Вероника стояла у плиты, приглядывая за соусом для лазаньи, и краем глаза наблюдала за Антониной Петровной, которая устроилась за кухонным столом с чашкой чая. Свекровь листала журнал, изредка поглядывая на невестку с плохо скрываемым неодобрением.
— И что это у нас сегодня готовится такое мудрёное? — наконец нарушила тишину Антонина Петровна, демонстративно принюхиваясь.
— Лазанья, — коротко ответила Вероника, стараясь не поддаваться на провокацию.
— Лазанья, — передразнила свекровь, растягивая гласные. — Нет чтобы обычные макароны с фаршем сделать. Всё выпендриваешься перед Димой своими заграничными названиями. Думаешь, не понимаю?
— Антонина Петровна, — Вероника осторожно подбирала слова, — это просто блюдо, которое Дима любит. Ничего сложного.
— Конечно-конечно, — свекровь поджала губы. — А что это за баночки у тебя там? Специи заморские? В мои времена соль, перец и лаврушка были единственными приправами, и ничего, мужья не жаловались.
Вероника вздохнула: — Это базилик, орегано и немного мускатного ореха. Хотите попробовать соус? Может, вам понравится.
— Нет уж, спасибо! — отмахнулась Антонина Петровна. — От всех этих новомодных приправ только изжога. Димочка в детстве любил простую еду. Котлетки, картошечку… А теперь что? Лазаньи, пасты, ризотты… — она со значением подняла брови. — Тощий стал какой, ты посмотри! Не кормишь ты мужика нормально.
Вероника промолчала, сосредоточившись на мелкой нарезке базилика. Прошла всего неделя с тех пор, как Антонина Петровна переехала к ним «погостить». Неделя, которая казалась вечностью.
Но всё началось ещё месяц назад. Дима вернулся с работы необычно задумчивый.
— Маме тяжело одной на даче, — сказал он за ужином. — Спина болит, огород запустила.
— Может, нанять кого-то в помощь? — предложила Вероника, предчувствуя неладное.
— Она говорит, что просто хочет отдохнуть зимой в городе. Пожить с семьей.
Вероника замерла с вилкой в руке.
— В смысле — с нами?
Дима виновато опустил глаза.
— Ну, квартира-то её…
— Дим, у нас две комнаты! Где мы будем жить? Как… уединяться? — щёки Вероники вспыхнули. — У нас своя жизнь, в конце концов!
— Временно, Вер. На пару месяцев, не больше. Ей просто нужен отдых от дачи. Знаешь, как она там одна — печку топит, воду носит…
— А почему не предупредил заранее? Почему не обсудил со мной? — Вероника отложила вилку. — Это и мой дом тоже, даже если юридически квартира её.
Муж потер переносицу: — Верунь, ну не могу я ей отказать. Понимаешь? Она всю жизнь для меня… Пожалуйста, — он взял её за руку. — Она не специально вредничает, просто старой закалки человек. Другое поколение.
— Но почему она ко мне так относится? Что я ей сделала?
— Ничего ты не сделала, — вздохнул Дима. — Просто ты — женщина, которая забрала у неё сына. В её понимании, ты должна быть идеальной, чтобы оправдать такую потерю.
— И ты будешь стоять в стороне, когда она учит меня жизни?
— Я поговорю с ней, — пообещал Дима, хотя в его голосе не было уверенности.
Но возражения не помогли. А через неделю Вероника вернулась с работы и обнаружила в прихожей чужие ботинки и объёмный чемодан. Дима даже не предупредил.
Она застыла в дверях, ощущая, как внутри нарастает волна возмущения. С кухни доносились голоса — мужа и ещё кого-то. Конечно же, она знала, кому принадлежал этот голос.
— А вот и хозяюшка наша, — Антонина Петровна вышла в прихожую, вытирая руки о фартук — кажется, свой. — Припозднилась сегодня?
— Здравствуйте, Антонина Петровна, — Вероника через силу улыбнулась. — Не ждала вас так… рано.
— Так разве же ж помощь приходит по расписанию? — засмеялась свекровь. — Вижу, с работы замотанная. Проходи, я борщец сварила. Настоящий, на косточке.
Из кухни выглянул Дима с виноватой улыбкой: — Мама приехала пораньше. Решила сделать нам сюрприз.
— Сюрприз, — повторила Вероника, медленно снимая пальто.
Сюрприз удался. Особенно когда Антонина Петровна настояла на том, что будет спать в гостиной, откуда прекрасно просматривалась и прослушивалась вся квартира.
— Не хочу вас, молодых, стеснять, — сказала она со значением. — А в гостиной мне и телевизор посмотреть удобно, и за всем присмотреть.
— За чем присмотреть, Антонина Петровна? — не сдержалась Вероника.
— Ну как же? — свекровь обвела рукой пространство. — Чтоб всё в порядке было. Чистота, уют. Моя квартира всё-таки.
— Мама! — одёрнул её Дима.
— А что? Я неправду говорю? — развела руками Антонина Петровна. — Я же с заботой, с любовью!
Вероника вздохнула, выкладывая слои лазаньи в форму для запекания. Перед ней лежал список из десяти замечаний свекрови только за сегодняшнее утро: слишком много косметики, неправильно развешенное бельё, недостаточно частая уборка, микроволновка — рассадник микробов…
— Веронька, ты бы химией этой на волосы поменьше брызгала, — донеслось из-за спины. — Димочка мой на запахи аллергичный. С детства. Поэтому я всегда натуральное использовала.
— У Димы нет аллергии на лак для волос, Антонина Петровна, — ответила Вероника, не оборачиваясь.
— Ну-ну, — хмыкнула свекровь. — Мать лучше знает. Двадцать семь лет растила, не чужой человек.
— А Димочка говорил, что любит борщ, — продолжала между тем Антонина Петровна. — Я его всегда с говядиной готовила, на косточке. А ты за два года замужества хоть раз приготовила нормальный борщ?
— Дима не просил, — сдержанно ответила Вероника. — Если захочет, сделаю.
— Конечно, не просил! — всплеснула руками свекровь. — Он у меня деликатный. Не то что некоторые.
— Что вы имеете в виду, Антонина Петровна? — Вероника развернулась к ней лицом, всё ещё держа в руках лопатку с соусом.
— Ну, ты же у нас современная, — свекровь обвела рукой её фигуру, — карьеристка. Не до кастрюль тебе. Я всё понимаю.
— Вы ничего не понимаете, — тихо сказала Вероника. — Вы даже не пытаетесь.
— Что там понимать-то? — Антонина Петровна развела руками. — Выскочила замуж за моего сына, квартиру получила, а готовить не научилась. Прибирать за собой тоже — сколько уже ваших тарелок в раковине плесневеет? Два дня? Три?
— Это тарелки вашего сына, между прочим, — Вероника почувствовала, как щёки начинают гореть. — Он обещал вымыть ещё вчера. А кроме готовки, есть и другая работа в семье. Кто, по-вашему, стирает, гладит, платит счета?
— В семье женщина — хранительница очага, — назидательно подняла палец свекровь. — А мужчина — добытчик. Такой порядок испокон веков.
Вероника поставила лазанью в духовку и, пробормотав что-то о неотложных делах, скрылась в спальне. Она набрала номер мужа.
— Дим, долго это будет продолжаться? Я не могу…
— Верунь, потерпи немного, — виновато зашептал Дима. — Она же моя мать. Куда я её дену?
— Туда же, где она была последние пять лет, пока ты жил один до нашей свадьбы! Или ты думаешь, что я должна терпеть ежедневные унижения только потому, что она тебя родила?
— Она не со зла, понимаешь? — голос Димы звучал устало. — Она просто… одинокая. И старой закалки. Для неё забота — это контроль. Она так любовь выражает.
— Что ж за любовь такая странная? — горько усмехнулась Вероника. — Дим, ты должен с ней поговорить. По-серьёзному. Иначе я… я не знаю.
— Что «не знаю»? — в трубке повисла напряжённая пауза.
— Просто поговори с ней, ладно? Объясни, что мы давно не дети. Что это наш дом, наши правила.
— Она немного капризничает, я поговорю с ней, — пообещал Дима, но в его голосе снова не было уверенности. — Сегодня вечером приду, и мы всё обсудим.
Но разговоры не помогали. Антонина Петровна нашла новое увлечение — перестановки. Когда Вероника возвращалась с работы, она регулярно обнаруживала переложенные с места на место вещи, перевешанные занавески, иначе расставленную посуду.
— Вы не могли бы всё-таки спрашивать, прежде чем переставлять наши вещи? — не выдержала однажды Вероника, обнаружив, что все её косметические средства переехали с туалетного столика в дальний угол ванной.
— Я хозяйской рукой навела порядок, — гордо заявила свекровь, не отрываясь от вязания. — А то у вас всё как попало. Дима сегодня носок искал целых пять минут! В приличном доме такого быть не должно.
— Это наш дом, Антонина Петровна. Мы сами решаем, где что лежит.
— Ну-ну, — хмыкнула свекровь. — «Ваш дом». Напомнить, чей это дом на самом деле?
Диму в тот вечер Вероника встретила холодным молчанием. Он попытался обнять её, но она отстранилась: — Ты обещал поговорить с матерью. И где результат?
— Я говорил, Вер. Но ты же знаешь…
— Нет, не знаю! — она повысила голос. — Знаю только, что живу как на вокзале. Каждый день прихожу и не знаю, что найду не на своём месте!
— Так это из-за вещей? — устало спросил Дима.
— Это из-за отсутствия уважения, Дим! — в глазах Вероники блеснули слезы. — Ты не замечаешь, как она со мной разговаривает? Как смотрит? Для неё я просто… никто.
Однажды Вероника зашла на кухню и увидела, как Антонина Петровна копается в ящике с её нижним бельём. На тумбочке лежал тёмно-красный кружевной комплект, купленный недавно.
— Что вы делаете? — опешила Вероника, застыв в дверном проёме.
Свекровь резко повернулась, её лицо выражало смесь смущения и праведного гнева. Она схватила комплект и швырнула его в невестку.
— Срам-то какой! — воскликнула она. — Вот что ты перед моим сыном надеваешь! Бесстыдница! Развратница! Кого ты из него делаешь?
— Вы… копались в моих личных вещах? — Вероника говорила тихо, но её голос дрожал от ярости. — Как вы посмели?
— Я стирку разбирала, — ответила Антонина Петровна, скрестив руки на груди. — А это выпало. В мои времена такое только… только женщины лёгкого поведения носили!
— В ваши времена, возможно, — Вероника аккуратно подняла бельё с пола. — Но сейчас другие времена. И другие правила. И я прошу вас — нет, требую — не трогать мои вещи.
— Пока я здесь живу…
— Вы здесь гостите, — отрезала Вероника. — И хорошо бы вам об этом помнить.
Она вышла из кухни, хлопнув дверью. В спальне рыдала в подушку так, чтобы не было слышно. Вечером позвонила маме.
— Уходи оттуда, доченька, — тихо сказала мама. — Приезжай к нам. Дима, если любит, поймёт. А не поймёт — так туда ему и дорога. Ты не служанка и не грушка боксёрская.
Но Вероника не могла. Не хотела. Любила Диму. Верила, что всё наладится. Что они найдут выход.
Но и Диме доставалось не меньше.
— Сыночек, — начала Антонина Петровна за воскресным обедом, разливая по тарелкам дымящийся борщ. — Я всё хотела спросить… Вы когда мне внуков подарите?
Повисла тишина. Ложка в руке Димы замерла на полпути ко рту. Вероника медленно подняла глаза от тарелки и встретилась взглядом с мужем.
— Мам, не начинай, — голос Димы звучал натянуто.
— А что такого спросила-то? — Антонина Петровна картинно развела руками. — Обычный вопрос. Людмила из четвёртого подъезда уже троих нянчит, а её сын младше тебя. Алла Марковна с пятого этажа тоже второго внука ждёт, а она моложе меня.
— Мы ещё не готовы, — твёрдо ответила Вероника.
Свекровь окинула её изучающим взглядом: — Не готовы? Хм. Годы-то идут… К тридцати уже рискованно рожать.
— Мне двадцать семь, — напомнила Вероника. — И это наше с Димой личное дело.
— Или… — Антонина Петровна перевела взгляд на сына и понизила голос до театрального шёпота, — у тебя проблемы? С мужским здоровьем? Я тут травника хорошего знаю… Настойки делает волшебные. Игорь с первого этажа после развода никак не мог… ну, ты понимаешь, — она многозначительно подняла брови, — а сейчас, говорят, молодую жену каждую ночь радует.
— Мама! — Дима с грохотом положил ложку и покраснел до корней волос. — Прекрати, пожалуйста!
— Я же с заботой! — она прижала ладонь к груди. — Мать имеет право знать, почему у неё нет внуков. Просто интересуюсь, как ваша интимная жизнь. Сколько раз в неделю-то пытаетесь? Может, не в те дни? — она повернулась к Веронике. — Ты цикл отслеживаешь? Есть специальные календарики…
Вероника сидела, уставившись в тарелку, и считала до ста, чтобы не взорваться. Борщ, ещё минуту назад такой аппетитный, казался теперь кислым и несъедобным.
— Мам, пожалуйста, — взмолился Дима. — Займись своими делами. У нас всё хорошо… в этом плане.
После этого случая настал относительный покой. Антонина Петровна притихла, занялась вязанием, смотрела сериалы. Вероника позволила себе расслабиться. Но, как оказалось, зря.
В пятницу вечером они втроём сидели за праздничным столом. Дима открыл бутылку вина — годовщина свадьбы всё таки. Две свечи, любимая пицца, заказанная из ресторана. Антонина Петровна была непривычно молчалива, и Вероника уже начала надеяться на мирный вечер.
— Дети, — вдруг торжественно произнесла свекровь, поднимая бокал с компотом. — Я приняла решение.
Дима и Вероника переглянулись.
— Я остаюсь жить с вами насовсем.
Тишина.
— Что? — выдавил Дима.
— Да-да, — кивнула Антонина Петровна. — Я вижу, как вам тяжело. Особенно Веронике. Готовить толком не умеет — всё эти финтифлюшки заграничные. Вместо нормального борща — лазаньи всякие. А ты, сынок, худой какой! Питаешься неправильно!
Вероника опустила взгляд на свою праздничную чёрную юбку и кремовую блузку. Она старалась выглядеть особенно хорошо сегодня.
— И вообще, — продолжала свекровь, переключившись на невестку, — пора тебе, Вероника, научиться быть настоящей женой и хозяйкой. Я помогу! И эти твои помады яркие, и каблуки вызывающие — ни к чему это. Сыну моему семья нужна, а не фотомодель!
Это была последняя капля. Что-то внутри Вероники лопнуло, как перетянутая струна.
— Рот свой закройте, наконец, вы даже собственного сына достали! — не выдержала невестка, вскакивая из-за стола. — Кто дал вам право так со мной разговаривать? Кто позволил копаться в моих вещах? Кто разрешил указывать, что мне готовить и как одеваться? И вообще, это наша жизнь! Наша! И вы не имеете права вмешиваться!
Антонина Петровна застыла с открытым ртом. Дима смотрел на жену широко раскрытыми глазами.
— А ты… — Вероника повернулась к мужу, дрожа от возмущения. — Почему ты молчишь? Почему позволяешь собственной матери издеваться над твоей женой?
В комнате повисла звенящая тишина. Антонина Петровна медленно опустила бокал.
— Так вот, значит, как, — прошептала она. — Вот как ты разговариваешь с матерью своего мужа… Дима, ты слышал?
Дима поднял голову. Его лицо было неожиданно спокойным.
— Слышал, мам. И Вероника права.
Теперь уже обе женщины уставились на него.
— Мама, я люблю тебя, но так больше нельзя, — твёрдо сказал Дима. — Ты приехала в гости, а ведёшь себя как надзиратель. Критикуешь Веронику, лезешь в нашу личную жизнь, перекладываешь наши вещи… Это неправильно.
— Я же только хотела помочь, — голос Антонины Петровны дрогнул.
— Но мы не просили о такой помощи, — мягко ответил Дима. — Мам, я завтра отвезу тебя на дачу. Если нужно что-то починить или помочь, я всё сделаю. Буду приезжать каждые выходные. Пробурим тебе скважину, наймём сантехников, чтобы провели водопровод по дому. Но жить нам лучше отдельно.
Антонина Петровна поджала губы, встала из-за стола и молча ушла в гостиную. Всю ночь из-за закрытой двери доносились всхлипы и шмыганье носом.
Утром она собрала вещи и села в машину, не попрощавшись с Вероникой. Всю дорогу до дачи ехали молча. Только у калитки Антонина Петровна вдруг обернулась к сыну:
— Не думала, что доживу до такого… Родной сын выгоняет мать из собственного дома.
— Мам, я не выгоняю, — вздохнул Дима. — Просто каждому нужно своё пространство. Я буду приезжать часто, обещаю.
Прошло три месяца. Дима регулярно навещал мать. Иногда один, иногда с Вероникой. Постепенно отношения налаживались. Антонина Петровна больше не делала язвительных замечаний, а Вероника научилась пропускать мимо ушей редкие колкости.
А потом случилось чудо. Тест показал две полоски. УЗИ подтвердило — беременность шесть недель. Когда они сообщили новость Антонине Петровне, та расплакалась, обняла невестку и прошептала:
— Прости меня, дурочку старую. Характер — не сахар, знаю.
Вероника неловко похлопала свекровь по спине:
— Всё хорошо, Антонина Петровна. Всякое бывает.
Когда родилась Машенька — маленькая, крикливая, с пушком чёрных волос на головке — Дима позвонил матери первым делом.
— Бабушка, — сказал он, улыбаясь сквозь слёзы. — Ты теперь бабушка.
Через неделю после выписки из роддома раздался звонок в дверь. На пороге стояла Антонина Петровна с огромным плюшевым медведем и пакетом с пирогами.
— Пустите старую бабку внучку понянчить? — спросила она неуверенно.
Вероника переглянулась с Димой и кивнула:
— Заходите… мама.
И когда свекровь, бережно держа на руках спящую Машеньку, тихо напевала колыбельную, Вероника подумала, что, возможно, теперь всё будет хорошо. Разные поколения, разные взгляды, но одна семья. И маленькая Машенька, как ниточка, связала их крепче любых обид и претензий.
