— Ларочка, суп где? — привычно прозвучало из гостиной, где Виктор Павлович уже занял свое законное место перед телевизором.
Лариса вздрогнула и медленно опустила руки в раковину. Тридцать пять лет. Тридцать пять лет одни и те же слова, одним и тем же тоном. Сегодня она сделала новую причёску, надела платье, которое купила на распродаже месяц назад. Всё ждала особенного случая. А случая всё не было.
— Супа нет, — тихо ответила она, вытирая руки о полотенце. — Я только с дежурства. Смена была тяжёлая.
Из гостиной послышалось недовольное ворчание, затем щёлканье пультом, перебирание каналов. Хлопнула холодильная дверца.
— И чего тогда работаешь? — донеслось уже приглушённо, с набитым ртом. — Медсестра! В твои-то годы… Лучше бы дома сидела.
Лариса почувствовала, как что-то оборвалось внутри. Не громко, не резко — тихо, как ниточка, которую долго тянули и вот, наконец, она не выдержала. «В твои-то годы». А сам-то? Шестьдесят лет. Седой, с заметным животиком. В вечной растянутой футболке. Но он — мужчина. Ему можно.
Ей вдруг стало трудно дышать. Она прошла в спальню, села на край кровати и впервые за много лет позволила себе рассмотреть эту комнату, где прошла почти вся жизнь. Старая мебель, выцветшие занавески, которые она хотела заменить ещё три года назад. На прикроватной тумбочке — фотография, где они с Виктором молодые, улыбающиеся. Она тогда только закончила медицинский техникум, он — политехнический институт. Каким гордым он был! Инженер с блестящим будущим.
Лариса коснулась фотографии пальцем. Куда всё ушло? Когда она превратилась в приложение к дому, в бессловесную тень? Когда перестала ждать, что он посмотрит на неё иначе, чем на предмет обстановки?
Она словно очнулась от долгого сна. Встала, подошла к шкафу и достала чемодан. Движения были медленными, но решительными. Блузки, юбки, платья… Только самое необходимое. Косметичка. Документы. Телефон.
В гостиной громко смеялись над чем-то в телевизоре.
Лариса нашла в кухонном столе блокнот, вырвала листок. Долго сидела, подбирая слова. Потом решительно написала: «Почему ты вспомнил обо мне, только когда я ушла навсегда?». Подумала и добавила: «Прощай».
Она поставила записку на обеденный стол, где Виктор обязательно увидит её. Взяла чемодан, накинула пальто и тихо прикрыла за собой дверь.
Виктор обнаружил записку только утром. Проснулся от непривычной тишины — не шипела на кухне кофеварка, не звякали чашки. Босиком прошлёпал из спальни, почёсывая живот, и замер на пороге кухни. Вначале не понял — стол пустой, нет привычного завтрака, нет Ларисы…
Потом заметил листок, прочитал, перечитал. Непонимание сменилось раздражением.
— Ну и что за цирк! — буркнул он в пустоту. — То есть как это — ушла? Куда? Зачем?
Мобильный у жены не отвечал. Виктор позвонил детям — сыну Антону и дочери Ольге. Но они ничего не знали.
— Папа, вы что, поругались? — обеспокоенно спросила дочь.
— Да не ругались мы! — вспылил Виктор. — Всё как обычно было! Телевизор смотрел, она там что-то на кухне…
На том конце воцарилось молчание.
— Папа, — вздохнула Ольга, — а ты вообще замечал маму в последнее время?
— В каком смысле — замечал? Живём вместе тридцать пять лет! Как её не замечать?
— Ты знаешь, что у неё давление скачет? Что она записалась на курсы английского, но бросила, потому что ты всё время ворчал? Что она давно мечтала поехать в Петербург на белые ночи?
Виктор опешил.
— Откуда ты…
— Потому что я разговариваю с мамой, — отрезала дочь. — Звони тёте Гале, маминой подруге. Наверняка она у неё.
Лариса действительно была у Галины, своей подруги ещё со времён работы в больнице. Галина, в отличие от неё, десять лет назад развелась с мужем, жила одна в маленькой, но уютной квартирке, работала в частной клинике.
— Ты сделала то, о чём я тебя сто лет прошу, — с восхищением сказала Галина, разливая чай. — Невероятно! Думала, так и будешь терпеть до конца.
— Я сама не верю, — призналась Лариса, греясь о чашку. — Как будто что-то внутри сломалось. Или наоборот — проснулось? Слушай, мне ведь пятьдесят семь, и я вдруг поняла — я ничего для себя не делала. Всё для них: для Виктора, для детей… А они давно живут своей жизнью, и никто не замечает, что я-то тоже человек со своими желаниями.
— Его как громом поразит, — хмыкнула Галина. — Представляю лицо. «Как это — жена ушла? Куда? Зачем?». Ты молодец, Ларка. Я тобой горжусь.
Лариса кивнула, но на сердце было тяжело. И страшно. Внутренний голос нашёптывал: «Вернись, извинись, всё будет как прежде». Но хотела ли она, чтобы всё было как прежде?
Её размышления прервал звонок. Виктор.
Галина вопросительно посмотрела, Лариса покачала головой — нет, не буду говорить.
Потом звонил сын. Потом — дочь. С Ольгой она поговорила коротко, сказала, что с ней всё в порядке, пусть не переживают.
— Мам, это серьёзно? — спросила Ольга. — Ты правда ушла?
— Я не знаю, — честно ответила Лариса. — Мне нужно время. И пространство. Пожалуйста, пусть папа не ищет меня, хорошо?
Первые дни Виктор был уверен, что жена вот-вот вернётся. Проветрится у подружки и придёт. Пыль с него сотрёт, конечно, поворчит немного. Но всё наладится. Всегда же так было.
Его злило, что Лариса не выходит на связь. Это казалось ему какой-то дурацкой игрой. Женские капризы! Но на четвёртый день он вдруг осознал, что не знает, как сварить себе макароны. Нет, теоретически знал — кипящая вода, соль, засыпать… Но получилось клейкое нечто. Обед в столовой возле работы его не устраивал. Рубашки оставались непоглаженными. Носки разбросанными.
А ещё — этот проклятый вопрос в записке: «Почему ты вспомнил обо мне, только когда я ушла навсегда?». Он сам не заметил, как начал на него отвечать. В голове. Мысленно. Всё время.
— А когда же я о тебе не помнил, Лариса? — вопрошал он, сидя в гостиной. — Всегда помнил! Работал как лошадь, чтобы у вас всё было! Крыша над головой, еда, одежда. Это же для вас всё, для тебя и детей!
Но потом вспомнил: купил машину в кредит, хотя Лариса просила вместо этого поехать на море. Она тогда тихо плакала ночью, думала, что он спит. Вспомнил, как пропустил её юбилей, потому что рыбалка с друзьями была запланирована. Как забыл поздравить с повышением. Как не ходил на школьные вечера к детям…
Всё это пронеслось в голове вихрем.
Виктор крутился в пустой кровати и не мог заснуть, хотя раньше засыпал мгновенно, стоило только коснуться подушки. Теперь ему мешало отсутствие тихого дыхания рядом, лёгкого запаха её крема для рук, тепла.
Он встал, прошёл к шкафу и зачем-то открыл ту половину, где остались вещи Ларисы. Провёл рукой по её свитерам, вдохнул запах её духов. Комок встал в горле.
Потом Виктор сделал то, чего не делал очень давно. Достал с верхней полки старые семейные альбомы. С чёрно-белыми фотографиями их молодости, с цветными снимками подросших детей, с редкими совместными кадрами, где они с Ларисой вместе. На каждой она смотрит на него с такой любовью…
В старой шкатулке нашлись её письма — ещё с тех времён, когда он ездил в командировки. Лариса писала трогательно, с нежностью: «Мой любимый, сегодня первая гроза, и я вспоминала, как мы стояли под тем старым дубом, прячась от ливня. Ты обнимал меня, и мне было так спокойно… Скорее возвращайся, я очень скучаю».
Виктор застыл с письмом в руках.
Когда они в последний раз говорили о чувствах? Когда он обнимал её просто так, а не перед тем, как заняться сексом? Когда смотрел ей в глаза дольше пары секунд?
Он мысленно пролистал последний год их жизни и не нашёл ни одного такого момента.
Лариса не планировала задерживаться у Галины надолго. Через неделю она сняла маленькую, светлую комнату у одинокой пенсионерки, бывшей учительницы. По иронии судьбы — совсем недалеко от дома, где жила с Виктором.
— Мне неловко, что я вас стесняю, Галочка, — сказала она подруге. — Да и самой нужно научиться жить отдельно.
Дочь помогла ей с вещами, а после долго сидели в маленьком кафе.
— Папа сам не свой, — призналась Ольга. — Я никогда не видела его таким растерянным. Он даже плакал, представляешь? Я зашла, а он сидит над вашими старыми фотографиями и плачет!
Лариса вздрогнула.
— Он раньше был другим, — тихо сказала она. — Внимательным, заботливым. А потом… потом быт съел всё. Работа, кредиты, проблемы. Я для него превратилась в функцию: приготовить, постирать, выслушать. А душу мою, меня саму — он перестал видеть.
Ольга взяла её за руку.
— Мам, а ты сама-то как? Не жалеешь?
Лариса задумалась.
— Знаешь, что странно? Мне страшно. И одиноко бывает. И иногда я не понимаю, кто я теперь — не жена? Но при этом… мне легче дышится. Словно груз с плеч сняли. Я не должна каждую минуту думать о том, что кому-то что-то нужно. Могу почитать книгу, погулять, зайти в кафе… Просто потому что хочу.
Уже через две недели она устроилась медсестрой в санаторий на окраине города. Там были свободные комнаты для персонала — маленькие, но уютные. Лариса взяла несколько смен в неделю, что позволяло ей оплачивать жильё и даже немного откладывать.
А ещё она записалась на танцы для пожилых. «Хотя какая я пожилая? — думала она, глядя в зеркало. — Пятьдесят семь — не возраст. Особенно если сердце вдруг снова забилось».
В группе занимались в основном женщины около шестидесяти, некоторые и старше. Большинство — тоже одинокие. Кто разведён, кто овдовел. Они делились историями своих жизней, смеялись, учились двигаться под музыку. Часто оставались после занятий, пили чай с печеньем. Лариса чувствовала, как к ней возвращается ощущение себя. Не жены, не матери — женщины. Человека.
В один из таких вечеров, придя домой, она развернула новый блокнот и написала: «Дорогой Виктор…»
Она не собиралась отправлять это письмо. Просто хотела выговориться.
«Я не знаю, поймёшь ли ты когда-нибудь, почему я ушла. Это не было минутной слабостью или капризом, как ты, наверное, подумал вначале. Это был крик души, которую слишком долго не слышали. Я прожила с тобой большую часть жизни. Родила твоих детей. Создала твой дом. Но в какой-то момент перестала существовать для тебя как личность. Стала частью обстановки — удобной, привычной, незаметной. Я так старалась быть хорошей женой, что забыла быть собой…»
Она писала до поздней ночи. Все обиды, все несказанные слова вылились на бумагу. А утром перечитала и порвала на мелкие кусочки. Прошлое должно оставаться в прошлом.
Виктор ни с кем не делился своими переживаниями. Только с детьми, да и то скупо. Коллегам на работе сказал, что жена уехала к сестре в другой город. Хотя сестра Ларисы умерла ещё пять лет назад — это Виктор помнил.
Мысль, что Лариса может не вернуться, сводила его с ума. Он пытался заполнить пустоту – пригласил старых друзей на рыбалку, но уже через час сбежал оттуда. Раздражали их громкие голоса, пошлые шутки, бессмысленные разговоры.
Дочь рассказала, что видела мать, что она устроилась в санаторий. Виктор сделал вид, что ему всё равно, но как только Ольга ушла, бросился искать информацию в интернете. Санаторий «Сосновый бор», окраина города. Телефон, адрес…
Он позвонил туда как будто для бронирования путёвки. Уточнил смены. Ларисе выпадало дежурить по средам и пятницам. Сегодня была среда.
Виктор стоял у проходной санатория, сжимая в руках букет полевых цветов и старый фотоальбом, который зачем-то прихватил из дома. Внутри всё дрожало. Он не знал, что скажет. Как объяснит своё появление. И имеет ли право вообще объясняться.
Он видел, как она выходит из корпуса — в белом халате, с убранными в пучок волосами, такая незнакомо-знакомая. И вдруг понял — она красивая. Всегда была красивой, а он перестал замечать. Она легко спускалась по лестнице, о чём-то разговаривая с коллегой, и улыбалась. Так светло, так открыто.
Когда она его увидела, то остановилась как вкопанная.
— Виктор?
Он шагнул вперёд, протянул неловко цветы.
— Лариса, я…
И замолчал. Потому что не приготовил правильных слов. В голове была каша.
— Зачем ты здесь? — тихо спросила она, не принимая букет.
— Я не знал, как говорить, — выдавил он. — Никогда не умел. Но ты… ты была всем. А я — молчал. Прости, если не поздно.
Он протянул ей потрёпанный альбом. На обложке была их свадебная фотография. А внутри он вложил листы, которые исписал неуклюжим почерком инженера, пытаясь найти слова для своих чувств. Эти неотправленные письма.
— Я не прошу тебя вернуться, — тихо сказал он. — Просто хотел, чтобы ты знала — теперь я увидел. Теперь вспомнил. И я жалею о каждом дне, когда не замечал, какая ты… какая…
У него не получалось. Слова застревали в горле. Лариса смотрела на него долгим взглядом, и в этом взгляде была целая жизнь.
Потом осторожно взяла альбом. Кивнула коллеге, которая тактично отошла в сторону.
— Хочешь пройтись? — спросила Лариса.
Они медленно шли по аллее санатория. Осенний ветер срывал жёлтые листья с деревьев, они кружились и падали под ноги. Как годы их жизни.
— Я думала, ты будешь злиться, — наконец произнесла Лариса. — Ругать меня. Требовать вернуться.
— Я злился, — признался Виктор. — Вначале. А потом… потом начал вспоминать. И понял, что ты имела право уйти. Что я сам виноват.
— Дело не в вине, Витя, — покачала головой Лариса. — А в том, что мы разучились видеть друг друга. Говорить друг с другом. Мы жили рядом, но не вместе.
Они остановились у скамейки. Сели. Лариса открыла альбом, перелистнула несколько страниц. Их молодые лица смотрели с фотографий.
— Помнишь, как я делала тебе лодочки из бумаги? — вдруг спросил Виктор. — Когда мы познакомились. Писал на них всякие глупости и запускал по ручью.
Лариса улыбнулась.
— Конечно, помню. Ты был таким романтичным…
— Куда всё делось, Лара? — тихо спросил он. — Почему я стал таким… таким чурбаном?
Она пожала плечами.
— Жизнь. Проблемы. Усталость. Знаешь, ты ведь тоже изменился. Стал более закрытым, холодным.
— Я думал, так и должно быть, — признался Виктор. — Муж — добытчик, защитник. Что все эти нежности и романтика — это для молодёжи. А мы — взрослые люди.
— А я так не думала, — тихо ответила Лариса. — Мне не хватало тепла. Разговоров. Внимания. Не хватало тебя — настоящего, живого, а не робота, который приходит домой, ест, смотрит телевизор и спит.
Они замолчали. Ветер усилился. Лариса поёжилась.
— Замёрзла? — спохватился он. — Давай зайдём куда-то? В кафе? Тут есть кафе?
— Есть столовая, — улыбнулась она.
— Тогда в столовую! — решительно сказал Виктор. — Я тебя угощу.
В уютной столовой санатория они пили чай с пирожками и говорили. Сначала неловко, с паузами. Потом — свободнее. Лариса рассказала о своих танцах, о новой работе. Виктор слушал, поражаясь, сколько в ней жизни, энергии, света.
— Я не буду просить тебя вернуться, — повторил он, когда они вышли на улицу.
— Хорошо, — кивнула она.
— Но… можно я буду приходить? Иногда? Просто поговорить?
Лариса задумалась, глядя вдаль.
— Можно, — медленно произнесла она. — Только не каждый день. Мне нужно пространство, Витя. Своя жизнь.
— Я понимаю, — он осторожно коснулся её руки. — Я всё понимаю, Лара. И я… я постараюсь измениться. Не для того, чтобы вернуть тебя. А для себя. Чтобы не быть тем человеком, от которого ты ушла.
Прошло полгода. Лариса так и не вернулась в их прежний дом. Но они с Виктором начали встречаться. По пятницам ужинали вместе — каждый раз в новом месте. Иногда Виктор приезжал к ней в санаторий, и они гуляли по парку. Иногда она заходила в их старую квартиру — проведать, помочь с уборкой. Но не оставалась.
А ещё они стали писать друг другу письма. Настоящие, бумажные. Виктор складывал их по-прежнему лодочками. А Лариса отвечала на открытках с видами разных городов, которые покупала специально.
Как-то раз, в конце весны, он пригласил её в путешествие. Не к морю, о котором она когда-то мечтала. В Петербург — на белые ночи.
— Я знаю, ты всегда хотела, — сказал он. — Ольга рассказала.
— И ты согласен? — удивилась Лариса. — Поезд, гостиница, экскурсии?
— Я хочу увидеть, как ты радуешься, — просто ответил он. — Увидеть свет в твоих глазах.
Они поехали в конце июня. Бродили по набережным, сидели в кафе, смотрели разводные мосты. Виктор не отходил от неё ни на шаг. Держал за руку. Слушал, запоминал, задавал вопросы.
В последний вечер, когда они стояли на мосту через Неву, он вдруг спросил:
— Ты когда-нибудь сможешь простить меня, Лара?
Она посмотрела на него долгим взглядом.
— Я уже простила, Витя. И себя тоже — за то, что столько лет молчала. За то, что не решалась изменить жизнь.
— Значит, ты не вернёшься?
Лариса коснулась его щеки рукой.
— Не в тот дом, не в ту жизнь — нет. Но…
— Но?
— Мы можем создать что-то новое. Что-то, где мы оба будем собой. Где будем говорить, слушать, видеть друг друга. Может быть… начать с чистого листа?
Виктор осторожно обнял её. Прижался лбом к её лбу. Они стояли так долго, в тихом единении, пока по Неве проплывал прогулочный катер, а над городом разливалась удивительная, жемчужная белая ночь.
