Было около одиннадцати вечера. Марина устало мыла посуду, стараясь производить как можно меньше шума. Дневная суета вытянула из неё все силы, но она знала — Олег не выносит грязных тарелок в раковине.
— Ну сколько можно греметь? — раздражённый голос мужа доносился из комнаты. — У тебя там что, оркестр выступает?
Марина глубоко вздохнула. Последнее время Олег находил повод придраться ко всему: то суп пересоленный, то рубашка не так выглажена, то шторы надо было повесить другие. Тридцать лет брака превратились в бесконечную череду претензий.
— Я стараюсь тихо, — ответила она, осторожно ставя чашку на сушилку.
Олег появился в дверном проёме кухни, скрестив руки на груди. Вид у него был такой, будто она как минимум разбила сервиз.
— А квитанции за свет ты оплатила? — спросил он вместо приветствия. — Опять забыла, да?
— Оплатила ещё три дня назад, — Марина вытерла руки полотенцем.
— А за газ? За телефон? Вечно всё на мне!
— Олег, давай завтра…
— Нет уж, давай сегодня! — повысил он голос. — Сколько можно жить как в богадельне? У всех нормальные жёны, а мне досталась…
Что-то оборвалось внутри у Марины. Тридцать лет копившееся напряжение прорвалось.
— А какая жена тебе нужна? — тихо спросила она, глядя ему прямо в глаза.
— Нормальная! Которая дом содержит в порядке, а не…
— Хватит, — перебила она его, удивляясь собственной смелости. — Я устала от твоих вечных претензий.
— Не нравится? — Олег театрально развёл руками. — Да я вообще уйду от тебя!
Эту фразу Марина слышала десятки раз за годы совместной жизни. Обычно она начинала успокаивать мужа, просить прощения — даже не понимая, за что именно. Но не сегодня.
— Уходи, — произнесла она ровным голосом.
— Что? — он опешил.
— Уходи, — повторила Марина твёрже. — Только квартиру оставь. Она моя.
Олег открыл рот, закрыл, потом снова открыл — впервые в жизни не находя слов. А Марина почувствовала неожиданную лёгкость — словно груз, который она тащила десятилетиями, вдруг упал с её плеч.
Материнская правда
Утренний свет пробивался сквозь занавески, когда в дверь позвонили. Марина, не спавшая почти всю ночь, подошла открывать. На пороге стояла Инна, её дочь, с пакетом свежих булочек.
— Мам, ты выглядишь… — начала было она, но замолчала, увидев покрасневшие глаза матери.
— Проходи, чайник только вскипел, — Марина пропустила дочь в квартиру.
Они сидели за кухонным столом, и слова лились из Марины, как вода из переполненной чаши. Про вчерашнюю ссору, про ультиматум, про страх и решимость.
— Я так устала, доченька. Знаешь, сколько раз он грозился уйти? А я всегда боялась, умоляла остаться. А вчера… вчера что-то сломалось во мне.
Инна накрыла ладонью руку матери.
— Помнишь, как я боялась его в детстве? — тихо спросила она. — Как он кричал из-за каждой моей четвёрки в дневнике?
Марина вздрогнула. Столько лет она старалась смягчать, сглаживать, быть буфером между мужем и дочерью.
— А ты всегда защищала меня, — продолжила Инна. — Мама, ты всю жизнь всех защищала, кроме себя.
— И куда я пойду в мои годы? — горько усмехнулась Марина.
— Никуда, — твёрдо ответила Инна. — Ты останешься здесь, в своей квартире. Ты же получила её ещё до встречи с ним, разве нет?
Марина кивнула. Крошечная однушка досталась ей от бабушки, когда она только заканчивала институт. Потом появился Олег, потом родилась Инна, и какое-то время они были счастливы. А потом… потом просто стало привычно.
— И документы все у тебя? — спросила Инна.
— В серванте, в папке.
Инна обняла мать за плечи.
— Мам, ты не обязана больше страдать. Тебе шестьдесят два, а не девяносто. Вся жизнь впереди.
Марина слабо улыбнулась. «Вся жизнь впереди» — странно слышать такое в её возрасте. Но что-то внутри откликнулось на эти слова, словно проснулось после долгой зимы.
Право собственности
Телефон зазвонил, когда Марина перебирала вещи в шкафу. Сердце ёкнуло, когда на экране высветилось имя Олега. Она медлила, но всё же нажала зелёную кнопку.
— Алло, — её голос звучал неожиданно твёрдо.
— Ну что, успокоилась? — в голосе мужа слышались снисходительные нотки. — Может, хватит дурить?
Марина прикрыла глаза. Как же знакомо это звучало — словно и не было вчерашнего разговора, словно всё должно вернуться на круги своя.
— Я не дурю, Олег.
— Ладно-ладно, — он сменил тон на деловой. — Я тут подумал, надо всё по-честному разделить. Квартира у нас общая, так что…
— Нет, — перебила его Марина. — Квартира моя. Я получила её до нашей свадьбы.
В трубке повисла пауза, а потом раздался неприятный смешок.
— Да ты что? А кто делал ремонт? Кто плитку клал? Кто полы менял? Я, между прочим, тридцать лет в этой квартире прожил!
— А кто платил за материалы? — тихо спросила Марина. — Кто готовил, стирал, убирал? Кто зарплату приносил?
— Ты что, считала? — возмутился Олег. — Жёны так не поступают!
— Нет, не считала. Но и ты не считай. Квартира оформлена на меня, и точка.
Она нажала отбой и прислонилась к стене. Руки дрожали, но внутри разливалось странное спокойствие.
Инна вернулась вечером с папкой документов.
— Вот, нашла, — она положила перед матерью старую выцветшую бумагу. — Смотри, свидетельство о собственности датировано 1985 годом. А вы поженились в…
— В 1989-м, — закончила за неё Марина, разглядывая документ.
— Квартира на сто процентов твоя, — уверенно кивнула Инна. — Никакими ремонтами он это не оспорит.
Марина провела пальцами по печати на пожелтевшей бумаге. Столько лет она считала, что эта квартира — их общий дом. Но по закону она никогда не переставала быть только её собственностью.
Альбом воспоминаний
— Мам, смотри, что я нашла!
Инна достала из серванта старый потрёпанный фотоальбом в коричневой обложке. Марина подошла ближе, и что-то сжалось в груди, когда она увидела знакомый переплёт.
— Боже мой, я и забыла про него, — прошептала она, присаживаясь рядом с дочерью на диван.
Первые страницы — их свадьба. Олег, молодой, подтянутый, с густой шевелюрой и открытой улыбкой. И она — тоненькая, с пышной причёской и таким счастливым лицом, что смотреть больно.
— Ты такая красивая была, — тихо сказала Инна, переворачивая страницу.
Марина молчала. Вот Олег на стройке — он тогда работал прорабом, так гордился своей должностью. Вот он держит маленькую Инну на руках, осторожно, словно хрупкую вазу.
— А помнишь, как он тебя с работы забирал в мороз? — вдруг спросила Марина. — На своих «Жигулях», хотя бензин тогда был на вес золота.
Инна кивнула, не отрывая взгляд от фотографий.
— А как он меня от увольнения спас, — продолжила Марина задумчиво. — Когда я с больничным задержалась, а начальница грозилась выгнать. Пришёл к ней сам, час её уговаривал.
Фотографии мелькали одна за другой. Вот они на море, загорелые и счастливые. Вот на даче, Олег помогает устанавливать теплицу. Вот семейный ужин, Олег поднимает бокал, произносит тост.
— Был ведь и другой человек, — тихо произнесла Марина. — Когда и куда всё ушло?
Она провела пальцем по улыбающемуся лицу молодого мужа на фотографии. Может, она слишком строга к нему? Может, это она виновата, что всё так обернулось?
— Мама, — Инна взяла её за руку. — Я знаю, о чём ты думаешь. Но хорошие воспоминания не отменяют последних десяти лет. Вы оба изменились.
Марина кивнула, чувствуя, как к горлу подкатывает ком. Она не ненавидела Олега. Даже сейчас, после всего. Но любовь… любовь тоже ушла, как вода уходит сквозь песок, незаметно, капля за каплей, пока не остаётся лишь сухая земля.
Последний разговор
Щелчок замка застал Марину врасплох. Она замерла с тряпкой в руках. Инна уехала больше часа назад — значит, это он.
— Надо же, не сменила замки, — Олег переступил порог и нерешительно остановился.
Он огляделся, и Марина впервые увидела в его глазах растерянность. Чужой человек в знакомом пространстве — вот кем он теперь был. За эти дни она многое успела: переставила трюмо в прихожей, убрала их семейное фото с годовщины, вынесла пепельницу, хотя Олег бросил курить еще в девяностых.
— Я за вещами, — хрипло сказал он.
— Твоя одежда в спальне. Я сложила самое необходимое.
Он прошёл в комнату, стараясь держаться уверенно, но Марина заметила сутулость в его плечах. Она вернулась на кухню, щелкнула кнопкой чайника — только для себя. Странное чувство. Тридцать лет автоматически ставила две чашки.
Через пятнадцать минут он вышел с набитой спортивной сумкой. Остановился, переминаясь с ноги на ногу.
— Я еще зайду, там много всего… Если можно.
— Звони заранее, — кивнула Марина, не вставая из-за стола.
Тишина навалилась неподъемной глыбой. Олег вдруг тяжело опустился на табуретку напротив. Глаза его, выцветшие от возраста, беспокойно шарили по кухне.
— А помнишь, как эту табуретку чинили? — нетвердо улыбнулся он. — Ты гвозди держала, а я молотком себе по пальцу заехал.
Марина невольно улыбнулась. Вспомнила, как бегала за перекисью, как накладывала повязку.
— Зачем сейчас, Марин? Столько лет вместе… Зачем ломать?
Она отставила чашку. Посмотрела на мужа — осунувшегося, с морщинами у глаз и горькой складкой у губ.
— Сломано давно, Олег. Просто я это наконец признала.
— Я боялся стать ненужным, — вдруг сказал он, глядя куда-то мимо нее. — С этой пенсией… кому я теперь…
— А я долго была нужной всем, кроме себя, — тихо ответила Марина. — Тебе, Инке, свекрови твоей покойной. Всем. А сама — как старое пальто в шкафу, висишь и рад, что не выбросили.
Он смотрел на нее как-то по-новому. Раньше она почувствовала бы себя виноватой от этого взгляда, начала бы оправдываться. Сейчас – нет.
— Прости меня, — вдруг выдавил он.
Марина кивнула. Усталость накатила волной.
— Поздно, Олег. Иди. Потом поговорим.
Он встал, взялся за ручку сумки. Остановился в дверях, открыл рот, чтобы что-то сказать. Но только махнул рукой и вышел, аккуратно прикрыв дверь.
Она впервые за долгие годы чувствовала, что может дышать полной грудью.
Весенние перемены
К концу мая Марина закончила ремонт в гостиной. Руки гудели от усталости, но на душе было легко. Она окинула взглядом комнату — светло-персиковые стены вместо унылого беж, новые занавески цвета топленого молока, старая мебель, но в другом порядке. Теперь диван стоял у окна, а не у стены, где Олег любил смотреть телевизор.
Звонок в дверь застал врасплох. На пороге стояла Инна, держа в руках пакеты.
— Господи, мам, ты что, сама всё красила? — дочь прошла в комнату, качая головой. — Я же предлагала помочь!
— Сама-сама, — улыбнулась Марина. — Еще и обои в спальне переклеила.
Она подумала, как давно не видела дочь такой — удивленной и немного растерянной. Словно Инна только сейчас осознала, что мать — не просто мать, но и человек, способный на самостоятельные поступки.
— Я пирог принесла, — Инна прошла на кухню и начала выгружать покупки. — И вот, смотри, тебе купила.
Она достала набор пушистых полотенец цвета морской волны и большой флакон пены для ванны.
— Лаванда, твоя любимая. И еще, вот…
Теплый шарфик из мягкой шерсти скользнул из пакета.
— Это зачем? Лето на дворе, — удивилась Марина.
— На осень. Тебе пойдет. К глазам.
Марина провела рукой по шарфу. Когда она последний раз покупала себе что-то красивое, без повода, не по необходимости?
Чайник засвистел, перебивая воспоминания.
— Расскажи, как ты? — спросила Инна, разливая чай. — Он больше не появлялся?
— Заходил за инструментами на прошлой неделе. Молча взял и ушел.
— И как ты?
Марина задумалась. Нет, не одиноко. Скорее… спокойно.
— Знаешь, я в группу записалась, — сказала она, поддевая вилкой кусочек пирога. — Скандинавская ходьба, в парке занимаемся, три раза в неделю.
— Серьезно? — Инна уставилась на мать. — Ты? В группу?
— А что такого? — фыркнула Марина. — Я же не в монастырь ушла.
— Да нет, просто… ты всегда говорила, что коллективы — это не твое.
Марина пожала плечами.
— Тамара Петровна, соседка с пятого, затащила. Там все мои ровесники, болячками хвастаются, внуками, рецептами. Не знаю… приятно.
Они помолчали. В открытое окно залетал тополиный пух, оседал на подоконнике, как первый снег.
— А знаешь, что я еще придумала? — вдруг сказала Марина. — Хочу в Крым съездить. Одна.
— На поезде? — уточнила Инна.
— Да нет, самолетом! — Марина даже руками всплеснула от смеха. — В мои-то годы, на поезде трястись трое суток?
Инна смотрела на мать и не узнавала ее. Вместо вечно уставшей, немного нервной женщины перед ней сидела другая — помолодевшая, с блеском в глазах.
— Знаешь, — тихо сказала Инна, — я рада за тебя, мам. Очень.
Марина сжала руку дочери.
— А я за себя рада.
