Алина впервые увидела свекровь на свадьбе — элегантную женщину лет пятидесяти пяти с аккуратной укладкой и печальными глазами. Валентина Петровна всё время держалась рядом с сыном, поправляла ему галстук, смахивала несуществующие пылинки с пиджака. Когда молодые уезжали в свадебное путешествие, она долго стояла у подъезда, провожая их взглядом, и Алине показалось, что в этом взгляде было что-то отчаянное.
— Мама очень переживала, — объяснил Денис в такси. — Она привыкла, что я всегда рядом. Мы же вдвоём жили столько лет.
— Она просто волнуется, это нормально, — успокоила его Алина, прижимаясь к плечу мужа. — Скоро привыкнет.
Но Валентина Петровна не привыкла.
Первый звонок раздался через три дня после их возвращения из Турции. Было раннее утро, Алина ещё спала, когда телефон Дениса завибрировал на тумбочке.
— Денечка, у меня давление поднялось, — донёсся из трубки встревоженный голос. — Совсем плохо мне. Не мог бы ты заехать?
Денис вскочил, начал торопливо одеваться. Алина проводила его удивлённым взглядом — было всего семь утра субботы.
Он вернулся через три часа с виноватым лицом.
— Ну как она? — спросила Алина, наливая кофе.
— Да вроде ничего страшного. Померили давление — нормальное. Просто разнервничалась, наверное. Я ей продукты купил, лекарства проверил.
Через неделю звонок повторился. Потом ещё один. Валентина Петровна то чувствовала себя плохо, то боялась, что сломалась плита, то слышала странные звуки за дверью. Каждый раз Денис срывался и ехал к ней, каждый раз возвращался уставшим и растерянным.
— Мама говорит, что за ней следят какие-то подозрительные люди, — сообщил он однажды за ужином. — Видела их уже несколько раз возле подъезда.
— Следят? — Алина отложила вилку. — Денис, а может, это просто соседи? Или кто-то в гости приходит к кому-то?
— Не знаю, — он потер лоб. — Мама очень напугана. Говорит, они записывают, когда она выходит и заходит.
Алина промолчала, но внутри у неё что-то сжалось. Она видела, как с каждым днём муж становится всё более напряжённым, как вздрагивает при каждом звонке телефона.
А потом Валентина Петровна начала приходить в гости.
Первый визит был неожиданным. Алина как раз пришла с работы и собиралась принять ванну, когда в дверь позвонили. На пороге стояла свекровь с тяжёлой сумкой.
— Алиночка, родная, я к вам ненадолго, — она прошла в прихожую, не дожидаясь приглашения. — Денис дома? Нет? Ничего, подожду. Я пирожки испекла, с клубникой, Денечка любит.
Она осталась на четыре часа. Рассказывала о соседке, которая нарочно громко хлопает дверью, о продавщице в магазине, нахамившей ей, о том, что пенсия маленькая, цены растут, а жизнь становится всё тяжелее и тяжелее.
— Одной-то как тяжело, — вздыхала она, попивая чай на кухне Алины. — Раньше хоть Денечка был, а теперь я совсем одна. Целыми днями сижу, смотрю в окно. Телевизор включу — там одни ужасы показывают. Вчера про ограбление пенсионерки рассказывали, в нашем районе! Представляешь? Я теперь боюсь дверь открывать.
Когда Денис наконец вернулся, Валентина Петровна оживилась, засуетилась, накладывая ему пирожки. Алина молча смотрела, как свекровь расцветает в присутствии сына, как ловит за каждое его слово.
Визиты стали регулярными. Два раза в неделю, потом три. Валентина Петровна приходила всегда неожиданно, не всегда с пирожками, но всегда с новыми жалобами.
— У меня сердце болит, — говорила она, прижимая руку к груди. — Вот прямо колет. Наверное, инфаркт скоро будет. Одна умру, и никто не узнает.
— Мама, ты же недавно кардиограмму делала, всё в порядке было, — терпеливо напоминал Денис.
— Да что врачи понимают! — отмахивалась она. — Я своё сердце чувствую.
Или другая история:
— Я вчера в автобусе чуть не упала. Водитель как резко затормозил! Специально, наверное, чтобы старики падали. Никому до нас дела нет. Молодые — те на телефоны смотрят, место не уступают. Я стою, еле держусь, а они сидят, музыку в наушниках слушают.
Алина поначалу пыталась возражать, предлагать решения, но быстро поняла — свекровь не хочет решений. Она хочет жаловаться, хочет внимания, хочет, чтобы её жалели.
Хуже всего было то, что после каждого визита Валентины Петровны настроение в доме портилось. Денис становился задумчивым и молчаливым, Алина — раздражённой. Они начали ссориться.
— Почему ты не можешь просто выслушать её? — упрекал Денис. — Ей одиноко, ей не с кем поговорить.
— Я выслушиваю! — вспыхивала Алина. — Я три часа слушаю про то, как всё плохо, как все вокруг плохие, как жизнь ужасна! У меня после этого самой настроение на нуле!
— Она моя мать.
— Я знаю. Но она приходит к нам домой, садится на моей кухне и превращает наш вечер в сеанс жалоб. Денис, я устаю на работе. Я хочу приходить домой и отдыхать, а не слушать о мировом заговоре против пенсионеров.
— Ты преувеличиваешь.
— Нет, это она преувеличивает! Всё преувеличивает! Ты не видишь? Каждый раз новая катастрофа, каждый раз конец света. А потом выясняется, что ничего страшного не было.
Денис отворачивался, и Алина понимала, что он видит, но не хочет признавать. Ему легче верить, что мать действительно страдает, чем принять правду.
Кульминация наступила в один из пятничных вечеров. Алина готовила ужин — они с Денисом планировали тихий вечер вдвоём, может быть, кино посмотреть. В дверь позвонили.
Валентина Петровна стояла на пороге с чемоданом.
— Мамочка? — Денис побледнел. — Что случилось?
— Денечка, родной, — голос её дрожал, глаза были красными. — Я больше не могу там жить. Не могу! Сегодня в подъезде видела этих людей опять. Они прямо в глаза мне смотрели. Я уверена, они хотят ограбить меня. Или хуже. Я боюсь оставаться одна!
Она прошла внутрь, стянула пальто.
— Я к вам ненадолго, пока не пойму, что делать. Вы же не выгоните меня?
Алина застыла на кухне, сжимая половник. Сердце колотилось где-то в горле.
— Конечно не выгоним, мама, — Денис помог ей раздеться. — Располагайся. Алина приготовит чай.
Вечер превратился в кошмар. Валентина Петровна рассказывала одну страшную историю за другой — о преступниках, орудующих в их районе, о том, как соседка снизу сказала ей что-то подозрительное, о том, как дверь скрипит по ночам, словно кто-то пытается её открыть.
— Я вызывала полицию, — говорила она, потягивая чай. — Приехали, посмотрели — ничего не нашли. Но я-то знаю! Они просто ушли, когда полицию увидели. Но они вернутся. Обязательно вернутся.
Денис слушал, кивал, утешал. Алина молчала, чувствуя, как внутри растёт глухое раздражение, смешанное с отчаянием.
Когда Валентина Петровна наконец легла спать в их единственной свободной комнате — той, что они планировали превратить в кабинет — Алина и Денис остались на кухне.
— Это ненадолго, — тихо сказал он, глядя в чашку. — Пока она не успокоится.
— Денис…
— Я понимаю, что это неудобно. Но она моя мать. Она напугана.
— А ты не думал, что, может быть, эти люди в подъезде — просто люди? Что никто не собирается её грабить?
— Мама не стала бы придумывать.
— Не придумывать, а преувеличивать! — Алина повысила голос, потом спохватилась и продолжила шёпотом: — Денис, вспомни. Сколько раз было, что она звонила с проблемой, а потом оказывалось, что всё не так страшно? Давление было нормальным. Плита работала. Странные звуки — это сосед делал ремонт.
— Ну и что? Она волнуется, с возрастом это бывает.
— Это не просто волнение. Это… это способ привлечь внимание. Твоё внимание.
Он посмотрел на неё так, словно она предложила выбросить мать на улицу.
— Ты хочешь сказать, что моя мама манипулирует мной?
— Я хочу сказать, что она очень одинока и не знает, как справиться с тем, что ты больше не живёшь с ней. И вместо того чтобы научиться жить самостоятельно, она…
— Хватит, — он встал. — Моей матери плохо, и я не могу просто закрыть на это глаза.
Они легли спать в напряжённом молчании. Алина не могла заснуть, слушая, как за стеной ворочается свекровь, как скрипит диван. Их дом больше не был их домом.
Утром, когда Алина вышла на кухню, Валентина Петровна уже сидела за столом, попивая чай.
— Доброе утро, Алиночка, — она улыбнулась, но улыбка не коснулась глаз. — Я тут подумала… может быть, мне действительно стоит пожить у вас какое-то время. Пока обстановка не нормализуется. Вы же не против? У вас такая хорошая квартира, двухкомнатная. Места хватит всем.
Алина почувствовала, как холод разливается по телу.
— Валентина Петровна…
— Мама, — Денис вошёл на кухню в домашних штанах и футболке. — Может быть, это и правда хорошая идея. Временно, конечно. Ты будешь не одна, тебе будет спокойнее, а мы…
— Нет, — сказала Алина.
— Что?
— Нет, — она посмотрела на мужа. — Денис, нам нужно поговорить. Наедине.
Они закрылись в спальне. Алина стояла у окна, собираясь с мыслями. Денис ждал, скрестив руки на груди.
— Я понимаю, что тебе жалко маму, — начала она. — Я правда понимаю. Но ты не видишь, что происходит. Или не хочешь видеть.
— Алина, она боится…
— Она не боится! — Алина повернулась к нему. — Денис, вспомни всё, что было за эти месяцы. Все звонки, все визиты. Ты правда думаешь, что всё это — реальные проблемы? Давление, которое оказалось нормальным. Следящие за ней люди, которых никто, кроме неё, не видел. Сломанная плита, которая прекрасно работала. Сердце, с которым, по словам врачей, всё в порядке.
— Врачи могут ошибаться.
— Денис! — она схватила его за руки. — Посмотри на меня. Твоя мама придумывает проблемы, чтобы ты приезжал к ней, чтобы ты волновался, чтобы ты был рядом. Это не значит, что она плохая. Это значит, что ей очень одиноко и она не умеет справляться с этим по-другому.
— Ты просто не любишь её, — сказал он тихо.
— Неправда. Я просто не хочу, чтобы она переехала к нам. Это наш дом, Денис. Наш. Мы только поженились. У нас должна быть своя жизнь, своё пространство. Если она будет жить здесь, у нас этого не будет. Никогда.
— Она моя мать.
— А я твоя жена! — голос сорвался на крик. — Ты выбрал меня, ты женился на мне! Или нет? Может, ты женился на мне, но остался с мамой?
— Это низко.
— Это правда. Денис, я люблю тебя. Но я не могу жить с твоей мамой. Я просто не могу. Три часа её жалоб в неделю — это мой предел. А ты предлагаешь мне слушать это каждый день. За завтраком, за ужином, перед сном. Слышать, как всё плохо, как все виноваты, как жизнь ужасна.
— Преувеличиваешь.
— Нет! — она ударила кулаком по подоконнику. — Я не преувеличиваю! Ты просто не хочешь это видеть, потому что тебе легче поверить, что мама страдает, чем признать, что она… что она использует тебя. Твою любовь, твою заботу.
Они стояли в тишине, тяжело дыша. За стеной слышались звуки — Валентина Петровна, видимо, мыла посуду на кухне.
— Ты хочешь, чтобы я выгнал свою мать? — спросил Денис ледяным тоном.
— Я хочу, чтобы ты помог ей, но по-настоящему. Не потакая её страхам, а помогая с ними справиться. Своди её к психологу. Помоги найти ей занятия, хобби, новых знакомых. Что угодно, но не переселяй её сюда.
— Психологу? Ты хочешь, чтобы моя мать подумала, что я считаю её сумасшедшей?
— Я хочу, чтобы она научилась жить одна. Потому что мы не можем быть с ней всегда, Денис. Не можем и не должны.
— Значит, ты против?
— Да, я против!
— Понятно, — он открыл дверь. — Значит, это для тебя важнее, чем наш брак.
— Что? — Алина не поверила своим ушам. — Это я ставлю под угрозу брак? Серьёзно?
Он вышел из комнаты. Алина слышала, как он о чём-то тихо говорит с матерью на кухне, но не могла разобрать слов. Потом хлопнула входная дверь.
Алина осталась одна с Валентиной Петровной.
Весь день прошёл в мучительном молчании. Свекровь сидела в гостиной, смотрела телевизор, иногда вздыхала. Алина пыталась работать за ноутбуком, но не могла сосредоточиться. Денис не отвечал на звонки и сообщения.
Вечером, когда Алина уже начала всерьёз волноваться, он вернулся. Выглядел измученным, растерянным.
— Нам нужно поговорить, — сказал он.
Они снова закрылись в спальне. Денис сел на кровать, уронил голову в ладони.
— Я ездил к маме, — начал он. — Смотрел её квартиру. Проверил всё — двери, окна, замки. Всё в полном порядке. Потом спустился, прошёлся по подъезду, поговорил с консьержкой. Она сказала, что никаких подозрительных людей не было. Вообще. Что мама иногда жалуется на соседей, но они все нормальные, живут там годами.
Он поднял голову, посмотрел на Алину.
— Потом я поговорил с врачом мамы. Знаешь, что он сказал? Что мама приходит к нему каждую неделю с разными жалобами, но все обследования показывают, что она здорова. Совершенно здорова. И он предлагал ей сходить к психологу, но мама отказалась. Сказала, что с головой у неё всё в порядке, проблемы реальные.
Алина не говорила ничего, давая ему время.
— Я… я не хотел этого видеть, — продолжил он. — Мне было легче верить, что мама просто волнительная, мнительная. Но ты права. Она придумывает проблемы. Не специально, может быть. Но она их придумывает, потому что… потому что ей не хватает меня.
Голос его дрогнул.
— Всю жизнь мы были вдвоём. С тех пор, как папа ушёл, когда мне было десять. Мы с мамой всегда вместе. Я привык заботиться о ней, быть рядом. А теперь я женился, у меня своя жизнь, и она… она не знает, что с этим делать. Поэтому создаёт причины, чтобы я возвращался.
— Денис…
— Подожди, — он поднял руку. — Я хочу сказать. Сегодня весь день я думал о твоих словах. О том, что мы только поженились, что у нас должна быть своя жизнь. И ты абсолютно права. Мама не может переехать к нам. Это было бы неправильно. Несправедливо по отношению к тебе. По отношению к нам.
Алина почувствовала, как напряжение понемногу отступает.
— Но я не могу просто бросить её, — продолжил он. — Не могу сделать вид, что всё нормально, и оставить её наедине с этим… этим одиночеством.
— Я и не прошу тебя бросить её, — Алина села рядом с ним, взяла его руку. — Мы можем помогать ей. Навещать, звонить, приглашать к нам в гости иногда. Но жить она должна у себя. И да, ей нужна помощь. Настоящая помощь — психолог, может быть, какие-то группы для людей её возраста, новые знакомства.
— Она не согласится на психолога.
— Тогда нужно попробовать по-другому. Центры для пожилых, кружки, волонтёрство. Что-то, что даст ей цель, наполнит дни смыслом. Чтобы она не сидела дома одна, накручивая себя.
Денис кивнул.
— Я поговорю с ней.
Разговор был тяжёлым. Валентина Петровна сначала не понимала, потом обиделась, потом заплакала. Обвиняла Алину, обвиняла сына, говорила, что её бросают, что она никому не нужна.
— Мама, — Денис терпеливо держал её за руки. — Ты нужна мне. Очень нужна. Но я не могу быть с тобой каждый день, как раньше. У меня теперь семья. И ты тоже должна жить своей жизнью, а не только ждать моих визитов.
— Какая у меня жизнь? Я старая, больная…
— Ты не больная. Мы проверяли, помнишь? Врачи сказали, что ты здорова.
— Врачи ничего не понимают!
— Мама, — Денис вздохнул. — Я отвезу тебя домой. А завтра мы вместе пойдём в центр досуга для пенсионеров. Там много интересного — хор, танцы, рукоделие. Ты любишь вышивать, помнишь? Ты давно не брала в руки пяльцы.
— Я не пойду туда, к этим чужим людям…
— Попробуй. Один раз. Если не понравится — не надо. Но попробуй, пожалуйста.
Потребовалось ещё полчаса уговоров, но в конце концов Валентина Петровна согласилась. Нехотя, со слезами, но согласилась.
Когда Денис отвёз её домой и вернулся, было уже за полночь. Алина ждала его на кухне, попивая остывший чай.
— Как она? — спросила она.
— Сердится. Обижается. Но я думаю, она поймёт. Со временем.
Он сел напротив, провёл рукой по лицу.
— Знаешь, по дороге обратно я думал… мама посвятила мне всю жизнь после развода с отцом. Она работала на двух работах, чтобы мне хватало на всё. Водила на секции, помогала с уроками. И я всегда был центром её мира. А теперь этот центр сместился, и она… она потерялась.
— Это не твоя вина, — сказала Алина. — И не твоя ответственность заполнять всю её жизнь. Ты можешь быть её сыном, любить её, заботиться о ней. Но ты не можешь быть её единственным смыслом существования. Это несправедливо по отношению к тебе. И в конечном счёте к ней тоже.
— Я знаю. Я понимаю. Просто… трудно смотреть, как ей больно.
— Но это необходимая боль. Боль роста, если хочешь. Она должна научиться жить по-новому. А мы поможем ей. Не бросим, но и не позволим манипулировать собой.
Денис кивнул, встал, обнял её крепко.
— Прости, — прошептал он в её волосы. — Прости, что не увидел этого раньше. Что заставил тебя быть плохой в этой истории.
— Ты не заставлял. Просто иногда любовь слепа. Особенно когда речь о родителях.
Следующие недели были непростыми. Валентина Петровна пошла в центр досуга — один раз, второй, потом и третий. Поначалу жаловалась, что там скучно, что люди неинтересные, что занятия глупые. Но однажды Денис приехал к ней в гости и застал мать за пяльцами — она вышивала сложный узор, который ей дали в кружке.
— Надо же закончить, — проворчала она, но Денис заметил, что в глазах её появился интерес, какое-то оживление.
Постепенно визиты к молодым стали реже. Не потому что Алина или Денис запрещали — просто у Валентины Петровны появились свои дела. Хор по вторникам, вышивка по четвергам, йога для пожилых по субботам. Она познакомилась с несколькими женщинами, начала с ними общаться.
Конечно, она по-прежнему жаловалась — на погоду, на цены, на здоровье. Это было частью её характера, и Денис понял, что переделать её невозможно. Но масштаб катастроф в её рассказах значительно уменьшился. Теперь это были обычные жизненные неудобства, а не апокалипсис.
— Вот поругалась сегодня с Ниной Степановной из хора, — рассказывала она, попивая чай на кухне у молодых. Теперь она приходила раз в неделю по воскресеньям, и это было приятно — семейный обед, неспешные разговоры. — Она считает, что надо петь громче, а я говорю, что надо следить за гармонией. В итоге руководительница хора сказала, что я права. Нина, конечно, обиделась…
Это было нормально. Это были обычные жизненные истории, а не придуманные катастрофы.
