Певец Юлиан — один из самых близких людей для Нонны Мордюковой. Он появился в жизни легендарной актрисы в тяжелый момент — фактически сразу после смерти сына. И, как говорят в окружении Мордюковой, спас ее от гибели. Накануне столетнего юбилея корреспонденты «МК» пообщались с заслуженным артистом России.
— Есть такие встречи, которые не планируются, а случаются, — говорит Юлиан. — Так произошло и у нас с Нонной. Был 1990 год, я учился на первом курсе в ГИТИСе и приехал на гастроли в Череповец. Там же была и Нонна Мордюкова. Это был первый ее выезд после смерти сына. Но об этом я, конечно, не знал. Как не знал и о том, что она находилась в жуткой депрессии: не хотела ни выступать, ни жить.
В Череповце дети из местной художественной самодеятельности попросили, чтобы Нонна Викторовна с ними сфотографировалась. Я ее тогда не знал, но подошел к ней. Говорю: «Нонна Викторовна, с вами хотят детишки сфотографироваться. Можно?» А она на меня таким гипнотическим взглядом смотрит и спрашивает: «А вы кто?» «Я певец Юлиан, сейчас пойду на сцену», — отвечаю.
«А я пойду вас слушать», — сообщила Нонна. И действительно, она пошла за кулисы, а после сказала, что я пел потрясающе. Дальше был банкет, мы сели вместе и сразу перешли на одну волну. В тот вечер она оставила мне телефон и сказала: «Будешь в Москве — звони».
— Позвонили?
— Позвонил. Потому что Мордюкова была актрисой, которую я любил с детства. Помню, приехал к ней в Крылатское и совершенно обалдел от того, в какой квартире она жила. Я представлял себе, что Мордюкова — великая актриса — должна жить круто, в хорошем подъезде с консьержами. А на самом деле был обычный панельный дом, маленькая «однушка».
Мы подружились моментально: с тех пор я стал часто у нее бывать. Позже познакомился с ее сестрами. Они мне сказали: «Юлик, ты подарил Нонне вторую жизнь. Она ожила с тобой». Я к ней не один приезжал. Как-то весь свой курс ГИТИСа к ней домой привез. Правда, спросил разрешения. Потом сестры мне рассказывали, что она им ответила: «Пусть кого угодно привозит, лишь бы он был».
Заменить сына было невозможно. Но то ли я ей его чем-то напоминал… У нас одинакового цвета глаза были. Наверное, в тот момент мне было необходимо появиться в ее жизни. «Иначе, — говорили мне ее сестры, — Нонна бы умерла». Не знаю, как объяснить нашу дружбу, но это была мистика.
— Как вы переехали к ней жить?
— Она стала говорить: «Не уезжай, оставайся, переночуй сегодня». Я первый раз удивился сильно: «Где же мне спать в однокомнатной квартире?» На что Нонна ответила: «Сейчас я раскладушку достану, и переночуешь на кухне». Она обо мне всегда заботилась. Даже звонила в общежитие ГИТИСа, где я жил. Комендант думала, что над ней подшучивают.
Потому что Нонна говорила: «Здравствуйте, я — народная артистка СССР Нонна Мордюкова. Хочу узнать, как у Юлиана дела? Как часто ему меняют постельное белье? » Помню, возвращаюсь, а комендант мне говорит: «Зайди. Я не понимаю, это шутка такая?
Но голос же Мордюковой был!» Такие ко мне материнские чувства ко мне проявляла. В один прекрасный момент Нонна предложила мне переехать к ней. «Вы что, мне неудобно!» — ответил я ей. Но она была категорична. И я полгода жил с Мордюковой.
— Нонна тогда, как говорят, была в жуткой депрессии после ухода сына!
— Да. Она действительно не могла спать, не хотела жить, принимала тяжелые успокоительные таблетки. Я все это наблюдал своими глазами. И нашел выход, как ее от этого избавить. В то время моя карьера пошла вверх, я потихоньку раскручивался, меня по телевизору показывали, мои песни по радио крутили. В те времена были очень популярны программы по радио.
А я дружил с редакторами, купил приемник Нонне и говорил: «Включайте радио, скоро я буду петь». Так она стала засыпать с приемником. Я был рад, что снял ее с тяжелых таблеток. Конечно, в тусовке сразу пошли слухи, что у Мордюковой любовник какой-то появился.
Мне это смешно было слышать. Потому что я ребенком же был фактически: мне было всего 16 лет. Понятно, что у нас были совершенно другие отношения. Космическая дружба.
— Но разве это докажешь!
— Как-то раз Нонна заходит в женский туалет в Доме кино, а там — Гурченко, Клара Лучко… В общем, все звезды собрались. И вдруг она слышит, как они говорят: «Нонка-то с ума сошла! Ходит с молодым парнем. Крыша у нее поехала совсем.
То жить не хотела, а теперь такая вся влюбленная, одухотворенная!» Она им устроила такой разнос тогда! «Девочки, вы совсем уже запутались. Неужели вы не понимаете, что такое человеческая дружба!» — отчитывала она их. И на публикации о нашем романе очень болезненно реагировала: «Скажи же ты им, что спишь у меня на кухне на раскладушке!»
— Почему спустя полгода вы съехали от Нонны? Устали от слухов?
— Нет. Я снял квартиру, но постоянно к ней приезжал. 90-е годы для актеров и композиторов были очень тяжелыми. Они мало зарабатывали. Нонна была не исключением. Мне приходилось выкручиваться. Приду и незаметно положу ей в вазочку сто-двести долларов.
Она потом их находила, понимала, ругалась на меня. Но брала. А так бы она их не взяла никогда. Она была очень гордой. Если бы я ей сказал: «Нонна, возьмите, пожалуйста, сто долларов!», она бы мне ответила: «Ты что, совсем, что ли?»
А еще я фактически стал ее продюсером. Она в те годы не понимала, сколько денег брать за выступления. Могла ездить просто за еду. Удивительно слышать, но звезды кино выступали в колхозах в те времена за мешок картошки, капусты или же за окорочка Буша.
Я ей тогда сказал: «Нонна, вы вошли в десятку лучших актрис мира всего столетия вместе с Раневской. Вы не можете выступать за еду. Вы стоите дорого!» Поэтому она потом, когда ей звонили с просьбой о выступлениях, говорила: «Звоните Юлиану, с ним договаривайтесь». Так я установил ей гонорар.
У меня начались гастроли, но я старался ее радовать. Она очень любила рыбу вяленую. Я со всех гастролей ее привозил. Даже если ехал в тот город, где рыбы не водится, она всегда говорила: «Привези». Я старался находить. Часто приходилось дарить ей кнопочные стационарные телефоны.
— Зачем?
— Нонна была очень эмоциональной. Когда кто-то звонил, и ей в разговоре что-то не нравилось, она говорила: «Все, до свидания». И бросала трубку. В итоге телефон раскалывался.
Она его клейкой лентой заклеивала со словами: «Это же мне Юлианчик подарил!» Я ей дарил снова, она снова их била, я снова дарил… Нонна — это мой самый большой друг в жизни. Говорят, что незаменимых нет. Но в случае с Мордюковой это не работает. Заменить такого друга я так и не смог никем.
Она была пророком. Могла сказать что-то, так потом и происходило. Помню, показал ей несколько песен, среди которых был и «Русский вальс». Она сказала: «Русский вальс» сделает тебя известным!» Еще она мне сказала перед самой смертью, что после 50 лет у меня все начнется. Так что я готовлюсь к этому этапу.
— Когда в вашей жизни появились Пахмутова и Добронравов, она не ревновала?
— Нет, она к ним очень хорошо относилась. Более того, как-то я попросил Пахмутову и Добронравова написать песню о ситуации в жизни Нонны. Получился настоящий шедевр: «Ах, печаль, ты моя печаль». Она пела о потере сына. Нонна не хотела ее записывать. «Я — не певица!» — говорила она.
Но я взял ее за руку и привез в студию. Приехали Пахмутова и Добронравов. Она с листа начала петь, и мы ее с первого раза фактически записали.
— Какие отношения были с сестрами?
— Она их обожала. Была для них и мамой, и папой. Нонна из-за родных развелась с Тихоновым. Ему очень не нравилось, что в их доме всегда было много народа. Он говорил: «Что это за дом? Вечный колхоз!» Сестры и их дети всегда были рядом. Нонна мне сама не раз говорила: «Штирлиц не выдержал этого колхоза. У нас дома всегда была куча людей: родные, друзья, гости с Кубани».
— Вы же дружили с ней до последних дней?
— Да. К своему уходу из жизни она была готова. Нонна тяжело болела, понимала, что уходит. Я думаю, что самым сложным для нее был не этот момент, а именно потеря сына. Тогда она по-настоящему для себя умерла. Нонна мне говорила перед уходом: «Наконец-то я встречусь скоро с Володей».
Она же завещала похоронить себя рядом с ним. Нонна могла была быть похоронена на любом престижном кладбище Москвы. Но выбрала простое — там, где покоится ее сын. При этом завещала, чтобы на памятнике ни в коем случае ее фотография не была больше по размеру, чем Володина. Я очень рад, что ее последнюю волю выполнили.
