Жили-были три сестры. Но не те самые, чеховские. Эти сестры были другими. Как кто-то однажды метко подметил – одна любила деньги, другая любила Китай, а третья любила власть. Любила власть до самозабвения! И имя этой сестре Мейлин Сун.
Мейлин родилась в состоятельной христианской китайской семье, настолько состоятельной, что та могла себе позволить отправить сестер на учебу в Америку. В 1917 году Мейлин закончила учебу в Штатах и вернулась в Китай. Ее английский был лучше китайского, а вера в бога Иисуса Христа безгранична. Красавица из семейства Сунь мечтала выйти замуж, да вот только подходящей партии не находилось.
В те времена Китай сбросил иго манджурской династии, по стране прокатилась волной революция 1911 года, возглавляемая национальным героем – демократом Сунь Ятсеном. Именно за этого героя революции, правда, не «первой свежести» и вышла замуж средняя сестра Цинлин.
Младшая сестра завидовала средней – ей тоже хотелось быть на виду, участвовать в публичной жизни, оставить свой след в истории. И случай подвернулся. Она познакомилась с советником доктора Сунь Ятсена, подающим надежды офицером Чаном Кайши. Кайши был сухопар, строг и … женат, причем во второй раз. Поговаривали, что у него имеются наложницы. Но он пригляделся к младшей сестре Мейлин и кто знает, может, сердце вояки дрогнуло, а может, честолюбие потребовало войти в семью, близкую лидеру Сунь Ятсену…
Но офицер ясно дал понять, что мечтает о женитьбе с Мейлин. Против этого брака выступили единым фронтом родители, сестры, братья, в первую очередь жена Чана Дженни. С ней он, правда, быстро разобрался – развелся, вручил деньги и отправил в Америку, лживо пообещав вернуться за ней, когда национально-освободительная борьба будет закончена. Избавившись таким образом от пут, он посватался к Мейлин.
Скрепя сердце, выдвинув условие, что Кайши примет христианство, родители дали согласие на брак. В 1927 состоялось бракосочетание, которое отмечалось роскошным банкетом в лучшем отеле Шанхая «Маджестик» .
Туалет невесты состоял из облегающего платья серебристого шелка с вышивкой, белоснежной горжетки и длинной, затканной цветами мандарина кружевной фаты; на ногах – серебряные туфельки. Новоиспеченные супруги поклонились трижды портрету почившего к тому времени в бозе лидеру китайской революции, объявив свой брак «политически продуманным и полезным на благо революции». «Вот он, мой шанс. Вместе с мужем я отдам все силы на дело укрепления Китая», — писала Мейлин об этом дне. Ее восхождение как главной, первой и единственной жены – тайтай – только начиналось
Для семейного проживания Чан Кайши купил двухэтажный розовый особняк в Нанкине «Ай лу» — «гнездышко любви». Почти все жены членов правительства проживали в Шанхае, но Чан Кайши настоял, чтобы его жена находилась рядом с ним.
И Мейлин согласилась. Она стала главным советчиком и переводчиком мужа. Мадам все время была рядом, нашептывая мужу на ухо отточенные формулировки, развлекала гостей и набиралась уверенности. Скитания по фронтам не помешали возить с собой свиту из 60 человек, включая американскую сиделку, секретаря, горничную, слуг и личных телохранителей.
«У Чана сердце воина и душа поэта», — писала Мейлин в 1934 году о своей супружеской жизни американской подруге по школе Эмме Миллз. Поводом этого восторга стал случай, когда Кайши во время прогулки украдкой сломал несколько веточек с белыми цветками и преподнес их жене, когда они вернулись в лагерь. Но она не упомянула о плате за подарок – с конца августа 1929 года, с тех пор, когда у Мейлин случился выкидыш, тему детей они больше не поднимали.
Деятельная натура Мейлин требовала активных действий. Из застенчивой невесты она превратилась в полноправного политического партнера своего мужа, и некоторые чиновники правительственного аппарата при упоминании ее имени втягивали голову в плечи, настолько энергичной, порывистой и решительной одновременно была мадам Тайтай.
Кроме школ для сирот героев революции, Мейлин вместе с супругом увлеклись и стали горячими сторонниками и адептами движения «За новую жизнь». По сути – это была государственная программа развития нации. Идеи конфуцианства, христианства и гигиены были смешаны в причудливый коктейль. Выйдя из тени супруга, Мейлин обрела полную самостоятельность.
Образованные люди не верили венценосной чете, интеллигенция ее проклинала. В браке с Чан Кайши амбиции, взгляды и верования супругов переплетались настолько тесно, что трудно было понять, кто играет первую скрипку – муж или жена. Роль преданной спутницы мессии пришлась Мейлин впору, мадам действительно обрела самое себя.
Один из американских советников прозвал супругов «миссимо» и «гиссимо» — шутливо-сокращенное от «мадамиссимо» и «генералиссимо». Когда польская журналистка познакомилась с Мейлин, у нее создалось впечатление, будто она «видит перед собой принцессу, которую злые гномы заточили в лавку, где продают старую мебель». И действительно, в рабочем кабинете «миссимо» шагу нельзя было ступить , настолько он был заставлен мебелью и забит бумагами. Каждое утро мадам усаживалась за портативную пишущую машинку и деловито стучала на ней по 16 часов, забрасывая американские шоколадки в рот.
За ее спиной стояли два пулемета, на стене висел лик Иисуса Христа. Зато ночи были жаркими: Мейлин оказалась чувственной любовницей, без которой «гиссимо» теперь и не мыслил своей жизни. Однажды ей приснился кошмар, и, когда она с криками проснулась, напугав Кайши, выяснилось, что напуганы были и заговорщики, подбиравшиеся к резиденции с целью убить супругов. Так мадам Тайтай спасла Кайши и себе жизнь.
Сухопарый генерал окончательно уверовал в то, что браки совершаются на небесах. Когда соратники Чана ради воплощения одного политического решения решили его похитить, Мейлин храбро потребовала встречи с мужем, даже если это будет стоить ей жизни. Она приехала к растерянному супругу и привезла в коробочке его вставную челюсть, а потом , как разъяренная фурия, набросилась на похитителей. Чан Кайши освободили.
Мейлин описывали как яркую женщину, а запах ее духов называли божественным. Надо признать, что воспоминания о Мадам Тайтай чаще всего принадлежат перу мужчин – европейских и китайских советников, военных специалистов, политиков… Она умела пробудить в мужчинах понятие рыцарства. В 1937 году журнал «Тайм» назвал супругов «мужем и женой 1937 года» — Чан и Мейлин стали первой супружеской парой, удостоенной подобной чести.
Со снимка на обложке на читателей смотрел сумрачного вида джентльмен в темном плаще до пят и непринужденной улыбающаяся дама в изящной блузке с расстегнутым воротом. Мейлин всегда была более непринужденной и раскованной, чем ее суровый аскетичный супруг. Но ведь противоположности притягиваются, это закон…
Каждодневные заботы о «благе народа» не мешали Мейлин быть жесткой, поверхностной и себялюбивой. У нее часто случались нервные срывы, а еще она страдала от жестокой бессонницы и высыпаний на коже. Однако ее влияние на супруга было абсолютным. «В Китае мадам не верил никто, кроме генералиссимуса, но лишь с его мнением люди считались», — пишут современники.
Она могла в резкой форме в присутствии других людей дать понять мужу, что он теряет самоконтроль или несет околесицу. Ее перевод речей Чан Кайши становился все более отредактированным. За закрытыми дверями Мейлин часто вступала с супругом в ожесточенные споры, но на публике всеми силами защищала фасад безоблачно счастливого брака.
Она в полную силу старалась пробудить в первую очередь в американской общественности сочувствие к Китаю, особенно в годы японской оккупации и преуспела в этом. В период 30-40-хгодов минувшего века Мейлин стала для Запада весьма многообещающей фигурой. Граждане США видели в Мейлин воплощение американской мечты, живое доказательство, чего может достичь образованная и целеустремленная женщина – как она может выступать наравне с мужчинами.
«От деяний пары сегодня выигрывают даже коммунисты», — так посчитал личный пилот генералиссимуса, оценивая вклад супругов в дело процветания Поднебесной. Америка 40-хгодов влюбилась в Китай. Гордая китаянка даже затмила супругу президента США Рузвельта, когда она летала в Америку просить финансовой и военной помощи для борьбы с японскими оккупантами. И чем сильнее она будоражила мечты Запада, тем меньше ее любили соотечественники.
В это время современники отмечают «резкое похолодание» в семейных отношениях. Мадам называла мужа не иначе как «тот мужчина», а он надевал свою вставную челюсть, когда шел «к той женщине». Поговаривали, что она швырнула в него чужие дамские туфли, которые обнаружила под кроватью, и удачно попала – на его щеке красовался багровый шрам. Один из американских советников решился даже сыграть роль «Купидона, который разбудит в паре задремавшую любовь».
Стали поговаривать о наложнице Чана, молодой шестнадцатилетней девушке, которую он якобы прятал. Все эти наветы заставили выступить мадам с речью. «Я не как жена, а как патриот ни разу не унизила себя мыслью о том, чтобы спросить Кайши, есть ли в сплетнях доля правды. Мы прожили вместе 17 лет, плечом к плечу прошли через испытания, меня восхищает целостность его натуры».
Тем не менее, в 1945 году слухи о расколе в семье генералиссимуса распространялись и далее. Людская молва твердила о том, что душевные раны мадам сможет излечить только примирение, которое, впрочем, не заставило себя ждать.
Чан Кайши нуждался в ней и ее помощи, особенно, когда в 1949 году супружеской чете пришлось бежать на остров Тайвань – на материке убедительно победили коммунисты. Проиграв Китай, мадам всю оставшую жизнь мечтала вернуться туда с победой. После переезда на Тайвань мадам обставила свой уход из политики красиво – вдруг обнаружив в себе талант живописца. Какими бы перепитиями ни была наполнена супружеская жизнь, в начале 50-х годов прошлого века «гиссимо» и «миссимо» сумели сгладить противоречия.
Общались они, называя друг друга dar (от английского darling), ночи проводили в одной спальне, где кровати разделяла тонкая ширма. Редкие дни отдыха проводили только вместе в одной из резиденций. Им всегда было хорошо вместе. В 1985 году в возрасте восьмидесяти восьми лет генералиссимус скончался.
После его смерти мадам про жила еще долгую жизнь. В январе 2000 года в Америке выставку живописи и каллиграфии мадам Чан посетили более тридцати тысяч человек. Официальной эмблемой вернисажа служил цветок лотоса в окружении лилий. Надпись на табличке гласила «Лотос: джентльмен среди цветов».
Ниже следовал исполненный четким почерком генералиссимуса и заверенный его красной печаткой стих Чан Кайши: «Свежий ветер приносит неземной аромат. Глядя в глаза жены, забываю о летнем зное».
Подобное проявление самых сокровенных чувств истинный китаец воспринял бы как верх неприличия. Но что генералиссимусу чужие суждения? Его единственной любовью была прекрасная и невыносимая Мейлин, которая пережила супруга почти на двадцать лет и осталась в памяти людей не только как спасительница нации, но и как верная и абсолютно китайская жена. Любимая и самая главная – мадам Тайтай.
