«Успокойтесь, — мягко сказал следователь, наливая молодому человеку воды из графина. — Найдется ваша благоверная. Зачем же сразу предполагать худшее?»
Но следователь ошибся. Ее и правда убили.
С хорошенькой парижской модисткой Луизой Симон-Деманш богатый русский помещик Александр Васильевич Сухово-Кобылин познакомился в 1841 году в одном из ресторанов Парижа. Луизе на тот момент было около 26 лет, Александру — 24 года.
Сухово-Кобылин подсел к Луизе за столик и предложил оплатить ее обед. Женщина согласилась, завязался разговор, в ходе которого модистка пожаловалась на тяжкую жизнь, на отсутствие дела по душе.
Александр загорелся желанием помочь и тут же предложил женщине переехать в Россию. Более того, помещик дал ей на дорогу тысячу франков без какой-либо расписки.
Осенью 1842 года Луиза Симон-Деманш прибыла в Петербург. В столице ей показалось слишком холодно, и Сухово-Кобылин перевез женщину в Москву, где снял для нее шикарное жилье — пятикомнатную квартиру в доходном доме графа Гудовича на Тверской улице.
Прислуживать Луизе должны были четверо крепостных людей Сухово-Кобылина — повар, кучер и две служанки.
На свои деньги Александр Васильевич приобрел для женщины бакалейный и винный магазины — так мадам Симон-Деманш из парижской модистки превратилась в московскую купчиху.
Впрочем, дела у Луизы шли ни шатко ни валко. В 1849 году ей пришлось отойти от дел «по скудости торговли» — покупателей было мало, а расходы на все были слишком велики.
В результате «Луизе Ивановне» (так женщину называли в России), пришлось отойти от дел. С 1849 года Симон-Деманш оказалась на полном содержании своего любовника.
Поначалу все шло хорошо. Сухово-Кобылин проводил у Луизы много времени, обедал с нею, затем они вместе отправлялись «за балдахин».
Но уже в 1850 году Симон-Деманш почуяла неладное — Александр Васильевич стал реже появляться, да и во время своих визитов был уже не так приветлив и ласков. Женщина заподозрила, что у ее благодетеля появилась любовница.
Звали любовницу Надеждой Ивановной Нарышкиной, в девичестве — баронесса Кнорринг. Нарышкина была одной из самых известных светских львиц своего времени.
«Небольшого роста, рыжеватая, с неправильными чертами» — не самое лестное описание внешности, данное одним из современников Надежды Ивановны.
Не будучи красавицей, Нарышкина обладала невероятной уверенностью в себе, умением находить ключик к сердцу любого мужчины.
Нарышкина была замужем за губернским секретарем А.Г. Нарышкиным, но это не помешало ей стать любовницей Сухово-Кобылина.
6 ноября 1850 года Александр Васильевич прибыл в дом Гудовича для встречи с Луизой. Встреча получилась короткой и болезненной: женщина начала рыдать и обвинять Сухово-Кобылина в измене. Мужчина предпочел ретироваться.
К себе домой он вернулся поздно, и здесь его уже ждала записка от Луизы. Женщина просила денег на текущие расходы и требовала новой встречи.
7 ноября в 9 часов утра Сухово-Кобылин поехал к мадам Симон-Деманш. Но любовницу он дома не застал. По словам слуг, Луиза вышла из дома вчера вечером и назад не вернулась.
Поначалу Александр Васильевич искал свою парижанку самостоятельно: побывал у общих с Луизой знакомых, отправил свою дворню искать любовницу на улицах Москвы. Но — тщетно.
Днем 9 ноября Сухово-Кобылин приехал на заседание Купеческого собрания, где в то время находился обер-полицмейстер Москвы Иван Лужин. Лужин, выслушав сбивчивую речь помещика, отправил Александра Васильевича к следователю для сбора необходимых сведений.
Вечером 9 ноября подключенный к поискам пропавшей казак Андрей Петряков заметил в большом сугробе у Ваганьковского кладбища торчащие женские ноги в черных бархатных полусапожках.
Прибывшая полиция извлекла из сугроба тело молодой женщины, в котором была опознана Луиза Симон-Деманш.
На горле покойной была длинная и глубокая рана, нанесенная ножом или каким-то другим острым предметом. В ушах Луизы находились золотые серьги с бриллиантами, на пальцах — массивные золотые кольца. Таким образом, нападение с целью ограбления полиция исключила.
Тут же следователь вспомнил, как странно вел себя в его кабинете молодой помещик Сухово-Кобылин.
«Ее убили! Ее непременно убили!».
Откуда такая уверенность?
Александра Васильевича Сухово-Кобылина современники называли «европеизированный феодал». Он любил всякие иностранные новшества, дарованные прогрессом, любил поговорить о Европе, о неправильном развитии России.
Однако, при этом он оставался патриархальным помещиком-крепостником, для которого зависимые от него люди были важным источником денег и разнообразных удобств.
Александр Васильевич запросто мог накричать на слугу, мог даже применить рукоприкладство. По словам писателя Е. Феоктистова, Сухово-Кобылин был типичным помещиком-сумасбродом:
Этот господин, превосходно говоривший по-французски, усвоивший себе джентльменские манеры, был, в сущности, по своим инстинктам жестоким дикарём, не останавливающимся ни перед какими злоупотреблениями крепостного права. Дворня его трепетала… Александр Кобылин мог похвастаться целым рядом любовных похождений, но они же его и погубили.
Во время допроса у Сухово-Кобылина обнаружилось алиби. Вечером 7 ноября он находился в доме губернского секретаря Александра Нарышкина, что подтвердили пятнадцать свидетелей.
Тем не менее, учитывая странные показания Сухово-Кобылина, наличие мотива (устранить надоевшую любовницу) и его неоднозначную репутацию в свете, следствие решило установить над Александром Васильевичем тайное наблюдение, а также провести обыск у него дома.
Если первая мера ничего не дала, то обыск в снимаемом Сухово-Кобылиным флигеле особняка на Страстном бульваре, дом 9, завершился обнаружением пятен крови.
Приставы Хотинский и Редькин рапортовали об обнаружении двух небольших пятнышек крови в сенях и на крыльце.
Сухово-Кобылина немедленно арестовали, и при его аресте были найдены и другие важные улики, а именно, письма Надежды Ивановны Нарышкиной. Вот как об этом написал Лев Толстой, пристально следивший за делом Луизы Симон-Деманш:
«При аресте Кобылина нашли письма Нарышкиной с упрёками ему, что он её бросил, и с угрозами по адресу г-жи Симон… Предполагают, что убийцы были направлены Нарышкиною».
Разумеется, Нарышкину также немедленно вызвали на допрос. Надежда Ивановна заявила, что с Симон-Деманш она никогда не встречалась, к ее убийству не имеет никакого отношения, а письма Сухово-Кобылину — не более чем эмоции влюбленной женщины.
Как ни странно, Нарышкину отпустили до декабря-месяца. Этой передышки женщине хватило, чтобы в срочном порядке выхлопотать себе «Свидетельство на выезд за границу» и … немедленно уехать в Париж.
Надежда Ивановна уезжала, будучи беременной, и в июне 1851 года в столице Франции она родила девочку. Имя отца ребенка Нарышкина не скрывала — им был Сухово-Кобылин. Родители решили назвать малышку Луизой.
Подозреваемыми по делу Симон-Деманш были не только Сухово-Кобылин и Нарышкина, но и крепостные Александра Васильевича которых он отрядил в качестве прислуги Луизы.
Допрошены были повар Ефим Егоров (20 лет), кучер Галактион Козьмин (18 лет), первая горничная Аграфена Кашкина (27 лет) и вторая горничная Пелагея Алексеева (50 лет).
Интересную запись сделал в своем дневнике следователь Кастор Лебедев, занимавшийся допросом как помещика, так и его прислуги:
Грустно видеть этого даровитого Сухово-Кобылина, поглощённого интригами, и этих крепостных, отданных господином в рабство своей французской любовнице.
Действительно, русские люди оказались, по сути дела, рабами капризной, безродной иностранки, которая получила полное право распоряжаться Ефимом, Галактионом, Аграфеной и Пелагеей.
Именно в этом следователи внезапно нашли мотив убийства. Ефим Егоров странно вел себя на допросе, невпопад отвечал на простые вопросы. Наконец, молодой повар «раскололся».
По словам Ефима, хозяйка относилась к слугам придирчиво, постоянно жаловалась на них Сухово-Кобылину. В конце концов, Егоров решил с Луизой поквитаться. Женщины и кучер Галактион согласились быть сообщниками повара.
Парни ночью проникли к француженке в спальню, придушили ее подушкой. Егоров нанес женщине несколько ударов чугунным утюгом.
Горничные одели Луизу в ее обычный наряд и уложили в сани. Козьмин и Егоров отправились к Ваганьковскому кладбищу и выкинули госпожу в сугроб.
Когда уже собирались отъезжать, Ефим забеспокоился, что Луиза может быть жива, и перерезал ей горло.
Показания повара подтвердили и другие слуги. Сухово-Кобылин, по их словах, о готовящемся злодеянии ничего не знал. Выяснилось и происхождение пятен крови во флигеле у Александра Васильевича.
Оказалось, что барин недавно приглашал к себе Ефима Егорова для того, чтобы забить несколько кур.
22 ноября Сухово-Кобылина отпустили под подписку о невыезде из Москвы.
Пребывание в тюрьме, хоть и кратковременное, оказало на Александра Васильевича огромное влияние. Он писал, что сидел вместе «с ворами, пьяною чернью и безнравственными женщинами».
Затем, уже в одиночной камере, ничего не зная о ходе расследования, о своей судьбе и о судьбе Надежды Нарышкиной, Сухово-Кобылин задумался о вечном:
Жизнь начинаю постигать иначе. Труд, труд и труд. Возобновляющий освежающий труд. Среди природы под утренним дыханием… Моё заключение жестокое, потому что безвинное — ведёт меня на другой путь и потому благодатное.
В 1854 году, все еще находясь под подпиской о невыезде, Александр Васильевич взялся за перо — им была написана пьеса «Свадьба Кречинского», вошедшая в золотой фонд русской драматургии.
Не менее важными и успешными стали и пьесы «Дело»(1861) и «Смерть Тарелкина» (1869).
Так получилось, что убийство любовницы сделало из А.В. Сухово-Кобылина великого русского драматурга…
13 сентября 1851 года Московский надворный суд приговорил Егорова и Козьмина к каторге на 20 и 15 лет. Горничные отделались более мягкими сроками — по 3 года тюрьмы. Сухово-Кобылина полностью оправдали.
Казалось, история парижанки в сугробе закончена, но — не тут-то было.
Через два месяца после вынесения приговора слуги отказались от своих показаний. Повар Егоров заявил, что частный пристав Стерлигов избил его на допросе, не давал есть и пить.
Кроме того, Ефим утверждал, что следователи в случае взятия вины на себя обещали ему в благодарность «от барина Сухово-Кобылина» легкий приговор, помощь родне и 1500 руб. серебром.
Примерно то же самое рассказали и остальные крестьяне. В частности, горничная Аграфена заявила:
Что же показано мною при следствии, что она убита Егоровым и Козьминым в спальне, то сознаюсь как перед Богом, велел мне так говорить барин Александр Васильевич. 8 числа ноября того года, придя к нам утром, он обещал награду и защиту.
Дело Симон-Деманш было снова открыто. Следователи принялись искать письма, которые приставы якобы показывали повару и кучеру. Но ничего найдено не было.
Вызванный на допрос пристав Стерлигов клялся и божился, что пальцем Егорова не тронул и денег тому от имени Сухово-Кобылина не обещал.
В конечном итоге материалы дела поступили к министру юстиции графу В.Н. Панину. В октябре 1853 года граф зачитал в Сенате доклад о резонансном деле.
В докладе было сказано, что улик, доказывающих вину слуг, недостаточно. Равно как нет оснований утверждать, что виновен Сухово-Кобылин. Дело предлагалось отправить на новое рассмотрение с учреждением новой следственной комиссии.
В 1854 году следователи снова допросили повара, кучера и горничную Аграфену Кашкину (вторая горничная, Пелагея Алексеева, скончалась в 1853 году в тюрьме).
Слуги ничего нового не рассказали.
Весной 1854 года на допрос пригласили Сухово-Кобылина, и после многочасовой беседы начинающий драматург был арестован во второй раз в своей жизни.
На гауптвахте Александр Васильевич заканчивал свою комедию «Свадьба Кречинского». В дневнике Сухово-Кобылин напрямую заявил, что с него требовали взятку в 50 тыс. рублей.
Каким образом мог я написать комедию, состоя под убийственным обвинением и требованием взятки в 50 тысяч рублей, я не знаю, но знаю, что написал Кречинского в тюрьме — впрочем, не совсем, — ибо я содержался (благодаря защите княгини Гагариной и Закревского) на гауптвахте у Воскресенских ворот. Здесь окончен был Кречинский.
Полгода Сухово-Кобылин провел в заключении. Все это время следователи пытались найти новые улики против него — но тщетно.
В ноябре 1854 года драматурга окончательно освободили из-под стражи, обязав его пройти процедуру церковного покаяния за «прелюбодейную связь с Симон-Деманш, продолжавшуюся около восьми лет и разорвавшуюся жестоким смертоубийством».
Церковное покаяние Сухово-Кобылина состоялось 11 декабря 1855 года в церкви Воскресения на Успенском Вражке, поблизости от доходного дома Гудовича, где когда-то жила Луиза Симон-Деманш.
На мероприятии присутствовали как официальные лица, так и многочисленные зеваки. Имя Сухово-Кобылина, по его же словам, было предано в Воскресенской церкви «публичному позору и клеймению».
Дело Симон-Деманш было официально закрыто лишь в мае 1856 года. Оказалось, что все подозрения в адрес Сухово-Кобылина, а также в отношении его крепостных, были основаны лишь на предположениях.
Все — барин Александр Васильевич, повар Ефим, кучер Галактион и горничная Аграфена — были полностью оправданы и отпущены на волю.
Сухово-Кобылина решение суда возмутило: он считал, что Луизу убили его слуги. Однако, никаких действий Александр Васильевич предпринимать не стал.
Оказавшись в изоляции со стороны светского общества, где репутация Сухово-Кобылина была безнадежно испорчена, начинающий драматург неожиданно получил поддержку от интеллигенции.
Редактор «Современника», поэт Н. Некрасов, немедленно принял к публикации первую пьесу Александра Васильевича, драматурга поддержали актер М. Щепкин, публицист В. Дорошевич.
Среди отечественной интеллигенции мнение было почти однозначное — А.В. Сухово-Кобылин — жертва судебной ошибки.
Однако, до самой смерти драматурга в 1903 году в возрасте 85 лет, многие были уверены, что француженку Луизу отправил на тот свет именно он.
Преследуя Сухово-Кобылина и его слуг, следствие как-то совсем упустило из виду ту ниточку, на которую указал Л.Н. Толстой, а именно, вторую любовницу Александра Васильевича — Надежду Ивановну Нарышкину. Не могла ли она, и правда, подослать убийц к сопернице?
В Париже Нарышкина, как писал историк А. Моруа, «сорвалась с цепи». Надежда Ивановна со своими подругами Л. Нассельроде и М. Калергис вовсю флиртовала с мужчинами в своем салоне, наслаждаясь свободной парижской жизнью.
Французы называли Нарышкину «сиреной с зелеными глазами». Среди ее поклонников были известные поэты, музыканты, политики.
В конце концов Надин Нарышкина стала любовницей писателя Александра Дюма-сына. Дюма писал о своей русской подруге:
«Всё нравится мне в ней: её душистая кожа, тигриные когти, длинные рыжеватые волосы и глаза цвета морской волны…».
Юлия Меньшова в роли Надежды Нарышкиной в сериале «Дело Сухово-Кобылина» (1991 год).
Дюма-сын хотел взять Нарышкину в жены, но ее муж, оставшийся в России статс-секретарь, все никак не давал развода. Раз в год Надежда должна была ездить в Россию для получения разрешения на проживание за границей.
Лишь после смерти А. Нарышкина в 1864 году Надин и Александр Дюма-сын получили возможность узаконить свои отношения.
Бракосочетание прошло 3 февраля 1865 года в присутствии всего трех людей — родителей жениха Александра-Дюма-отца и Катрины Лабе, а также Ольги Нарышкиной, старшей дочери Надежды Ивановны.
Семейная жизнь Дюма-сына и мадам Нарышкиной оказалась не очень счастливой. Надежда Ивановна страшно ревновала мужа к многочисленным поклонницам его творчества. В конце концов это привело к развитию душевного расстройства.
В 1891 году супруги расстались, но Дюма-сын, опасаясь общественного осуждения, так и не потребовал развода.
2 апреля 1895 года Надежда Ивановна Нарышкина скончалась в Париже в возрасте 69 лет. На смертном одре она не сказала ни слова относительно своего возможного участия в убийстве французской модистки.
Да и не могла сказать, ибо была на момент смерти совершенно безумна.
