазах появился холодный металлический блеск. Она дождалась, пока Вадим выдохнется, и только тогда произнесла, чеканя каждое слово:
— Значит, она считает, что если у её отца какой-то там строительный бизнес, то она может смотреть на нас свысока? Что мы, семья инженеров, люди с родословной, должны выслушивать такое от этой… выскочки?
Её слова были как бальзам на его уязвлённое самолюбие. Он был не просто обижен — он был оскорблён в своих лучших чувствах, в своём праве на достойную жизнь.
— Вот именно! — с готовностью подхватил он. — Я ей слово, она мне десять. Никакого уважения ни ко мне, ни к нашей семье.
Алла Борисовна поднялась. Вся её фигура выражала холодную, собранную ярость. Не истеричную, а деловую, направленную на решение проблемы.
— Это так оставлять нельзя. Это не просто отказ. Это плевок в нашу сторону. Мы сейчас же едем к ней.
Вадим на секунду опешил.
— Зачем? Она же ясно сказала…
— Она сказала то, что ей взбрело в голову в припадке гордыни, — отрезала мать. — А мы поедем и спокойно, по-взрослому, объясним ей, что такое семья, что такое обязанности и почему её поведение недопустимо. И её родителям тоже стоит об этом задуматься. Нужно поставить её на место, пока она не решила, что ей всё позволено. Иди переоденься. Не поедем же мы к ним как просители.
Дверной звонок прозвучал не настойчиво, а коротко и уверенно, как сигнал. Кристина не вздрогнула. Она сидела в кресле в гостиной, уже переодевшись в домашние джинсы и кашемировый свитер, и медленно пила горячий чай с бергамотом. Она ждала этого звонка. Послевкусие от разговора в кафе было не горьким, а холодным и ясным, как воздух после грозы. Всё встало на свои места. Она не ошиблась в человеке, она просто слишком поздно сняла очки, сквозь которые хотела видеть его другим.
Она открыла дверь без малейшего промедления. На пороге стояли они — Вадим и его мать, Алла Борисовна. Он — в расстёгнутом пальто, с лицом, всё ещё носящим следы праведного гнева. Она — как всегда безупречна, в строгом кашемировом пальто, из-под которого виднелся воротник дорогой блузки. Её взгляд скользнул по Кристине, затем по прихожей, оценивая и вынося вердикт. Это был взгляд не гостя, а ревизора.
— Проходите, раз уж приехали, — сказала Кристина ровным тоном, отступая вглубь квартиры. Она не предложила им снять верхнюю одежду.
Они прошли в гостиную, неся с собой холод улицы и напряжение. Алла Борисовна не села. Она остановилась посреди комнаты, приняв позу судьи. Вадим встал чуть позади и сбоку, как адъютант при генерале.
— Кристина, я думаю, нам нужно серьёзно поговорить, — начала Алла Борисовна. Её голос был глубоким и размеренным, голос человека, привыкшего, что его слушают и ему подчиняются. — Твоё поведение сегодня было, мягко говоря, недопустимым. Ты унизила моего сына и показала полное неуважение к нашей семье.
— Я всего лишь применила его же логику, Алла Борисовна, — спокойно ответила Кристина, садясь обратно в своё кресло. Она была хозяйкой на своей территории. — Вадим посчитал, что моя семья ему что-то должна. Я просто составила встречную смету. Это называется бизнес.
— Семья — это не бизнес! — вскипел Вадим, делая шаг вперёд. — Я тебе говорил о поддержке, о старте, а ты… Ты всё перевернула, всё опошлила!
— Дорогой, не кипятись, — остановила его мать лёгким движением руки, не глядя на него. Всё её внимание было сосредоточено на Кристине. — Девочка просто запуталась. Она не понимает, что есть традиции, есть определённый порядок вещей. Более обеспеченная сторона всегда помогает молодой паре встать на ноги. Твои родители, Кристина, должны быть счастливы, что их дочь выходит в хорошую, интеллигентную семью.
Кристина усмехнулась. Негромко, но так, что эта усмешка повисла в воздухе.
— Одну минуту, — сказала она и, не обращая внимания на их недоуменные взгляды, достала из кармана джинсов телефон. Она набрала номер отца.
— Пап, привет. Ты не занят? — её голос был совершенно будничным. — Тут ко мне в гости пришли Вадим с мамой. Вопрос с квартирой решают. Приезжайте, пожалуйста, с мамой. А то я без вас в таких сложных финансовых схемах не разберусь. Да, прямо сейчас. Жду.
Она отключила вызов и положила телефон на столик рядом с чашкой. Лицо Аллы Борисовны превратилось в ледяную маску. Она поняла, что ситуация выходит из-под её контроля.
Её родители приехали через пятнадцать минут. Отец, Игорь Николаевич, крупный, спокойный мужчина с внимательными глазами, и мать, Елена, элегантная, чуть полноватая женщина с твёрдым взглядом. Они вошли в квартиру без суеты, молча кивнув Вадиму и его матери. Атмосфера в комнате сгустилась до предела. Теперь это была не воспитательная беседа, а столкновение двух кланов.
— Добрый вечер, — первым нарушил молчание Игорь Николаевич, обводя взглядом незваных гостей. — Кристина сказала, у вас возникли какие-то вопросы финансового характера? Давайте проясним.
Алла Борисовна выпрямилась, принимая вызов.
— Вопрос не финансовый, а этический, Игорь Николаевич. Мы с вашим будущим зятем считаем, что родители невесты, имея такую возможность, должны обеспечить молодых отдельным жильём. Это нормальная практика.
— Проблема в том, — перебил её Вадим, обращаясь напрямую к отцу Кристины, — что ваша дочь не понимает элементарных вещей! Она устроила скандал на ровном месте!
Игорь Николаевич перевёл взгляд на Кристину. Она смотрела на него спокойно, без тени страха.
— Пап, всё просто. Я им уже предложила встречный, абсолютно справедливый вариант, — отчётливо произнесла она, и её голос наполнился сталью. — Если вы покупаете нам квартиру, то его родители пусть покупают нам дачу и машину! Логично же?
Фраза Кристины, произнесённая с холодной отчётливостью, упала в центр комнаты, как кусок сухого льда, и тишина, последовавшая за ней, была обжигающей. Алла Борисовна на мгновение застыла, её лицо, до этого выражавшее лишь высокомерную уверенность, дрогнуло. Она бросила на сына быстрый, яростный взгляд — его неуклюжий план провалился, втянув её в прямое, унизительное столкновение, которого она так хотела избежать. Вадим, в свою очередь, открыл рот, чтобы что-то возразить, но смог лишь беспомощно посмотреть то на отца Кристины, то на свою мать, ища поддержки, но не находя её.
Первой молчание нарушила мать Кристины, Елена. Она сделала шаг вперёд, и её спокойный, тихий голос прозвучал в напряжённой атмосфере громче любого крика.
— Алла Борисовна, я правильно понимаю, что вы пришли в наш дом, чтобы торговаться за нашу дочь? Назначать ей цену в квадратных метрах? Мне просто для себя хочется уяснить уровень… дискуссии.
— Это не торг, это вопрос традиций и справедливости! — выпрямилась Алла Борисовна, возвращая себе самообладание. — Мой сын предлагает вашей дочери своё имя, своё будущее!
И тут заговорил отец Кристины. Игорь Николаевич, который до этого момента стоял, скрестив руки на груди, и молча наблюдал, сделал несколько шагов к Вадиму. Он смотрел не на Аллу Борисовну, а прямо в глаза её сыну, и в его взгляде не было гнева — только холодное, препарирующее любопытство.
— Хорошо, Вадим. Я понял, — сказал он неожиданно спокойным, почти деловым тоном. — Ты хочешь старта. Тебе нужны деньги. Давай отбросим всю эту шелуху про дачи, машины и квартиры. Давай поговорим прямо. Я дам тебе деньги. Не на квартиру. Тебе лично.
Вадим опешил. Он моргнул, не веря своим ушам. Рядом с ним напряглась Алла Борисовна.
— Что вы имеете в виду? — сдавленно спросил он.
— То, что слышишь. Сумму, эквивалентную стоимости хорошей двухкомнатной квартиры в новом доме. Наличными. Но за это ты кое-что сделаешь, — Игорь Николаевич сделал паузу, давая своим словам впитаться в воздух комнаты. — Ты просто сейчас, здесь, при всех, скажешь одну простую фразу: «Я женюсь на Кристине, потому что мне нужны деньги её семьи». И всё. Деньги твои. Считай это… бонусом за честность.
Наступила абсолютная тишина. Вадим стоял, как громом поражённый, его лицо стало мертвенно-бледным. Это было не предложение, это была публичная экзекуция. Ему предлагали обменять последнее, что у него оставалось — иллюзию собственного достоинства — на то, чего он так жаждал.
— Да как вы смеете! — первой опомнилась Алла Борисовна, её голос сорвался на визг. — Вы оскорбляете моего сына! Вы оскорбляете нашу семью! Мы не нуждаемся в ваших подачках!
Но тут вперёд вышла Кристина. Она подошла и встала рядом с отцом, глядя на Вадима с холодным, почти научным интересом.
— Пап, не надо ему ничего предлагать. Он не стоит этих денег. К тому же, он и так уже сидит на содержании. У мамы.
Слова упали в тишину, и на этот раз эффект был сокрушительным. Вадим дёрнулся, как от удара, и посмотрел на Кристину с ужасом. Алла Борисовна застыла с полуоткрытым ртом, её лицо исказилось.
— Что ты такое говоришь, девочка? — прошипела она.
— Я говорю правду, Алла Борисовна, — продолжила Кристина, её голос был безжалостен. — Тот самый кредит за машину, о котором Вадим говорил, помните? Что отец его ещё не выплатил? Так вот, его платите вы. Со своей карты. Каждый месяц. Я видела смс-уведомления из банка на его телефоне, когда он однажды попросил меня помочь ему что-то там в приложении найти. И не только за машину. Его карманные расходы, его походы по барам с друзьями — это тоже всё вы. Он не просто хочет старта. Он в принципе не способен существовать без ваших денег.
Это был конец. Не спор, не скандал — аннигиляция. Весь образ «хорошей, интеллигентной семьи», вся риторика о «достоинстве» и «будущем» рассыпалась в прах, обнажив неприглядную правду о взрослом мужчине, живущем на содержании у матери и при этом пытающемся выставить счёт семье своей невесты. Алла Борисовна смотрела на Кристину, потом на своего сына, который стоял, съёжившись, и молчал, потому что сказать было нечего. Его унижение было полным и окончательным.
Игорь Николаевич молча подошёл к входной двери и открыл её настежь.
— Вон отсюда, — сказал он тихо, но так, что это прозвучало как приговор. — Оба. Шмотки свои, прихлебай, потом отсюда заберёшь. Моя дочь их сложит именно там, где им и место: на лестничной площадке.
Алла Борисовна, не сказав больше ни слова, с лицом, превратившимся в серую маску, схватила своего сына за рукав и практически выволокла его из квартиры. Дверь за ними захлопнулась. В комнате остались стоять трое. Никто не улыбался. Не было ни радости победы, ни облегчения. Была только холодная пустота на месте того, что когда-то было любовью и надеждой. Операция по удалению опухоли прошла успешно. Без наркоза…
