Картина вышла на экраны в 1968 году и вызвала жаркие споры среди зрителей. И среди старшеклассников, и среди преподавателей. Школьники и некоторые учителя с восторгом приняли этот фильм, но были и те, которые считали его крайне вредным для советской системы образования.
Дело в том, что конец шестидесятых годов символизировал собой завершение «хрущевской оттепели». Страна, конечно, не вернулась к сталинской идеологии, которая не терпела инакомыслия в принципе, но и той вседозволенности, от которой советская культура буквально взорвалась в конце пятидесятых, тоже уже не было.
На киностудиях художественные советы работали, как теперь принято говорить по строгой методичке сверху, и их главной задачей была не оценка художественной ценности того или иного фильма, а его соответствие тем принципам морали и идеологии, которые разрабатывались в идеологическом отделе ЦК КПСС, а потом спускались вниз для беспрекословного исполнения. Поэтому любое несоответствие этим установкам пресекалось сразу.
Причем эти «несоответствия» искали везде, даже в невинных детских сказках. Запретной считалась любая, в том числе косвенная или завуалированная критика существующих советских порядков и коммунистической идеологии. Даже в самых незначительных мелочах.
Уже в конце 90-х режиссёр Станислав Ростоцкий вспоминал, что сценарий к фильму «Доживём до понедельника» первоначально утверждали на худсовете как: «современную драму о школьных буднях с главным героем — фронтовиком, талантливым советским учителем истории, который обучал детей добру и справедливости на примерах наших революционеров».
Именно так было написано в аннотации к сценарию, а большинство советских чиновников за неимением времени, да и желания тоже, обычно не читали сам сценарий, а ограничивались только вводным описанием, чтобы поставить свою резолюцию.
Но были и те, кто вычитывал текст до последней запятой и искал в любой киношной истории «подводные камни».
Что интересно, когда сценарии прочитал Вячеслав Тихонов, он отказался от этой роли. Она показалась ему крайне тусклой и скучной, да и сам фильм, с его точки зрения, был из серии обычной производственной рутины.
Лишь после разговора с Ростоцким, который объяснил ему, почему сценарий написан так скучно и что именно он хочет рассказать в своей картине, Тихонов оживился, но и опять высказал свои сомнения. Теперь он не хотел сниматься, потому что фильм потом обязательно попадет «на полку», а он должен будет потратить на него как минимум полгода своего времени и сил.
И тогда Ростоцкий применил крайние меры: «Если ты мне друг — ты должен это сыграть! А остальное я беру на себя». И Тихонов был вынужден согласиться.
У режиссёра был план действий, как избежать основных рисков. А их было три.
Первый и самый худший, что съёмки картины остановят еще на стадии производства. По графику съёмок через три месяца он должен представить худсовету отснятые материалы не менее 40% от всего фильма. Поэтому Ростоцкий решил к первому показу снять не менее 90% картины, чтобы останавливать производство уже было нецелесообразно. Тогда бы фильм стали только править, а это уже меньшее из зол.
Как вспоминал оператор фильма Вячеслав Шумский, весь фильма сняли буквально за три месяца в здании одной из только что отстроенных московских школ. Часто работали по ночам, если днём не успевали что-то снять.
Второй риск, это когда уже готовая картина могла попасть «на полку». Обычно такое решение принимал не художественный совет, а кто-то из согласующих чиновников в Госкино, перед тем, как фильм выпустить в прокат.
На этот случай Ростоцкий собирался подключить своё «лобби» в руководстве среди бывших фронтовых друзей. Забегая вперед скажу, что это «лобби» он в итоге использовал, и фильм не только пробился в прокат, но и попал на кинофестиваль.
Ну и третий риск, это правка фильма художественным советом в период его сдачи. На этот случай Ростоцкий использовал уже известный приём других советских режиссёров, когда в картину специально вставлялось несколько смелых и дерзких эпизодов, которые потом режиссёр вырезал по требованию худсовета. Перед этим немного посопротивляясь для вида.
Понятно, что с самого начала такие эпизоды снимались только в качестве будущей жертвы, тем самым отвлекая внимание от других вещей, которые Ростоцкий хотел сохранить в фильме нетронутыми. Приём старый и уже проверенный многими кинорежиссёрами.
Например, в сцене, когда персонажи Печерниковой и Тихонова заглядывают в класс, где ребята пишут сочинения на тему счастья, Тихонов уныло ей говорит: «Вот увидите, что все напишут, что счастье в труде и в любви к Родине…». Причем скучным и даже немного раздраженным тоном.
Конечно, и самому Ростоцкому такая реплика была совсем не нужна, но он хотел, чтобы члены худсовета её заметили и настояли на удалении. А он был вынужден с этим согласиться. И подобных моментов в фильме было несколько, которые Ростоцкий, как бы под нажимом худсовета из фильма убирал. Да и члены худсовета потом подписывали положительную рецензию на фильм с чувством выполненного долга.
В итоге, когда картина была готова, Ростоцкому удалось в той или иной степени избежать этих ожидаемых проблем, но тем не менее фильм всё равно посчитали чересчур смелым. Поэтому премьерный показ прошёл не в Москве, а в Комсомольске-на-Амуре, причем в ограниченном прокате только в нескольких кинотеатрах. Возможно, на этом бы всё и завершилось, но сработало подключённое Ростоцким «лобби», и на следующий год картину включили в программу московского международного кинофестиваля. И вот тут фильм ожидал настоящий триумф!
Картина получила Золотую премию фестиваля и восторженные отзывы членов жюри, среди которых было немало иностранных звёзд. А через год, уже после успешного всесоюзного проката, фильм и его создатели были удостоены Государственной премии СССР. Вот такой затейливый путь от почти запрета, к всесоюзному и даже международному признанию!
Этот фильм давно уже входит в Золотой фонд отечественного кино, а Вячеслав Тихонов считал роль учителя истории Ильи Семеновича Мельникова одной из лучших в своей карьере.
