— Всё будет хорошо, не волнуйтесь вы так, — Галина Петровна улыбнулась, забирая из моих рук сумку с вещами Сони. — Дети в надёжных руках.
Я нервно поправила волосы и бросила взгляд на заднее сиденье такси, где Алексей уже нетерпеливо барабанил пальцами по смартфону.
Шесть лет. Шесть лет мы не позволяли себе полноценного отдыха вдвоём. Всегда находились причины отложить — то дети слишком маленькие, то работа, то ремонт…
Но сейчас, когда Никите исполнилось шесть, а Соне пять, казалось, что момент наконец настал.
— Спасибо вам огромное, — я обняла свекровь, потом перевела взгляд на Юрия Николаевича, который стоял в дверном проёме, прямой как струна. Бывший капитан корабля, он даже дома держался так, словно по-прежнему находился на рейсе.
— Мы составили расписание, — произнёс он, протягивая мне листок бумаги. — Подъём в семь, зарядка, завтрак. Прогулка с десяти до двенадцати. После обеда — тихий час, потом занятия, игры, ужин, ванная, сказка, сон.
Я подавила улыбку. Типичный Юрий Николаевич — всё по полочкам, всё по минутам.
— Папа, ты же помнишь, что они дети, а не экипаж корабля? — Алексей высунулся из такси, подмигивая отцу.
— Именно поэтому им нужна дисциплина, — не поддался на шутку свёкр. — Теперь они под нашей защитой. Всё будет в лучшем виде.
Что-то в его голосе заставило меня замереть на мгновение. Под защитой? От чего? Мой взгляд встретился с его — тёмные глаза, пронзительные, словно видящие насквозь.
В них промелькнуло что-то странное. Тревога? Решимость?
Но момент прошёл, и Юрий Николаевич уже наклонился к детям:
— Ну что, ребята, готовы к приключениям с дедушкой?
— Да! — закричал Никита, подпрыгивая на месте. — Ты обещал поход!
— Обещал, значит выполню, — кивнул дедушка. — Настоящий мужчина держит слово.
Соня прижалась к моим ногам.
— А можно мне не ходить в поход? — спросила она шёпотом.
— Конечно, милая, — ответила за меня Галина Петровна, мягко погладив внучку по голове. — Мы с тобой останемся дома, будем печь печенье с изюмом, которое ты так любишь.
Свекровь перехватила мой обеспокоенный взгляд и тепло улыбнулась:
— Ну что ты переживаешь? Детям будет хорошо.
Пять дней. Всего пять дней в Сочи с мужем и друзьями. Забыть о работе, о домашних хлопотах, проснуться не от детского плача, а от шума прибоя.
— Мы будем звонить каждый день, — пообещала я, наклоняясь к детям. — Будьте послушными, ладно?
— Не звоните слишком часто, — покачал головой Юрий Николаевич. — Отдыхайте, как следует. На то он и отдых.
Я обняла их всех по очереди — сначала Никиту, затем Соню, которая вдруг разрыдалась, уткнувшись мне в плечо.
— Не уезжай, мамочка, — всхлипнула она.
Сердце сжалось. Я почувствовала, как дрогнуло всё внутри, как ладони стали влажными. Может, стоит остаться? Может, ещё рано?
— Соня, Сонечка, — Галина Петровна мягко отстранила внучку от меня. — У нас будет так весело! Знаешь, что? У меня есть для тебя сюрприз.
Помнишь, ты хотела куклу с длинными волосами? Я купила специальные заколочки…
Внимание дочери переключилось, и она с любопытством посмотрела на бабушку. Я благодарно кивнула свекрови.
— Давай, нам пора, — Алексей выбрался из такси и забрал у меня последнюю сумку. — Пока, родители! Спасибо вам огромное!
Юрий Николаевич взял детей за руки, и они все вместе помахали нам.
Я забралась в машину, чувствуя странную смесь облегчения и тревоги. Когда такси тронулось, я обернулась — они всё ещё стояли у подъезда.
Юрий Николаевич что-то говорил детям, наклонившись к ним, а потом резко выпрямился и посмотрел нам вслед. Его фигура, чёткая и прямая, словно высеченная из камня, застыла на фоне серого дома.
Он держал руку на плече Никиты, и в этом жесте было что-то странно собственническое.
Я отвернулась и глубоко вздохнула.
— Всё в порядке? — спросил Алексей, сжимая мою руку.
— Да, — ответила я, стараясь улыбнуться. — Конечно. Просто непривычно.
Он усмехнулся:
— Моему отцу можно доверить корабль, детей он точно не потеряет.
— Знаю, — кивнула я, хотя червячок сомнения продолжал грызть изнутри. — Просто… твой отец иногда бывает слишком суровым.
— Он старой закалки, — пожал плечами Алексей. — Но дети его обожают.
Такси завернуло за угол, и я больше не могла видеть их. Почему-то вспомнилось, как Юрий Николаевич держал руку на дверной ручке, дольше обычного, прежде чем закрыть за нами дверь. Будто прощался.
Глупости. Это всего лишь пять дней.
***
— Почему никто не открывает? — я нажала на звонок третий раз. Дверь оставалась безмолвной.
Мы стояли на лестничной площадке, загорелые, отдохнувшие, с пакетами сувениров и подарками для детей. Алексей проверил время на телефоне.
— Странно. Мы же предупредили, что прилетаем сегодня.
Внутри нарастала тревога. За пять дней мы разговаривали с детьми каждый вечер. Всё было хорошо — Никита рассказывал про поход с дедушкой, Соня хвасталась новыми прическами от бабушки.
Но вчера на звонок никто не ответил. Я тревожилась, но Алексей успокоил — наверное, гуляют или легли спать пораньше.
Я приложила ухо к двери. Изнутри доносились приглушенные голоса, детский смех.
— Они дома! — я снова нажала на звонок, настойчивее.
Внезапно в глазке мелькнула тень. Кто-то стоял по ту сторону двери, наблюдая за нами.
— Папа? Это мы! Открывай! — Алексей постучал костяшками пальцев.
Замок щелкнул, и дверь приоткрылась на ширину цепочки. В щели показалось лицо Юрия Николаевича. Я отпрянула — его взгляд… в нем было что-то чужое, холодное.
— Зачем вы здесь? — его голос звучал ровно, но как-то механически.
— Как зачем? — растерялся Алексей. — Мы вернулись из отпуска. За детьми.
Юрий Николаевич смотрел на нас словно сквозь стекло — изучающе, отстраненно.
— Отойдите от двери, — произнес он тихо.
— Что?
— Я сказал — отойдите! — повысил голос свёкр. — Мы не отдадим вам детей. Вы их не заслуживаете.
Моё сердце пропустило удар. Что происходит?
— Юрий Николаевич, пожалуйста, о чем вы? — я шагнула к двери. — Мы родители, мы…
— Родители?! — он почти выплюнул это слово. — Настоящие родители не бросают детей! Не уезжают, чтобы развлекаться. Вы думаете, я не вижу, что происходит?
Из глубины квартиры донесся голос Сони:
— Мама? Папа? Это вы?
— Соня! — закричала я. — Милая, мы вернулись!
— Соня, отойди от двери! — рявкнул Юрий Николаевич через плечо и повернулся к нам: — Вы больше их не получите. Мы их защитим от вас.
И дверь захлопнулась. Щелкнул замок.
Мы с Алексеем встретились взглядами — в его глазах отразился такой неприкрытый ужас, что внутри меня всё оборвалось.
Муж, всегда собранный и уверенный, сейчас выглядел как человек, у которого внезапно выбили почву из-под ног.
— Что… что это было? — прошептал Алексей.
Я бросилась к двери, забарабанила кулаками:
— Откройте! Это наши дети! Вы не имеете права!
Никакого ответа. С другой стороны двери доносились приглушенные голоса, шаги. Я услышала, как заплакала Соня, как Юрий Николаевич что-то строго говорил.
Алексей достал телефон:
— Я звоню маме.
Трубку никто не брал. Он набрал снова, и снова, и снова.
— Попробуй написать, — предложила я, сама доставая телефон.
Я отправила сообщение свекрови: «Галина Петровна, что происходит? Почему ваш муж не отдает нам детей?»
Телефон пискнул через минуту. Алексей впился взглядом в экран.
«Он снова не в себе. Кричит, что вы плохие родители, что хотите навредить детям. Я не могу его успокоить. Приезжайте с врачами. Он не в себе.»
— Снова? — прошептал Алексей. — Что значит снова?
Его лицо изменилось, в глазах появилось что-то, чего я никогда раньше не видела. Растерянность, боль и… узнавание? Он опустился на ступеньки, закрыв лицо руками.
— Боже мой, — прошептал он. — Господи, нет. Только не это.
— Алексей, что происходит? — я присела рядом, обняла его за плечи.
Он поднял на меня глаза, полные слез.
— Отец… у него уже был такой эпизод. Давно, когда мне было лет четырнадцать. Мама никогда о нем не говорила. И я… я почти забыл…
Из-за двери послышался голос Никиты:
— Деда, почему ты не пускаешь маму и папу?
Я вскочила, чувствуя, как внутри поднимается волна ярости.
— Я не позволю никому забрать у меня детей, — сказала я, глядя на дверь. — Даже если это твой отец.
Двадцать минут спустя к подъезду подъехала скорая. Следом за ней – полицейская машина. Алексей объяснял ситуацию врачам, его голос дрожал, но он держался.
— У отца тяжко прошлое, — говорил он. — Мать написала, что это не первый эпизод.
Психиатр – худощавая женщина с короткой стрижкой – внимательно слушала, записывая что-то в блокнот.
— Вероятно, у него обострение. Как давно вы заметили изменения в его поведении?
— Не замечал, — Алексей провел рукой по волосам. — Или не хотел замечать. Он всегда был строгим, но…
Я стояла рядом, прижавшись к стене. Внутри квартиры было подозрительно тихо. Сжимая и разжимая пальцы, я пыталась успокоиться, но у меня не получалось.
— Ваш отец контролировал ситуацию? — спросила психиатр.
— Всегда, — кивнул Алексей. — Во всем. Четкость, расписания, правила. Он требовал этого от всех.
— Почему ты не рассказал мне о… том случае? — спросила я, и в моем голосе прозвучала боль.
Алексей опустил голову:
— Я почти забыл это. Мама сделала вид, что ничего не произошло. Отец пролежал в больнице несколько недель, вернулся — и никто не говорил об этом. Никогда.
Полицейский – молодой сержант с серьезным лицом – подошел к нам:
— Мы готовы, если потребуется физическое вмешательство. Но лучше решить вопрос мирно.
Психиатр кивнула и подошла к двери:
— Юрий Николаевич? Меня зовут Ирина Андреевна. Я врач. Могу я поговорить с вами?
Молчание. Потом шаги. Дверь приоткрылась на ту же ширину цепочки.
— Вы зря приехали, — голос Юрия Николаевича звучал устало. — Детям здесь хорошо и безопасно.
— Я в этом не сомневаюсь, — мягко ответила врач. — Расскажите, что вас беспокоит? Почему вы считаете, что детям нельзя вернуться к родителям?
— Они бросили их, — в голосе свёкра послышался металл. — Когда моего сына оставляли у родителей, он страдал. Заставляли молчать. Отбирали игрушки. Я знаю, как это бывает. История повторяется. Я не допущу!
Я в шоке посмотрела на Алексея. Его лицо исказилось, словно от физической боли.
— Папа, — он шагнул к двери. — Папа, никто меня не трогал. Вы любили меня. Кто тебе такое сказал?
— Не лги! — рявкнул Юрий Николаевич. — Я знаю правду! Я помню, как ты плакал потом, как боялся темноты.
— Папа, — голос Алексея дрогнул. — Это был не я. Это был ты. Ты рассказывал о своем детстве. О своей бабушке. Помнишь?
За дверью воцарилась тяжелая пауза.
— Дедушка? — послышался тонкий голосок Сони. — Почему ты плачешь?
В щель между дверью и косяком я увидела лицо Юрия Николаевича — растерянное, с расширенными зрачками. Он смотрел куда-то сквозь нас. В прошлое.
— Юрий Николаевич, — снова заговорила врач. — Я понимаю ваше желание защитить детей. Это благородно. Но сейчас вы путаете времена.
Давайте поговорим спокойно. Можно мне войти?
В глубине квартиры послышался новый голос — Галина Петровна.
— Юра, открой дверь. Пожалуйста. Дети должны вернуться к родителям.
— Они бросят их снова, — упрямо произнес он, но в его голосе проскользнуло сомнение.
— Папа, — Алексей прижался к двери. — Я клянусь тебе, мы никогда не причиним вреда нашим детям. Никогда. Мы любим их больше жизни.
— Все родители так говорят, — прошептал Юрий Николаевич. — Моя мать тоже так говорила, когда отдавала меня отцу. А потом… потом я выл по ночам в подушку, чтобы не разбудить его и не получить ремня.
Внезапно я поняла. Поняла всё. Этот сильный, жесткий человек всю жизнь носил в себе страх маленького мальчика, брошенного на милость злых людей.
И теперь он видел историю своей травмы в обычном отпуске родителей.
— Юрий Николаевич, — сказала я, отстраняя психиатра. — Позвольте мне сказать. Вы — хороший дедушка. Вы защищаете детей. Это правильно. Но сейчас они в безопасности. С нами.
— Откуда мне знать? — его голос звучал по-детски беспомощно.
— Потому что Алексей — ваш сын. И вы вырастили его настоящим мужчиной. Вы научили его быть хорошим отцом. Вы дали ему всё, чего не получили сами.
Я видела, как его глаза наполняются слезами. И в этот момент дверь распахнулась полностью.
Соня и Никита бросились к нам. Я опустилась на колени, обнимая их обоих, вдыхая родной запах, чувствуя, как сердце готово выпрыгнуть из груди от облегчения.
Юрий Николаевич стоял в дверном проеме, сгорбившись. Впервые я видела его таким — не бравым капитаном, а стариком, несущим тяжесть своего прошлого.
— Я хотел как лучше, — прошептал он. — Просто защитить их.
Галина Петровна обняла мужа за плечи:
— Юра, тебе нужна помощь. Настоящая помощь. Мы справимся, но нужно лечиться.
Психиатр тактично кашлянула:
— Если вы согласны, мы можем предложить добровольную госпитализацию. Нам нужно разобраться, что происходит.
Юрий Николаевич смотрел на внуков, которые жались ко мне.
— Они меня боятся теперь? — спросил он тихо.
— Нет, дедушка, — вдруг сказал Никита, отстраняясь от меня. — Мы не боимся. Ты хороший.
Он подошел к деду и взял его за руку. Юрий Николаевич вздрогнул.
— Я испугал вас, — произнес он. — Как они когда-то пугали меня.
Алексей шагнул вперед и крепко обнял отца:
— Мы справимся, папа. Вместе. Ты больше не один. Никогда не будешь один.
Часом позже мы сидели в гостиной. Дети задремали на диване, не выпуская наших рук. Юрий Николаевич добровольно ушел с врачами.
Его глаза, обычно стальные и непроницаемые, теперь выглядели обнаженными — в них читалась странная смесь боли и какого-то почти детского облегчения, словно многолетний груз, который он упрямо тащил на себе, наконец стал невыносим и рухнул с плеч.
Галина Петровна вытирала слезы краем платка, голос её прерывался, когда она рассказывала о последних днях — как муж начал запирать двери на дополнительные замки, как выискивал в каждой детской шалости какие-то знаки, как проверял их по нескольку раз за ночь.
А под утро метался в постели от кошмаров, которые не мог или не хотел пересказывать.
— Почему вы не позвонили нам? — спросил Алексей.
— Он запретил, — она вытерла слезы. — Сказал, что вы хотите отнять детей. Я не понимала сначала, думала, это просто причуды. А потом… потом стало поздно.
Я смотрела на спящих детей. На их спокойные лица. Они быстро забудут этот странный день. Но для нас всё изменилось.
— Мы справимся, — прошептала я, сжимая руку мужа. — Теперь мы сильнее.
За окном занимался рассвет. Новый день, в котором было место для надежды. И для исцеления.
