Чемодан выскользнул из рук и грохнулся у порога. Ирина вздрогнула и виновато посмотрела на сына.
— Мам, ты чего? Давай я понесу, — Алексей подхватил чемодан одной рукой, а другой приобнял мать за плечи.
— Да, да… что-то я разволновалась, — Ирина поправила выбившуюся седую прядь и глубоко вдохнула, прежде чем переступить порог.
Квартира пахла чужими духами. Марина стояла, скрестив руки на груди, у окна. Её тонкие брови сошлись на переносице, а взгляд метался от чемоданов к лицам вошедших.
— Вы это серьёзно? — её голос дрожал. — Алексей, мы же договаривались!
— Нет, Марина, это ты что-то придумала, — спокойно ответил Алексей, проходя в комнату и ставя чемодан матери у стены. — Пока суд не вынес решение, в этой квартире будет жить моя мать. Это её законное право.
— Я тут живу уже пять лет! — Марина повысила голос. — Пять лет, Алексей! Это наша квартира!
— Нет, милая, — Алексей покачал головой, — это квартира моих родителей, и после смерти отца половина отошла мне, а половина — маме. Ты это отлично знаешь.
Ирина стояла, прижавшись спиной к стене, сжимая в руках маленькую дорожную сумку. Ей было неловко, стыдно, больно видеть эту молодую женщину, которая смотрела на неё как на врага.
— Марина, я не хочу никого стеснять, — тихо проговорила Ирина, — но мне некуда идти. Совсем некуда.
— А мне теперь куда? — огрызнулась Марина. — Может, под мост?
— Никто никуда не уходит, — твёрдо сказал Алексей. — В этой квартире три комнаты. Мама займёт маленькую, у окна. Там даже отдельный вход с кухни.
Ирина осторожно прошла вглубь квартиры. На стенах висели фотографии, которых она не помнила. Мебель стояла по-другому. Даже запах… Такой чужой, неуютный. Пахло лавандой и чем-то цитрусовым. Раньше здесь пахло корицей, потому что Иван, её муж, любил печенье с корицей.
— Я бы никогда не попросила об этом, если бы был другой выход, — сказала Ирина, не глядя на Марину.
— Другой выход всегда есть, — отрезала та. — Просто кому-то проще прикрываться законом и ломать чужие жизни.
Алексей хотел что-то возразить, но Ирина остановила его, положив руку на плечо:
— Не надо, сынок. Я всё понимаю.
Марина резко развернулась и ушла в спальню, громко хлопнув дверью. Алексей и Ирина остались одни в гостиной, наполненной тяжелой тишиной.
— Мам, прости, я думал, она уже успокоилась, — прошептал Алексей. — Всё наладится, вот увидишь.
Ирина молча кивнула, но в глубине души понимала — ничего не наладится. Она только что вошла в чужую жизнь, в чужой дом, хоть по документам он и принадлежал ей. И то, что начиналось сейчас, будет трудно для всех.
Тихая битва
Первая ночь в маленькой комнате прошла беспокойно. Ирина ворочалась на скрипучей раскладушке, вслушиваясь в незнакомые звуки чужого дома. Утром она проснулась рано — привычка вставать с рассветом осталась с ней ещё с деревенского детства. Осторожно, стараясь не шуметь, Ирина прошла на кухню.
Умывшись холодной водой, она поставила чайник и замерла у окна, глядя на просыпающийся двор. Здесь ничего не изменилось — те же деревья, та же детская площадка, тот же киоск на углу. Здесь прошла вся её жизнь, здесь они с Иваном растили Алёшу, здесь…
Щелчок выключателя прервал её мысли. Ирина обернулась. В дверях стояла Марина в шёлковом халате.
— Доброе утро, — тихо сказала Ирина.
Марина кивнула, не ответив, и прошла к холодильнику. Чайник закипел, и Ирина потянулась к крану, чтобы залить заварку. Но из крана не полилось ни капли.
— Воду отключили, — бросила Марина, доставая из холодильника бутылку минералки. — Авария какая-то.
Ирина растерянно посмотрела на чайник:
— Может, у тебя найдётся немного воды? Я просто чаю хотела…
— А у меня только на кофе, — Марина ухватила свою чашку с недопитым вчерашним кофе и вышла из кухни.
Ирина постояла у окна ещё минуту, затем тихо вздохнула и вернулась в свою комнату. Есть не хотелось. Она достала книгу, села у окна и попыталась читать, но строчки расплывались перед глазами.
Вечером, когда Ирина собиралась приготовить что-нибудь на ужин, она обнаружила, что электричество тоже отключено — только в её комнате и на кухне. В остальной квартире свет горел.
— Марина, у нас со светом что-то? — спросила Ирина, заглянув в гостиную, где невестка смотрела телевизор.
— А, да, там какие-то проблемы с проводкой в той части квартиры, — не отрывая взгляда от экрана, ответила Марина. — Вызвала электрика, но раньше завтрашнего не придёт.
Ирина понимающе кивнула и вернулась к себе. Не стала звонить сыну, жаловаться. Зачем? Она всю жизнь решала проблемы сама. Достала из сумки фонарик, который предусмотрительно взяла с собой, и маленькую иконку Николая Чудотворца — последний подарок мужа. Поставила её на подоконник и зажгла свечу.
Сидя в тишине, освещённая лишь тёплым светом свечи, Ирина вспоминала дом своей молодости. Маленькую комнатку в коммуналке, где они с Иваном начинали семейную жизнь. Тогда тоже часто отключали свет, и они сидели при свечах, разговаривали, мечтали… Потом родился Алёша, и им выделили эту самую квартиру. Боже, как они радовались! Как благодарили судьбу!
А теперь она сидит здесь как незваный гость, как помеха. И никто не придёт завтра чинить проводку — Ирина это понимала. Но она не станет устраивать скандалы. Не будет жаловаться сыну. Просто переждёт. Как всегда в своей жизни — просто переждёт трудные времена.
Свеча горела ровно, отбрасывая мягкие тени на стены, а за окном начинался дождь, барабаня по карнизу знакомую с детства мелодию.
Белые стены
Поликлиника встретила Ирину привычным запахом лекарств и хлорки. Она сидела в очереди, перебирая в руках старую медицинскую карточку. Три дня без нормального электричества и горячей воды измотали её больше, чем она могла признаться себе.
— Петрова Ирина Михайловна, — медсестра выглянула из кабинета, и Ирина поднялась, поправляя выцветший шарфик.
В кабинете было светло. Участковый врач, Валентина Сергеевна, знала Ирину почти двадцать лет. Когда-то их дети ходили в одну школу.
— Что-то ты совсем бледная, Ириша, — покачала головой врач, измеряя давление. — Давление скачет, пульс нестабильный. Что случилось? Опять сердце?
— Да нет, Валь, просто не высыпаюсь последние дни, — Ирина попыталась улыбнуться, но улыбка вышла натянутой.
— Давай-ка я тебя послушаю, — Валентина приложила стетоскоп к её спине. — Дыши глубже. Ещё. Так…
Валентина отложила стетоскоп и внимательно посмотрела на пациентку:
— Ты какая-то истощённая. Питаешься нормально?
Ирина отвела взгляд:
— Нормально, как обычно.
— Ирина Михайловна, мы с тобой сколько лет знакомы? Я же вижу — что-то не так. Расскажешь?
Ирина глубоко вздохнула. Кому, как не Валентине, она могла открыться. Столько лет дружбы, столько пережитого вместе…
— Знаешь, я просто устала жить между чужих стен, — тихо произнесла она, глядя в окно. — Вернулась в свою квартиру, а она… не моя. И я там лишняя.
Валентина понимающе кивнула:
— Это у тебя с невесткой проблемы, да? Алёша говорил, что вы теперь вместе живёте.
— Не то чтобы проблемы… — Ирина замялась. — Просто она не хочет меня там видеть. И я её понимаю, правда. Кому понравится, когда в твой дом вселяется свекровь?
— А куда тебе ещё идти? Это ведь твоя квартира тоже, — Валентина нахмурилась. — Ты имеешь полное право там жить.
— Право-то имею, — вздохнула Ирина, — только от этого не легче. Чувствую себя как в больнице — белые стены, чужие люди, и все ждут, когда я уйду.
Валентина покачала головой и что-то записала в карточке:
— Так, я тебе выпишу успокоительное. И витамины обязательно. А ещё направление на анализы — мне не нравится твой цвет лица.
— Брось, Валя, это просто усталость…
— Это не просто усталость, — строго перебила её Валентина. — Это твоё сердце не справляется со стрессом. И если ты сейчас не начнёшь заботиться о себе, я тебя в стационар положу, поняла?
Ирина покорно кивнула. Спорить с Валентиной было бесполезно.
— И ещё, — врач понизила голос, — позвони Алёше, расскажи, как с тобой обращаются. Он должен знать.
— Не буду я ему звонить, — твёрдо сказала Ирина. — У него своих проблем хватает. И потом… не хочу, чтобы он из-за меня с Мариной ссорился.
— Ирина, послушай…
— Нет, Валя, — она застегнула пальто. — Я справлюсь. Всегда справлялась и сейчас справлюсь.
Выйдя из поликлиники, Ирина медленно пошла по аллее, усыпанной жёлтыми листьями. Осень. Раньше она любила это время года, а сейчас… сейчас осень вызывала у неё только чувство потери. Будто вместе с листьями падали на землю и её надежды на спокойную старость.
Опека и предательство
Телефон зазвонил в самом конце совещания. Алексей глянул на экран — незнакомый номер. Обычно таких он сбрасывал, но что-то заставило ответить.
— Алексей Иванович? Светлана Павловна беспокоит, опека Центрального района.
Сердце ёкнуло. Опека?
— Да, слушаю.
— Нам поступила жалоба от Петровой Марины Владимировны. Указано, что ваша мать проживает в неподобающих условиях — без отопления, электричества, в антисанитарии.
— Что за бред? — Алексей вскочил, сжимая телефон. — Это полная чушь!
— Нам положено проверять любое обращение. Планируем посетить вас в ближайшее время.
— Хоть сейчас приезжайте! Только участкового прихватите! — Он с трудом справлялся с яростью. — Это травля пожилого человека, вы понимаете?
Разговор закончился так же резко, как начался. Алексей набрал номер жены.
Гудки, гудки, сброс… На пятый раз Марина взяла трубку.
— Опека? Серьёзно? Ты в своём уме? — он пытался говорить тихо, но слова рвались наружу.
— А что мне оставалось? — её голос звучал почти равнодушно. — Ты же меня не слышишь. Я предупреждала — не смогу жить с твоей матерью.
— Так надо было со мной решать, а не подставлять маму! У неё сердце! Ты хоть понимаешь, что делаешь?!
— Понимаю, — после короткой паузы сказала Марина. — Может, теперь и ты поймёшь, что пора решать эту ситуацию.
Алексей задохнулся от возмущения. Кто эта женщина? Десять лет вместе, а он словно впервые её видит — холодную, расчётливую, чужую.
— Я еду к маме, — процедил он. — И если с ней что-то случится из-за тебя…
— Угрожаешь? — в её голосе мелькнула тревога.
— Предупреждаю, — отрезал он и сбросил звонок.
Выскочив из офиса, Алексей сел за руль. В голове стучала только одна мысль: как она могла? Ведь мама никогда, никогда не лезла в их жизнь…
Машина сорвалась с места. Это уже не просто ссора. Это война. И если Марина хочет войны — она её получит.
На грани
К вечеру зарядил дождь. Ирина накинула старый пуховик, повязала платок и вышла во двор с мусорным пакетом. После разговора с сыном на душе было тревожно. Алёша звонил взволнованный, всё выспрашивал, всё ли хорошо. Она, конечно, соврала, что всё отлично.
До мусорки было рукой подать, но ноги вдруг стали ватными. Перед глазами заплясали чёрные мушки, в ушах зазвенело. «Таблетки, — вспомнила Ирина, — забыла же принять после ужина».
Двор вдруг стал огромным. Она остановилась, пытаясь перевести дух. Сердце заныло тупой болью.
— Только не сейчас, — прошептала Ирина, доставая крошечную таблетку нитроглицерина.
Положила под язык, ухватилась за скамейку. Сейчас отпустит и можно будет идти дальше. Всегда отпускало.
Только не в этот раз. Боль растекалась по груди, отдавала в руку, сжимала челюсть. Ирина попыталась шагнуть, но земля качнулась, уходя из-под ног.
Последнее, что она увидела — испуганное лицо соседки Зинаиды Петровны с болонкой на поводке. Потом мир померк.
Сирена скорой разрезала вечернюю тишину. Зинаида суетилась, держа Ирину за руку:
— Держись, Ириша! Сейчас помощь будет!
Соседи постепенно выходили из подъездов. Кто-то охал, кто-то шептался.
— Кто-нибудь сыну позвонил?
— Третий подъезд, с женой живёт.
— Они же разругались вроде…
Фельдшер быстро оценил ситуацию:
— Похоже на инфаркт. Срочно в больницу.
Ирину погрузили на носилки. Её лицо было бледным, с синевой, губы потрескались.
В этот момент во двор на скорости влетела машина Алексея. Он выскочил из неё, не закрыв дверь:
— Мама! Что с ней?!
— Вы родственник?
— Сын!
— Тогда едем с нами. Быстрее!
Алексей запрыгнул в машину, схватил безжизненную руку матери:
— Мамочка, держись… Я с тобой. Всё будет хорошо.
Сирена снова заревела, и скорая умчалась. Соседи ещё долго стояли во дворе, обсуждая случившееся. Никто не заметил, как из третьего подъезда вышла Марина и застыла в стороне, кутаясь в куртку, с каменным лицом.
Обнаженные души
Больничный коридор. Алексей сидит на жёстком стуле третий час. Ирину забрали в реанимацию, и с тех пор — ни слова.
— Кофе будешь?
Он поднял голову. Перед ним стояла Марина с двумя пластиковыми стаканчиками.
— Ты… зачем ты здесь?
— Соседка позвонила.
Алексей смотрел на неё с недоумением. Два часа назад был готов её убить, а сейчас она приносит ему кофе, будто ничего не случилось.
— Пей, — Марина протянула стаканчик. — Ты устал.
Он машинально взял кофе. Горький, крепкий — как он любит.
— Знаешь, — тихо сказала Марина, — я никогда не рассказывала, почему так боюсь всего этого.
Алексей посмотрел на неё вопросительно.
— Когда мне было четырнадцать, нас с мамой выставили из квартиры. Мамин муж, не мой отец — отчим. Выбросил вещи на лестницу и сменил замки. Полгода жили у маминой подруги, в шести квадратах. Я — на раскладушке, мама — в кресле.
Алексей молчал, глядя на жену другими глазами.
— Я боялась, Лёш, — продолжила она. — Не за квартиру — за то, что меня снова выкинут. Что всё повторится. Знаю, звучит глупо…
— Почему раньше не рассказала?
— А что бы изменилось? — Марина слабо улыбнулась. — Я не оправдываюсь. То, что я сделала — мерзко. Но я просто… испугалась.
Она смахнула слезу:
— Завтра заберу заявление из опеки. И верну свет в мамину комнату. Если она… вернётся домой.
Алексей смотрел на жену долгим взглядом. Никогда не видел её такой — уязвимой, признающей вину. Всегда гордая Марина казалась сейчас маленькой испуганной девочкой.
— Лёш, — она коснулась его руки, — можешь не прощать меня. Но позволь хотя бы всё исправить.
Он медленно накрыл её руку своей. Не мог простить — не сейчас. Но впервые за долгие дни почувствовал проблеск надежды.
Дверь в конце коридора открылась, вышел врач. Алексей вскочил:
— Доктор! Что с мамой?
— Вы родственники Петровой Ирины Михайловны?
— Да. Я сын, а это… моя жена.
— Состояние стабилизировалось. Не буду врать — было тяжело. Но кризис миновал. Обширный инфаркт, нужно длительное лечение.
— Она будет жить?
— При должном уходе — да. Но ей нужно абсолютное спокойствие. Никаких стрессов.
Алексей и Марина переглянулись. Оба подумали об одном: так продолжаться не может. Что-то должно измениться.
Новые берега
Зал суда. Ирина сжимает маленькую сумочку, стараясь не смотреть на Марину. Две недели в больнице состарили её ещё больше. Алексей рядом, то и дело сжимает её руку.
— Суд идёт! Встать! — командует секретарь.
Судья, женщина средних лет, открывает папку:
— Продолжаем рассмотрение дела о разделе имущества между Петровой Ириной Михайловной, Петровым Алексеем Ивановичем и Петровой Мариной Владимировной.
Ирина украдкой смотрит на невестку. Марина выглядит поникшей, не такой воинственной, как раньше.
— Поступила информация о мировом соглашении. Стороны готовы представить его суду?
Алексей встаёт:
— Да, Ваша честь.
Передаёт документы. Ирина удивлённо смотрит на сына — о каком соглашении речь?
— Согласно представленному соглашению, — судья читает, — стороны договорились о продаже квартиры и разделе средств: пятьдесят процентов — Петровой Ирине Михайловне, по двадцать пять — Алексею Ивановичу и Марине Владимировне. Верно?
— Да, Ваша честь, — кивает Алексей.
Марина тоже встаёт:
— Да, мы согласны.
Ирина растерянно смотрит на сына:
— Но… наша квартира… Алёша, почему ты не сказал?
— Потом объясню, — шепчет он и снова обращается к судье: — Также указано, что до продажи Марина Владимировна временно переезжает к матери, а Ирина Михайловна остаётся в квартире под присмотром сиделки, которую я обязуюсь оплачивать.
Судья изучает документы:
— Если нет возражений, утверждаю соглашение.
— У меня есть что сказать, — неожиданно подаёт голос Марина.
Все оборачиваются к ней.
— Я хочу официально извиниться перед Ириной Михайловной. То, как я поступила… Это было жестоко. Простите меня.
Тишина. Ирина смотрит на невестку широко раскрытыми глазами. Впервые видит в её взгляде раскаяние.
— Я не держу зла, — говорит тихо. — Мы все ошибаемся.
Судья кивает:
— Рада, что вы нашли компромисс. Суд утверждает мировое соглашение.
Стук молотка ставит точку. Или многоточие.
У выхода из суда Алексей берёт мать под руку:
— Мам, я нашёл тебе хорошую однушку недалеко от нас. Уютную. Денег от продажи хватит и ещё останется.
Ирина останавливается:
— Почему не спросил? Это наш дом, вся жизнь с отцом…
— Потому что там ты не будешь счастлива, — мягко говорит Алексей. — Слишком много всего случилось. Тебе нужно место без этих воспоминаний.
Ирина смотрит на сына со слезами. Он прав — в той квартире теперь слишком много боли.
— А вы с Мариной?
— Поживём отдельно, — вздыхает Алексей. — Надо многое переосмыслить. Может, получится всё исправить, а может… время покажет.
Марина стоит в стороне, не решаясь подойти.
— Иди, — Ирина легонько подталкивает сына. — Поговори с ней.
Алексей кивает и идёт к жене. Ирина смотрит им вслед. Жизнь продолжается, несмотря ни на что. И может, этот болезненный опыт сделает их всех мудрее.
Тихая гавань
Ирина расставляет чашки на маленьком столике у окна. Свою с васильками и тёмно-синюю — для сына. За полгода она уже обжилась на новом месте. Запомнила, где скрипит половица, как открывается форточка, привыкла к виду из окна на детскую площадку.
Звонок в дверь — Алёша никогда не опаздывает на их воскресные чаепития.
— Мам, привет! — сын обнимает её, протягивает коробку из кондитерской. — С яблоками, как ты любишь.
Они садятся за стол. Солнце заглядывает в окно, делая комнату особенно уютной.
— Как твои дела? — спрашивает Ирина, разливая чай.
— Да всё по-старому. На работе новый проект, в Питер буду ездить.
— А как… — Ирина не уверена, можно ли спрашивать, — как Марина?
Алексей пожимает плечами:
— Вроде работу новую нашла. Встретил её подругу недавно — говорит, Марина к психологу ходит. Разбирается с детскими травмами.
— Это хорошо, — Ирина улыбается. — Знаешь, я не держу на неё зла. Она ведь тоже запуталась.
— Наверное, — Алексей смотрит в окно. — Знаешь, мам, я много думал обо всём. И понял — иногда, чтобы что-то обрести, нужно что-то потерять.
Ирина смотрит на сына, поражаясь, как он возмужал. Уже не мальчик, которого она учила завязывать шнурки, а зрелый мужчина, так похожий на отца.
— А ты как? — Алексей берёт её за руку. — Ты стала лучше выглядеть.
— Я теперь другая, сынок. Раньше я всегда была чья-то — жена Вани, мама Алёши… А сейчас я просто Ирина. И мне хорошо!
— Ты что-то задумала? Вижу же.
— Ну… — она смущается. — Записалась на компьютерные курсы. И ещё… я пишу.
— Пишешь?
— Воспоминания, — Ирина кивает на ноутбук. — О нашей деревне, о бабушке, о том, как мы с твоим отцом познакомились. Может, когда-нибудь прочтёшь и узнаешь, какими мы были молодыми.
— Обязательно прочту.
Они пьют чай, пока солнце клонится к закату. Говорят о простом — о скамейке во дворе, о соседской кошке, о том, что скоро весна и надо сажать цветы.
Когда Алексей собирается уходить, Ирина провожает его до двери:
— Приходи в следующее воскресенье, я сама пирог испеку. И знаешь, Алёша, — она целует сына в щёку, — я больше не боюсь.
— Чего, мам?
— Жить, — просто отвечает она. — Я больше не боюсь жить. Потому что знаю, кто я.
Алексей уходит, а Ирина долго стоит у окна, глядя на вечерний двор. Впервые за долгие годы она чувствует себя по-настоящему дома. Не потому, что эти стены принадлежат ей по закону, а потому, что здесь она наконец принадлежит самой себе.
