— Он опять сожрал всю ветчину? Ира, я её вчера вечером купил. Целую упаковку. Я хотел утром сделать себе нормальный бутерброд.
Стас стоял у распахнутого холодильника, и его голос был обманчиво спокоен. Но Ирина, резавшая салат у раковины, уловила в нём стальные нотки, которые не предвещали ничего хорошего. Она не обернулась, лишь сильнее сжала в руке нож, продолжая с методичным стуком кромсать огурец. Запах свежести и лука смешивался с застоявшимся, тяжёлым воздухом гостиной.
— Стас, ну что ты начинаешь? Он молодой парень, у него организм растёт. Тебе жалко куска ветчины для моего брата?
— Мне не жалко куска, Ира. Мне жалко, что твой «молодой парень» третий месяц протирает штаны на моём диване, жрёт мою еду, пользуется моим интернетом и даже не делает вида, что ищет работу. Его организм растёт исключительно вширь, лёжа на боку.
Гостиная, совмещённая с кухней, превратилась в берлогу Коли. На журнальном столике, заляпанном кольцами от кружек, валялись пустые пачки из-под чипсов. На полу у кресла свернулись в клубок грязные носки, а от дивана, на котором тот спал, ел и жил, исходил кисловатый запах несвежего белья и пота. Сам Коля, двадцатилетний лоб с отросшими сальными волосами и мутным взглядом, сидел в кресле в огромных наушниках. Он с остервенением долбил по кнопкам геймпада, полностью игнорируя происходящее. Звуки виртуальной стрельбы и взрывов были единственным саундтреком их семейной жизни последние месяцы.
Стас медленно закрыл дверцу холодильника. Громкий хлопок заставил Ирину вздрогнуть. Он посмотрел на свою жену. Красивая, когда-то весёлая и лёгкая, сейчас она постоянно ходила с поджатыми губами и загнанным выражением в глазах, готовая в любой момент броситься на защиту своего непутёвого родственника, как волчица на защиту больного щенка.
— Он ищет, — буркнула она, не прекращая кромсать овощи. — Сейчас трудно с работой, ты же знаешь. Кризис. Ему нужно время, чтобы адаптироваться в большом городе.
— Адаптироваться? — Стас усмехнулся, но смех вышел скрипучим и злым. — Он адаптировался за три дня. Нашёл, где лежит пульт, пароль от вай-фая и как заказывать пиццу с твоей карты. Прекрасная адаптация. Он даже тарелку за собой помыть не в состоянии. Я сегодня утром чуть ногу не сломал о его кружку с засохшим чаем, которую он оставил прямо посреди коридора.
— Перестань придираться! Он мой брат, единственный. Я не могу выгнать его на улицу! У него никого нет в этом городе, кроме меня!
Стас подошёл к ней вплотную. Он не повышал голоса, говорил тихо, почти вкрадчиво, и от этого его слова звучали ещё весомее, впиваясь в неё, как маленькие ледяные иглы.
— Ира, послушай меня внимательно. Я всё понимаю. Брат, семья, родная кровь. Я терпел. Я молчал, когда он приехал «на пару недель». Я молчал, когда эти недели превратились в месяцы. Я молчал, когда он начал занимать мои вещи без спроса и оставлять после себя этот свинарник. Моё терпение закончилось.
Он сделал паузу, глядя ей прямо в глаза, и она наконец замерла, вцепившись побелевшими пальцами в рукоять ножа.
— Я даю тебе неделю. Ровно семь дней. Чтобы его здесь не было. Пусть ищет работу, комнату, ночлежку, что угодно. Это больше не мои проблемы. Если через неделю, в следующую субботу, он всё ещё будет здесь, я решу этот вопрос сам. И поверь мне, ему это очень не понравится.
Ирина с грохотом отбросила нож в раковину.
— Ты мне угрожаешь? Ты собираешься вышвырнуть моего брата?
— Я тебя предупреждаю, — отчеканил Стас, и его лицо превратилось в холодную, непроницаемую маску. — Неделя. Решай, Ира. Либо он уходит по-хорошему, либо я перестаю быть хорошим.
Он развернулся и молча ушёл в спальню, оставив её одну посреди кухни. За стеной Коля издал гортанный победный вопль — видимо, прошёл очередной уровень. Ирина посмотрела на его расслабленную, развалившуюся в кресле фигуру, потом на закрытую дверь спальни. В её душе боролись любовь к брату и страх перед холодной решимостью мужа. И, как всегда, кровь оказалась гуще. Она решила, что Стас остынет. Как всегда.
Неделя сжалась до тонкой, натянутой струны, готовой лопнуть от малейшего прикосновения. Она прошла в густом, вязком молчании, которое было громче любых криков. Ирина демонстративно хлопотала вокруг брата, подкладывая ему лучшие куски и громко спрашивая, не нужно ли ему чего-нибудь ещё. Коля, почувствовав за спиной надёжный щит сестринской любви, стал ещё наглее: он начал оставлять мокрые полотенца на полу в ванной и громко включать музыку посреди дня. Стас же двигался по квартире как призрак, его присутствие ощущалось лишь в холодном сквозняке, который пробегал по спине, когда он входил в комнату. Он ждал.
Субботнее утро взорвалось запахом горелого хлеба и дешёвого растворимого кофе. Стас вышел из спальни. Картина, представшая перед ним, была квинтэссенцией всего, что он ненавидел последние три месяца. Коля, в заляпанной футболке и трусах, развалился за обеденным столом и с аппетитом уплетал яичницу из четырёх яиц, щедро засыпая её остатками сыра, который Стас приберёг для пиццы. Он держал вилку как копьё, а свободной рукой скроллил ленту в смартфоне, время от времени издавая гортанный смешок. Ирина стояла у плиты, помешивая в кастрюльке какую-то кашу, и её спина была напряжена, как у часового на посту. Она знала, что сейчас произойдёт.
Стас не сказал ни слова. Он молча прошёл на кухню, налил себе стакан воды и выпил его залпом. Потом он медленно повернулся к свояку. Его взгляд был тяжёлым, как чугунный пресс.
— Собирай вещи.
Коля даже не поднял головы, лишь лениво махнул вилкой в его сторону. — Отвали, а? Не видишь, я завтракаю.
— У тебя пять минут, чтобы убраться из моей квартиры, — голос Стаса был ровным, без единой эмоции, и от этого он звучал по-настояшему страшно.
Вот тут Коля наконец оторвался от телефона. Он посмотрел на Стаса, потом на сестру, и на его губах заиграла самодовольная, презрительная усмешка. Он был уверен в своей безнаказанности.
— Слышь, ты, командир нашёлся. Ира, скажи ему, чтоб не выступал.
Но Стас не стал дожидаться ответа Ирины. Он сделал два быстрых шага, и его рука мёртвой хваткой вцепилась в загривок Коли, в жирную, немытую шею. Он сдёрнул его со стула так резко, что тот выронил вилку, которая со звоном упала на пол. Тарелка с недоеденной яичницей полетела на пол, оставив на линолеуме жёлтое, безобразное пятно. Коля взвизгнул от неожиданности и боли, его лицо исказилось от испуга. Виртуальный герой оказался тщедушным и жалким в реальной жизни.
— Я сказал, пошёл вон, — прорычал Стас, волоча его в сторону коридора.
И в этот момент Ирина метнулась между ними, словно волчица, защищающая своего детёныша. Она растопырила руки, физически отталкивая мужа от брата, заслоняя Колю своей спиной. Её лицо пылало, глаза метали молнии. Она забыла, что перед ней её муж, человек, с которым она делила постель и жизнь. Сейчас она видела в нём только врага, угрозу её крови.
— Не трогай моего брата! Он моя семья, и он будет жить здесь, нравится тебе это или нет! А если тебе это не по душе, сам катись отсюда!
Крик эхом отразился от стен маленькой кухни. Коля, спрятавшись за сестру, обрёл былую смелость и теперь злобно шипел из-за её плеча. Стас замер. Он медленно разжал пальцы, отпуская футболку свояка. Он посмотрел в горящие ненавистью глаза жены, потом на трусливую физиономию её брата. В его взгляде не было ни обиды, ни гнева. Только холодное, бескрайнее понимание. Он всё понял. Аргументы закончились. Слова потеряли всякий смысл. Она сделала свой выбор.
Он молча отступил на шаг. Развернулся и так же молча ушёл в спальню. Он не хлопнул дверью. Он просто прикрыл её за собой, и этот тихий щелчок замка прозвучал в оглушительной тишине квартиры как выстрел. Война перешла в новую фазу.
День медленно гнил, просачиваясь сквозь пыльные окна серым, безрадостным светом. Ирина с остервенением оттирала с линолеума застывающее пятно яичницы, водя тряпкой по полу с такой силой, будто пыталась стереть не только грязь, но и само воспоминание об утренней сцене. Коля, уже успокоившийся и вновь погрузившийся в виртуальный мир, сидел на диване, и звуки стрельбы из его наушников казались ей теперь невыносимо громкими, похожими на стук дятла по её черепу. Дверь в спальню оставалась закрытой. Эта тишина за дверью была тяжелее и страшнее любого скандала. Она давила на неё, заставляя постоянно прислушиваться. Что он там делает? Собирает вещи? Звонит своей матери, чтобы пожаловаться? Неопределённость была хуже всего.
К вечеру, когда уже начали сгущаться сумерки, Стас наконец вышел. Он был одет в уличную одежду: джинсы, свитер, куртка. На его лице не было ни злости, ни обиды — только пустое, отстранённое выражение, словно он смотрел сквозь неё и её брата. Он молча обулся, взял с полки ключи и вышел из квартиры. Ирина замерла, провожая его взглядом. Он ушёл. Просто ушёл. Часть её испытала укол паники, а другая — злорадное удовлетворение. Сбежал. Не выдержал. Она победила.
— Ну вот и всё, — самодовольно хмыкнул Коля, откладывая геймпад. — Сдулся твой командир. Теперь хоть поживём спокойно. Что на ужин?
Но их спокойствие длилось недолго. Примерно через час в замке повернулся ключ. Стас вернулся. И он был не один. В руках он держал объёмную картонную коробку, из которой торчал электрический шнур, а под мышкой — небольшой ящик с инструментами. Не говоря ни слова, он пронёс коробку через гостиную прямо в спальню. Ирина и Коля молча наблюдали за ним, как за чужим человеком, вторгшимся в их дом. Через минуту из спальни донёсся звук рвущегося картона и шуршание пенопласта.
Стас появился в дверях спальни с небольшим, приземистым белым холодильником. Он поставил его на пол в коридоре, вернулся в комнату и вынес оттуда дрель. Вид работающего инструмента в его руках заставил Ирину внутренне сжаться. Он подошёл к двери их спальни со стороны коридора, приложил к косяку массивную металлическую петлю и сделал на дереве отметки карандашом.
— Стас, что ты делаешь? — её голос прозвучал неуверенно, почти жалко.
Он не ответил. Оглушительно взвыла дрель, вгрызаясь в дверной косяк. Стружка полетела на пол. Коля от удивления даже привстал с дивана. Стас работал методично, без суеты, вкручивая шурупы с ровным, механическим жужжанием. Закончив с косяком, он прикрутил ответную часть — тяжёлый, уродливый засов — прямо к полотну двери. А потом достал из кармана массивный навесной замок.
Закончив работу, он выпрямился и наконец посмотрел на жену. Его взгляд был холодным и ясным, как зимнее небо. — Ты была права. Он твоя семья. А семья должна о чём-то заботиться. Теперь ты заботишься о нём сама.
Он прошёл на кухню, открыл их общий, большой холодильник и начал молча выкладывать из него продукты на стол: упаковки с мясом, сыр, йогурты, овощи, пакет молока. Всё, что он покупал за последние дни. Сложив всё это в большой пакет, он отнёс его в спальню и рассовал по полкам нового, маленького холодильника, который уже тихо гудел в углу. Потом вернулся, забрал с компьютерного стола свой ноутбук и тоже унёс его в спальню.
— Что это значит? — прошептала Ирина, глядя на опустевшие полки их холодильника.
— Это значит, что война перешла в экономическую фазу, — спокойно ответил Стас, стоя в дверях спальни. Он держал в руках открытый навесной замок. — Я покупаю еду только для себя. Я готовлю только для себя. Я оплачиваю ровно половину коммунальных счетов, квитанции буду оставлять тебе. Твой брат — твоя семья. Значит, ты его и содержишь. Удачи.
Он шагнул в комнату. Продел дужку замка в петли. И с сухим, окончательным щелчком запер дверь снаружи. Затем вынул ключ, положил его в карман и снова скрылся в спальне, закрыв дверь изнутри. В квартире повисла абсолютная, мёртвая тишина, нарушаемая лишь тихим гудением нового холодильника за запертой дверью.
Два месяца превратили квартиру в поле боя с чётко очерченной линией фронта, которая проходила прямо по порогу спальни. Воздух в гостиной пропитался запахом дешёвых макарон, застарелого пота и безысходности. Ирина похудела, под глазами залегли тёмные тени. Деньги, которые она откладывала «на чёрный день», стремительно таяли. Чёрный день настал и, казалось, не собирался заканчиваться. Она покупала самые дешёвые продукты по акции, варила огромные кастрюли пустого супа и выслушивала недовольное сопение Коли, который привык к совершенно другому рациону.
Стас же существовал в параллельной вселенной. Он уходил рано утром, возвращался поздно вечером. Иногда из-за запертой двери доносились запахи жареного мяса или свежесваренного кофе, и эти запахи действовали на Ирину как изощрённая пытка. Он не говорил с ней. Он просто проходил мимо, открывал своим ключом замок, заходил в свою крепость и запирался изнутри. Он стал чужим, холодным и непроницаемым, как камень.
Развязка наступила в один из таких серых, бесконечных вечеров. Коля, до этого несколько часов подряд истязавший приставку, с отвращением ковырнул вилкой в тарелке с серой, разваренной гречкой.
— Ир, ну это уже невозможно есть. Может, закажем пиццу? И кстати, тут игра новая вышла, все пацаны уже играют. Скинь мне на карту денег, а?
Ирина, которая мыла посуду в холодной воде, чтобы сэкономить на электричестве, медленно повернулась. Её руки были красными и сморщенными. Взгляд — пустым.
— Денег нет, Коля. Нет. Совсем. Тебе не на что покупать игры. И нам не на что заказывать пиццу. Ешь, что есть.
— Да что ты заладила, «нет, нет»! — заныл он, отбрасывая вилку. — Попроси у него! Он же твой муж, в конце концов! У него-то деньги есть, я же вижу, какие он себе кроссовки на днях купил!
В этот момент, словно по дьявольскому сценарию, в замке щёлкнул ключ. Вошёл Стас. Он держал в руках пакет из дорогого супермаркета, из которого аппетитно пахло копчёностями и свежей выпечкой. Он, как обычно, не удостоил их даже взглядом и направился прямиком к своей двери.
— Стас, постой, — голос Ирины был хриплым. Он остановился, не оборачиваясь. — Нам нужны деньги. У меня всё закончилось. Коле нужно…
— Это не мои проблемы, — ровно ответил он, не поворачивая головы.
И тут что-то внутри неё оборвалось. Последняя ниточка терпения, самоуважения, любви — всё сгорело дотла в один миг. Она бросилась к нему, схватив за рукав куртки.
— Тебе нравится это, да?! — закричала она, и её крик был полон яда и боли. — Тебе нравится смотреть, как я унижаюсь?! Как мы тут выживаем на воде и крупе, пока ты жрёшь в своей конуре деликатесы?! Ты получаешь от этого удовольствие, урод?!
Он медленно повернулся. И впервые за два месяца посмотрел ей прямо в глаза. Его взгляд был абсолютно спокоен.
— Удовольствие? Нет. Я ничего не чувствую. Ты сама это выбрала, Ира. В то утро, когда встала между мной и им. Ты выбрала свою «семью». Так живи с ней.
— Я тебя ненавижу! — выплюнула она ему в лицо, и это были самые честные слова, которые она произносила за долгое время. — Я ненавижу тебя за то, во что ты превратил мою жизнь! Ты всё сломал!
Он смотрел на неё ещё несколько секунд. В его глазах не было ни капли сожаления. Только холодная, окончательная констатация факта.
— У тебя нет жизни со мной, — произнёс он тихо, но каждое слово било как молот. — У тебя есть брат. Посмотри на него. Это всё, что у тебя осталось.
Он аккуратно высвободил свой рукав из её пальцев. Достал ключ, вставил его в замок и повернул. Затем вошёл в спальню. Дверь закрылась. Раздался сухой, металлический щелчок навесного замка. Ирина осталась стоять посреди гостиной. Рядом канючил Коля, прося денег на игру. Из кухни тянуло остывшей гречкой. А за запертой дверью начиналась другая, чужая жизнь. И в оглушительной тишине своей собственной разрушенной жизни она вдруг поняла, что Стас был прав. Это был её выбор. И её приговор…
