Марина проснулась от звонка в дверь. Сквозь сон она посмотрела на часы — восемь утра субботы. Кто может приехать без предупреждения? Натянув халат, она открыла дверь и замерла.
— Мама? Ты что здесь делаешь?
Валентина Петровна стояла на пороге с объемной сумкой и привычным властным выражением лица.
— Что значит «что делаю»? Дочь навестить нельзя? Пусти, замёрзла вся.
Марина молча отступила. Мать прошла в квартиру, Оценивающим взглядом окидывая ремонт, мебель, технику. За годы Марина привыкла к этим ревизорским осмотрам, но сейчас что-то в материнском взгляде настораживало.
— Кофе будешь? — спросила она, проходя на кухню.
— Буду. И поговорить надо серьёзно.
Вот оно. «Серьёзно поговорить» в их семье всегда означало, что от неё что-то потребуют.
Она молча поставила турку на плиту. За окном моросил осенний дождь, город просыпался медленно и неохотно. А ведь она планировала провести этот выходной в магазине, разбирая новую партию товара из Турции. Сумки, обувь, аксессуары — всё это ждало её на складе.
— Хорошая квартира у тебя, — начала мать, устраиваясь за столом. — Двушка, метров пятьдесят, верно?
— Пятьдесят два, — машинально ответила Марина.
— Одной-то тебе много. Зачем такая площадь, если ты даже замуж не собираешься?
— Мам, при чём тут это? — Марина поставила перед матерью чашку кофе. — Ты же за тысячу километров приехала не для того, чтобы обсудить мою личную жизнь?
Валентина Петровна помешала сахар в чашке, не глядя на дочь.
— Приехала я насчёт Юли. Ей уже двадцать пять, а она до сих пор с нами живёт. Работа у неё так себе, на квартиру не накопит никогда. А нам с отцом уже под шестьдесят. Как-то надо думать о её будущем.
— И что ты предлагаешь?
— Поделись квартирой с сестрой, я должна быть спокойна за её будущее, — Валентина Петровна произнесла эту фразу так, будто речь шла о самой обычной просьбе. — Пропишешь её сюда, а лучше сразу переоформи половину на неё. Пусть живёт, обустраивается. Всё равно тебе одной тут места слишком много.
Марина медленно опустила свою чашку на стол. В ушах зазвенело.
— Ты серьёзно сейчас?
— Абсолютно. Ты же видишь, какая Юля. Сама она ничего не добьётся, ей нужна помощь. А ты уже встала на ноги, у тебя бизнес…
— Бизнес, который я создавала семь лет! — голос Марины сорвался на крик. — Ты помнишь, как я уехала в восемнадцать? Снимала комнату, работала на двух работах? Как я копила первый год на первую поездку в Стамбул?
— Ну, это твой выбор был, — мать пожала плечами. — Никто тебя не гнал из дома.
— Не гнали? Серьёзно? — Марина встала, прошлась по кухне. — «Марина, пойми, нам тяжело тебя содержать, у нас ещё двое младших». «Марина, будь умницей, поступи в другой город, там и общежитие дадут». Я всё прекрасно понимала, мам. Я видела, как вы еле сводите концы с концами.
— Вот именно! — оживилась Валентина Петровна. — Ты понимала, была умницей. Так будь умницей и сейчас. Помоги сестре.
Марина вернулась к столу, села напротив матери. Сердце колотилось, но она заставила себя говорить спокойно.
— Мама. Я уехала, чтобы не быть обузой. Училась, работала, не просила денег. Помнишь, как я первые три года не могла приехать на Новый год, потому что не было денег на билет? А когда я начала привозить товары из Турции, все смеялись. «Барахольщица», «челночница» — помнишь, как папа говорил?
— Не помню такого, — соврала мать.
— Помнишь. Прекрасно помнишь. Я тогда приехала, показала вам новый телефон, который купила на свои первые заработанные деньги. Папа сказал: «Вот, торгашкой стала, на чужой нужде наживается». А ты подхватила: «Небось, стыдно людям в глаза смотреть».
Валентина Петровна поджала губы.
— Мы переживали за тебя. Думали, ты с ума сошла, бросила нормальное образование, на рынке торговать пошла.
— Я не бросала образование. Я получила диплом экономиста и поняла, что не хочу за копейки в офисе сидеть. Мама, я двенадцать часов в день работала. Ночами сидела, раскладывала товар, фотографировала, объявления составляла. Потом научилась сайты создавать, продвигать. Первый магазинчик открыла в торговом центре — площадь шесть квадратных метров, даже присесть негде было. Знаешь, сколько я копила на первый взнос по ипотеке?
— Но всё равно…
— Пять лет, мам! Пять лет я откладывала с каждой поездки, с каждой продажи. Отказывала себе во всём. А теперь ты приезжаешь и говоришь мне просто так взять и отдать половину квартиры?
— Не отдать, а поделиться! — мать повысила голос. — С родной сестрой! Или тебе не жалко? Ты такая жадная стала, Марина. Деньги тебя испортили.
— Жадная? — Марина рассмеялась. — Я жадная? Мам, я каждый год приезжаю к вам с подарками. Когда Юле понадобился ноутбук для учёбы — кто купил? Когда Диме нужны были деньги на права — кто дал?
— Ну так это же мелочи! А тут квартира! Жильё! Пойми, Юля сама не справится, она не такая пробивная, как ты. Ей нужна поддержка.
Марина встала, подошла к окну. За стеклом текли серые струи дождя, сливаясь в лужи на асфальте. Где-то там, в этом городе, была её жизнь. Три магазина модной одежды, склад, постоянные поставщики, клиенты. Эта квартира, за которую она ещё десять лет будет платить ипотеку. Её жизнь, которую она построила сама, по кирпичику.
— А что ваша квартира? — спросила она, не оборачиваясь.
— Что — что? — не поняла мать.
— Трёшка в центре города. Кому достанется?
Повисла тишина. Марина обернулась. Валентина Петровна смотрела в чашку.
— Диме, конечно, — наконец сказала она. — Он же парень, ему семью создавать. Жену куда-то привести надо будет. Дети потом пойдут.
— Понятно, — Марина кивнула. — Диме ваша квартира, Юле моя квартира. А мне что?
— Тебе у тебя всё есть! — вспылила мать. — Своё дело, эти твои магазины! Ты и так пристроена.
— Я сама себя пристроила, мам. Я! Не вы, не родственники, не государство. Я пахала как проклятая, чтобы иметь то, что имею сейчас. И теперь я должна это разделить, потому что Юля «не такая пробивная»?
— Она твоя сестра!
— Она взрослая женщина двадцати пяти лет! — Марина села обратно за стол, наклонилась к матери. — Знаешь, что она делала, пока я создавала бизнес? Жила у вас, ела, спала, ходила на какую-то работу на полставки. Вечерами сериалы смотрела. А в выходные с подружками по кафешкам. Она когда-нибудь пыталась что-то изменить? Искала нормальную работу? Училась чему-то?
— Не у всех есть такая жилка предпринимательская, — буркнула мать.
— Я не прошу её быть предпринимателем! Но есть же куча обычных работ, где платят прилично. Она хотя бы пыталась? Или всё время ждала, что кто-то решит её проблемы?
— Ты злая стала, Марина. Совсем чёрствая. Мы тебя не такой растили.
— Вы меня вообще почти не растили, — тихо сказала Марина. — Я себя сама вырастила. И знаешь что? Я устала постоянно всем что-то доказывать. Устала чувствовать себя виноватой за то, что у меня получилось. Что я не сдалась, не опустила руки, не стала ждать, что кто-то придёт и спасёт.
Валентина Петровна резко встала, схватила сумку.
— Значит, отказываешь? Родной сестре отказываешь?
— Я не отказываю ей в помощи. Но я не готова отдать половину того, за что платила такую цену. Мама, вы хотите, чтобы Юле было хорошо? Замечательно. Помогите ей найти нормальную работу. Пусть снимет комнату, научится сама о себе заботиться. Я могу помочь с арендой за первый месяц, если надо. Могу взять её к себе на работу, научить бизнесу. Но просто так отдать квартиру…
— Не отдать, а разделить! — мать уже почти кричала. — Пополам! Это что, так много? У тебя же двушка!
— Это моя квартира, за которую я буду платить ещё десять лет! Пойми, я её только что купила! Мне тридцать один год, и это первое моё жильё! Почему я должна сразу его делить?
— Потому что ты — старшая! Потому что у тебя есть, а у неё нет! Потому что так надо!
— Нет, мам, — Марина покачала головой. — Не надо. Это несправедливо. Это просто удобно — для вас. Переложить ответственность за Юлю на меня.
Валентина Петровна схватила куртку.
— Хорошо. Вот так значит. Тогда не жди, что мы тебя дочерью считать будем. Предала ты нас. Предала семью.
— Мама…
— Нет! — она подняла руку. — Всё сказано. Подожди, узнает отец — он вообще с тобой разговаривать не захочет. И Дима, и Юля. Мы все теперь знать тебя не хотим. Живи одна со своими деньгами!
Дверь хлопнула. Марина осталась стоять посреди прихожей, глядя на закрытую дверь. Руки дрожали. Она прошла в комнату, упала на диван.
В телефоне начали приходить сообщения. Сначала от Димы: «Мать сказала, что ты Юльке в жилье отказала. Ты офигела что ли? Сестра без крыши останется, а тебе жалко». Потом от Юли: «Спасибо, сестричка. Теперь я знаю, кто ты есть на самом деле. Жадина. Тебе лишь бы самой хорошо было». Потом отец: «Марина, я от тебя такого не ожидал. Стыдно мне за тебя».
Марина читала эти сообщения и чувствовала, как холодеет внутри. Она представила, как они будут сидеть втроём на той кухне, где она росла. Как мать, всхлипывая, расскажет, какая неблагодарная дочь у них выросла. Как будет хмуро молчать отец, а потом скажет: «Деньги людей портят». Как Дима будет возмущаться: «Да я бы сразу согласился, если бы меня попросили». Как Юля утрёт слёзы: «А я-то думала, что она меня любит».
Но ведь любовь — это не то, когда ты жертвуешь всем, что имеешь. Любовь — это когда ты помогаешь человеку стать сильнее, а не берёшь на себя ответственность за его жизнь.
Она вспомнила тот день, когда забирала ключи от этой квартиры. Стояла в пустой комнате, смотрела в окно и думала: «Моё. Это моё. Я это сделала». Впервые в жизни у неё был дом. Не съёмная комната, не общага, не родительская квартира, где ты вечно на вторых ролях. Свой дом.
И теперь от неё требовали этим поделиться. Не потому что Юля в беде, не потому что ей негде жить. А просто потому что «так надо», «так правильно», «она же твоя сестра».
Марина открыла семейный чат и начала писать. Долго подбирала слова, стирала, писала снова.
«Мама, папа, Дима, Юля. Я всё обдумала. Я вас люблю. Но я не буду делить свою квартиру. Это не жадность и не чёрствость. Это моё право на жизнь, которую я построила сама.
Юля, я готова помочь тебе найти работу, могу дать денег на съём жилья на первое время. Могу научить тебя всему, что умею сама. Но я не буду решать твои проблемы за тебя.
Мама, папа, вы вырастили троих детей. Это большой труд, и я это ценю. Но моя жизнь — это не компенсация за то, что у меня получилось. Я не обязана платить за свой успех тем, что буду обеспечивать вас и Юлю, и Диму.
Если вы решите, что из-за этого мы больше не семья — это ваш выбор. Мне будет больно. Но я больше не могу жить, постоянно чувствуя себя виноватой за то, что я есть.
Я открыта к разговору, когда вы будете готовы. Дверь с моей стороны не закрыта. Но на моих условиях: с уважением друг к другу.
Люблю вас. Марина».
Она нажала «отправить» и выключила звук на телефоне.
В квартире стояла тишина. За окном продолжал идти дождь. Марина встала, прошлась по комнатам. Вот тут, в гостиной, стоял диван, который она выбирала два месяца. Вот на кухне — техника, за которую она отдала тогда почти все деньги. Вот в спальне — кровать, на которой она каждое утро просыпалась с мыслью: «Я дома».
Да, возможно, семья от неё отвернётся. Возможно, они ещё долго будут считать её эгоисткой и жадиной. Возможно, она останется одна.
Но это будет её выбор. Её жизнь. Её дом.
И этого никто у неё не заберёт.
Прошло полгода. Марина стояла в своём новом магазине — четвёртом по счёту. Интерьер получился именно таким, как она хотела: светлые стены, стильные вешалки, большие зеркала. На витрине — новая коллекция из Милана. Она сама ездила туда в прошлом месяце, выбирала каждую вещь.
— Марин, а вот эти платья куда? — спросила продавщица Лена.
— Справа, на стенд с новинками, — ответила Марина.
Телефон молчал. За полгода семья не написала ни разу. Она знала от знакомых, что Юля так и живёт с родителями, Дима женился. Мать всем рассказывала о «неблагодарной старшей дочери».
Иногда, поздним вечером, Марину накрывала волна грусти. Она представляла, как могло бы быть: семейные праздники, племянники, которых она могла бы баловать подарками, тёплые звонки по выходным. Обычная семья.
Но потом она смотрела вокруг — на свою квартиру, свой бизнес, свою жизнь — и понимала: цена была бы слишком высока. Сначала квартира для Юли. Потом деньги на свадьбу Диме. Потом помощь с ремонтом. Потом с внуками. И в каждой просьбе звучало бы одно и то же: «Ты же можешь, у тебя же есть».
Можешь — не значит должна.
— Марин, тебе кофе принести? — Лена заглянула в подсобку.
— Давай, — улыбнулась Марина.
Нет, не жалеет она. Совсем не жалеет.
Вечером, уже дома, она села у окна с чашкой чая. Город светился огнями, где-то далеко гудели машины. Её город. Её жизнь. Её выбор.
Она была свободна. И это того стоило.
