— Дима, денег нет.
Голос из трубки был чуть приглушённым, фоном шёл офисный гул — стук клавиатур, неразборчивые обрывки чужих разговоров.
— Каких денег, Ань? Ты о чём?
Она стояла посреди их новой, почти голой гостиной, где пахло ещё не высохшей шпаклёвкой и грунтовкой. Этот запах, который ещё час назад казался ей запахом будущего, теперь отдавал горечью. Анна смотрела на распахнутый ящик комода в спальне. На стопку свежего постельного белья, которое она специально переложила наверх, чтобы прикрыть плотный белый конверт. Сейчас на белье осталась лишь лёгкая вмятина. Пустота.
— Наших денег. На ремонт. Которые лежали в комоде. Здесь была Оля.
Последние два слова она произнесла без всякой интонации, просто как факт. Как будто сообщила, что на улице идёт дождь. На том конце провода на секунду повисла пауза, а затем голос мужа изменился, в нём появились жёсткие, защитные нотки.
— Подожди, ты хочешь сказать, что это Оля их взяла? Ты с ума сошла? Она не могла.
Анна усмехнулась, но звука не издала. Просто уголки губ дёрнулись в безрадостной гримасе. Конечно, не могла. Святая Ольга. Она вспомнила, как золовка час назад ходила по квартире, цокая языком. «Ой, Анечка, какая у вас тут красота будет! А спальня где? Покажи, покажи!» И эта её суетливость, эти бегающие глазки, которые она тогда списала на обычную Ольгину манеру поведения. Она помнила, как отвлеклась всего на пару минут, чтобы расписаться за доставку стройматериалов у курьера, оставив Ольгу одну в спальне. «Я тут у тебя на кроватку присяду, ножки что-то гудят».
— Дима, кроме неё, здесь никого не было. Вообще. Я специально проверила, когда она ушла. Конверт лежал в белье. Теперь его нет. А её телефон внезапно перестал отвечать. Этого достаточно?
Он снова замолчал. Анна слышала его тяжёлое дыхание в трубку. Она ждала возмущения, гнева, обещаний сейчас же приехать и разобраться. Она ждала чего угодно, но только не того, что он произнёс после долгой паузы. Его голос стал тихим, виноватым и одновременно оправдывающим.
— Слушай, ну… если даже так… значит, ей просто, наверное, было очень надо. Иначе бы она никогда так не поступила.
Горячая, бурлящая лава в её груди не выплеснулась криком. Она застыла. Мгновенно. Превратилась в гладкий, тяжёлый, холодный кусок обсидиана. Всё стало предельно ясно. Проблема была не в Ольге. Проблема была в нём. В его готовности принести в жертву их общее будущее, их мечту, ради инфантильной веры в непогрешимость своей сестры. Он выбрал. Прямо сейчас. Этим своим нелепым лепетом.
— Значит, ей было нужно, — повторила она, но это был уже не вопрос. Это была констатация.
— Ну… видимо, да, — неуверенно подтвердил он, уже жалея о своих словах, но не находя сил взять их обратно.
— Хорошо. Мне тоже сейчас кое-что очень нужно.
Она нажала кнопку отбоя, не дослушав его растерянное «Аня, подожди!». Её движения стали точными и лишёнными эмоций. Она подошла к столу, где стоял её ноутбук, и открыла крышку. Экран осветил её лицо, непроницаемое, как маска. Несколько щелчков мышью. Сайт бесплатных объявлений. Кнопка «Подать объявление». Она нашла в телефоне фотографию, которую Дима прислал ей пару месяцев назад — он, сияющий от гордости, на фоне стеллажей с его коллекцией виниловых пластинок. Его сокровище. Его «душа», как он любил говорить.
Заголовок: «Коллекция винила. Рок, джаз. Редкие издания».
А в описании она напечатала, выбивая каждую букву, как гвоздь: «Срочная продажа в связи с необходимостью покрыть долги родственников. Цена — ровно пятьсот тысяч. Без торга».
Она сделала скриншот получившегося объявления. Открыла их чат с Дмитрием. Прикрепила изображение. И добавила короткую подпись, прежде чем нажать «отправить».
«Помогаю твоей сестре. Как могу».
Прошло не больше двадцати минут. Анна даже не успела допить свой чай. Она сидела за временным кухонным столом из двух строительных козел и листа ДСП, когда в замке заскрежетал ключ. Не так, как обычно, плавно и мягко, а с яростным, скребущим рывком, будто кто-то пытался вскрыть не дверь, а консервную банку. Дверь распахнулась, и на пороге возник Дмитрий.
Он не снял куртку. В одной руке он сжимал телефон, экран которого светился призрачным светом отправленного ею скриншота. Лицо залила багровая краска, от висков до самого подбородка. Он был похож на быка, увидевшего красную тряпку, готового нестись вперёд, сметая всё на своём пути.
— Ты что творишь? — он не кричал. Он выдохнул это сквозь сжатые зубы, и от этого шёпота веяло большей угрозой, чем от любого крика.
Анна медленно поставила чашку на стол. Она не встала, не проявила ни малейшего беспокойства. Она посмотрела на него так, будто он был надоедливым коммивояжёром, вломившимся без приглашения.
— Я закрываю финансовую дыру, — её голос был холодным и ровным, как поверхность замёрзшего озера. — Ту самую, которая образовалась в нашем бюджете час назад.
— Какую дыру?! Ты продаёшь мою коллекцию! Мою! — он ткнул пальцем сначала в телефон, потом себе в грудь. — Ты хоть понимаешь, что это такое? Я собирал её пятнадцать лет! Там есть пластинки, которые я выменивал, заказывал из-за границы, которые больше нигде не найти! Это не просто кусок винила! Это моя жизнь!
Он сделал шаг в её сторону, и она впервые ощутила исходящую от него физическую угрозу. Но её лицо осталось непроницаемым.
— Твоя жизнь, Дима, сейчас стоит на стеллажах, пылится и занимает место. А наша общая жизнь — это вот эти голые стены. Твои воспоминания, запечатанные в картонные конверты, не зальют нам стяжку и не поклеят обои. А полмиллиона, которые ты так легко списал на «ей было надо», — поклеят. И зальют. И ещё на сантехнику останется.
Он замер, поражённый этим цинизмом. Он ожидал слёз, истерики, упрёков — всего, к чему он привык и на что умел реагировать. Но он не был готов к этой ледяной, бухгалтерской логике, которая превращала его сокровище в простую строчку в ведомости активов.
— Это не одно и то же! Деньги можно заработать! А это… это уникальные вещи! Это искусство!
— Отлично, — кивнула Анна. — Искусство — это хороший товар. Я просто превращаю один вид актива в другой. Более ликвидный на данный момент. Я могла бы выставить на продажу твою машину, но это заняло бы больше времени. Пластинки — идеальный вариант. Их заберут быстро. Особенно по такой цене.
Дмитрий смотрел на неё, и в его глазах ярость начала смешиваться с непониманием. Он как будто пытался разглядеть за этой маской спокойствия ту женщину, которую он знал. И не находил. Он вдруг понял, что все его доводы о душе, о памяти, о ценности разбиваются об эту стену, как горох. Разговаривать было бесполезно. Нужно было действовать.
— Я сам это удалю, — процедил он, бросая телефон на стол. Он рванул к рюкзаку, который сам же и швырнул в угол, вытащил оттуда свой ноутбук и, почти не целясь, воткнул штекер питания в розетку.
— Не получится, — сказала она ему в спину.
Он замер, не оборачиваясь.
— Что значит «не получится»?
— Пароли я сменила, — произнесла она тем же ровным тоном патологоанатома, констатирующего смерть. — И от сайта объявлений, и от почты, к которой он привязан. Я ведь знаю все твои «секретные» вопросы. Девичья фамилия матери, кличка первой собаки… Всё слишком предсказуемо.
Дмитрий медленно развернулся. Ярость на его лице уступила место чему-то похожему на отчаяние. Он был в ловушке. В своей собственной квартире. Он посмотрел на неё, и в его взгляде читался только один вопрос: «За что?»
— Объявление будет висеть, пока на нашем счёте не появится нужная сумма, — Анна встала и взяла свою чашку, чтобы отнести её в раковину. — Либо от покупателя, либо от твоей сестры. Выбирай. Ты же считаешь, что ей было очень надо. Вот и реши, чья нужда важнее. Её или твоя.
Дмитрий стоял посреди комнаты, как будто из него выпустили воздух. Вся его ярость, вся бычья энергия, с которой он ворвался в квартиру, иссякла, разбившись о непробиваемое спокойствие Анны. Он смотрел на свой бесполезный ноутбук, на её холодное лицо, и понимал, что проиграл первый раунд. Но война не была окончена. Он вытащил из кармана телефон и, не глядя на жену, вышел на лоджию, плотно притворив за собой стеклянную дверь. Он не хотел, чтобы она слышала этот разговор.
Анна наблюдала за ним сквозь стекло. Она видела, как он сначала сжимал телефон, будто хотел раздавить, как нервно ходил из угла в угол. Потом он замер, прижал трубку к уху. Его плечи опустились. Напряжённая спина расслабилась. Он начал что-то говорить — тихо, успокаивающе. Он кивал, хотя собеседник не мог этого видеть. Анна не слышала ни слова, но прекрасно понимала, что происходит. Ей даже не нужно было гадать. Пьеса была стара как мир: сначала отрицание, потом гнев, а теперь — принятие и оправдание. Ольга плакала в трубку, а её брат, её вечный защитник, таял, превращаясь из обманутого мужа в сочувствующего родственника.
Через десять минут он вернулся. На его лице больше не было ни гнева, ни отчаяния. Он выглядел… просветлённым. Словно ему открылась некая высшая истина, которая должна была всё объяснить и всех примирить. Он подошёл к ней, и в его глазах была почти мольба.
— Ань, я всё выяснил. Это не то, что ты думаешь. Всё гораздо сложнее.
Она молча смотрела на него, ожидая продолжения этого спектакля.
— В общем, это не для себя. Она влезла в очень плохую историю из-за подруги. Та заняла у каких-то совершенно отбитых людей, а потом просто пропала. И эти люди… они пришли к Оле. Потому что она была поручителем или что-то вроде того. Они ей угрожали, понимаешь? Сказали, что если сегодня до вечера денег не будет, то… ну, в общем, ты понимаешь. Она была в панике. Она не знала, что делать. Она хотела мне позвонить, но испугалась, что я не поверю. Она увидела деньги и просто… сорвалась. От безысходности. Она всё вернёт, клянётся. Как только сможет.
Он закончил свою тираду и посмотрел на неё с надеждой. Он ждал, что сейчас лёд на её лице треснет, что она ахнет, посочувствует несчастной Ольге, и они вместе начнут думать, как спасти заблудшую душу.
Анна долго молчала, глядя ему прямо в глаза. Она смотрела на него так, как врач смотрит на пациента, который с упоением рассказывает о пользе лечения подорожником при внутреннем кровотечении. В её взгляде не было злости. Была смесь жалости и брезгливости.
— И ты в это поверил? — спросила она тихо, почти безэмоционально.
— Это правда! Она плакала, она…
— Дима, — перебила она его, и в её голосе звякнул металл. — Твоя сестра, которая не может удержаться на работе дольше трёх месяцев, потому что её отовсюду выгоняют за лень и враньё. Которая полгода назад заняла у нас пятьдесят тысяч на «горящую путёвку для мамы» и спустила их на шмотки. Эта самая сестра рассказывает тебе байку из криминального сериала девяностых, а ты стоишь передо мной и пересказываешь этот бред с серьёзным лицом?
— Это не бред! Ты просто её не любишь, вот и всё! Ты ищешь повод…
— Я ищу повод? — она сделала шаг к нему, и он невольно отступил. — Ты сейчас стоишь в нашей общей квартире, в которую мы вложили всё, что у нас было. Стоишь и защищаешь воровку, которая украла у нас полмиллиона. Не у меня, Дима. У нас. У своей семьи. И предлагаешь мне войти в её положение?
— Мы должны ей помочь! Она же не чужой человек!
Вот это и было последней каплей. Момент, когда количественные изменения перешли в качественные. Анна посмотрела ему за спину, на входную дверь, потом снова на него. Её лицо превратилось в камень.
— Пусть только твоя сестра ещё раз покажется перед нашей дверью, и она будет все ступеньки вниз считать своей мордой! Я тебе это обещаю!
Он хотел что-то возразить, закричать, что она не имеет права, но в этот самый момент квартиру пронзила резкая трель телефонного звонка. Это был её телефон. Она, не отрывая от Дмитрия тяжёлого взгляда, достала его из кармана. На экране светился незнакомый номер. Она провела пальцем по дисплею и поднесла телефон к уху.
— Алло, добрый день, — её голос мгновенно стал деловым и вежливым. — Да, я вас слушаю. Объявление по пластинкам… Да, актуально. Да, самовывоз. Район новый, навигатор может путать, лучше я вам точку на карте скину, — Анна говорила в трубку ровным, почти весёлым голосом, будто обсуждала доставку пиццы.
Дмитрий застыл. Это было уже не гипотетическое объявление в интернете. Это был реальный человек. Реальный покупатель, который сейчас сядет в машину и приедет сюда, чтобы забрать, упаковать и увезти пятнадцать лет его жизни. Звук её спокойного голоса действовал на него, как скрежет металла по стеклу. Он бросился к ней, пытаясь вырвать телефон.
— Положи трубку! Аня, я сказал, положи трубку! Ты с ума сошла!
Она легко увернулась, отступив на шаг, и прикрыла микрофон ладонью, продолжая смотреть на него с ледяным презрением.
— Я возвращаю наши деньги, Дима. Раз уж их первоначальный защитник так легкомысленно относится к семейному бюджету.
— Это не деньги! Это не просто деньги! — он хрипел, его лицо исказилось. — Ты не можешь так поступить! Мы всё решим, я поговорю с Олей, мы найдём выход! Я возьму кредит, продам машину, что угодно! Только останови это!
— Кредит? — она тихо рассмеялась, убрав ладонь от микрофона. — Чтобы мы потом несколько лет выплачивали долг за твою сестру-воровку? Чтобы я каждый месяц смотрела на выписку из банка и вспоминала, как ты её защищал? Нет уж, спасибо. Мы решим проблему здесь и сейчас. Быстро и эффективно.
Она снова поднесла телефон к уху.
— Простите, тут со связью небольшие проблемы. Да, конечно, коробки для перевозки лучше взять свои. У меня их нет. Да, упаковать помогу.
Каждое её слово было для него ударом под дых. «Коробки для перевозки». «Упаковать помогу». Она говорила о его пластинках так, будто это были старые книги, которые нужно сдать в макулатуру. Он смотрел на неё, и в его голове билась только одна мысль: она не остановится. Для неё это уже не про деньги. Это казнь. Публичная и унизительная. И казнят не Ольгу. Казнят его.
— Ты разрушаешь нашу семью! Слышишь? Из-за проклятых бумажек!
— Нашу семью разрушила твоя сестра, когда засунула свою руку в наш дом, — отчеканила Анна, всё так же не отрывая взгляда от его глаз. — А ты её добиваешь, когда становишься на её сторону.
Она сделала паузу, прислушиваясь к собеседнику в трубке, и её лицо снова стало вежливо-нейтральным.
— Хорошо. Я вас жду. Через час. Адрес сейчас пришлю сообщением.
Она нажала кнопку отбоя. Всё. Точка невозврата была пройдена. Через час здесь будет чужой человек, который отдаст ей пачку денег и заберёт то, что было для Дмитрия важнее стен и мебели. Он замер, тяжело дыша. Крики кончились. Уговоры были бесполезны. Он проиграл. Она победила. Но если это война, то победителей в ней быть не должно.
Пока она, отвернувшись, что-то быстро печатала в телефоне, отправляя адрес покупателю, Дмитрий молча развернулся и пошёл в другую комнату. Он двигался уже не как разъярённый бык, а как автомат, выполняющий заложенную в него программу. Его взгляд упал на угол, который Анна называла своей «студией». Там стоял мольберт, а на нём — большая, почти законченная картина. Пейзаж, который она писала последние три месяца, готовясь к участию в местной выставке. Она так горела этой идеей, так радовалась каждому удачному мазку.
Он подошёл к стеллажу со стройматериалами. Взял в руки литровую жестяную банку с надписью «Растворитель». Открыл её. Резкий химический запах ударил в нос.
Анна отправила сообщение и обернулась. Дмитрий стоял перед её картиной. В его руке была банка. Их взгляды встретились. В его глазах не было больше ярости. Там была пустота и холодная, твёрдая решимость. Он медленно, не говоря ни слова, наклонил банку.
Густая, маслянистая жидкость полилась на холст. Она не падала каплями, а стекала тяжёлой, прозрачной струёй. Ярко-синее небо мгновенно потемнело, съёжилось. Зелёная трава на переднем плане поплыла, смешиваясь с коричневой землёй в грязное месиво. Краски, которые она так тщательно подбирала, текли вниз уродливыми, бесцветными ручьями, обнажая белый, загрунтованный холст.
Он вылил всё, до последней капли. Поставил пустую банку на пол.
Анна всё это время молча стояла и смотрела. Она не вскрикнула. Не бросилась к нему. Она просто смотрела, как на её глазах умирает её работа, её мечта, её несколько месяцев жизни. Когда последняя капля растворителя упала с нижнего края подрамника на пол, она перевела взгляд с уничтоженной картины на его лицо.
В квартире воцарилась абсолютная тишина, нарушаемая лишь гудением холодильника. Резкий запах растворителя заполнил комнату, вытесняя запах новой квартиры и будущего ремонта. Он стирал не только краски с холста. Он стирал всё, что когда-либо было между ними…
